История одного прощения

Ленточку перерезает Уизли. Тот, что самый старший. Покров с памятника сдергивает сам Министр. Драко отмечает это механически, даже не пытаясь разобраться в собственных запутанных эмоциях. Находиться здесь странно, странно чувствовать себя более причастным, чем остальные присутствующие, кроме той, что стоит рядом, странно не ощущать восторга оттого, что Грейнджер намертво вцепилась в его руку, странно испытывать адскую злость и осознавать, что по щекам текут слезы. Возможно, наконец находит выход горе — пробивается наверх сквозь плотную скорлупу, которая наросла от собственных потерь. Абстрактная скорбь обо всех и ни о ком.

— Идем! — дергает его Грейнджер, и он благодарен. Благодарен, что она не заостряет внимания на его слезах, благодарен, что они покидают этот балаган лицемерия и аппарируют к ней. Драко, не задавая вопросов, вызывает эльфа, который не появлялся в этом доме уже более полугода, и просит принести бутылку коллекционного Огдена.

Они цедят дорогой алкоголь до глубокой ночи. Сначала перебрасываются ничего не значащими фразами, затем Грейнджер интересуется его поездкой, и Драко, упуская подробности, рассказывает об американских мытарствах.

— Спасибо тебе, — она не очень четко артикулирует, Драко лениво отмечает, что, наверное, ей хватит. Он примерно понимает, за что его благодарят, но предпочитает уточнить.

— За многое, — расслабленно улыбается Гермиона, — но конкретно сейчас за Альбуса.

Малфой пожимает плечами.

— Абсолютно не за что, это теперь моя ответственность.

Грейнджер выглядит так, будто собирается спорить, но прикусывает язык и неохотно соглашается:

— Если ты так говоришь...

А потом ее прорывает, и она экспрессивно высказывается о безобразном представлении, свидетелями которому они стали, о танцах на костях, об издевательстве над памятью человека, большую часть жизни страдавшего от своей славы.

Она снова в его объятиях, Драко не может вспомнить, как Грейнджер в них оказалась — возможно, он пьян больше, чем готов признать.

Они сидят на полу возле холодного камина на подушках. Драко качает ее на руках, как маленькую девочку. Он по-прежнему готов взять все, что она даст. Память молчит, Драко весь в настоящем моменте.

Когда Малфою кажется, что Гермиона уже уснула, она выпаливает:

— Знаешь, я ведь никогда не спала с Гарри.

Не то чтобы его мир раскалывается на части, но уложить в голове информацию непросто. Он пресекал размышления на тему интимных отношений Грейнджер и Поттера, принял как данность: они взрослые люди и живут вместе, в каждом их движении сквозит нежная привязанность, значит, они делят постель, разве может быть иначе? А оказывается… У него вылетает глупое:

— То есть?

Губы Гермионы, темно-розовые от вина, кривятся в ленивой ухмылке.

— То есть? Не занимались сексом, не трахались, не сношались. Хм… мы даже не целовались по-взрослому.

Ее слова заставляют организм Драко среагировать «по-взрослому». Мерлин великий, ему казалось, что в нем слишком много огневиски, а вот же… Словно юнец желторотый!

— А как же… потребности? — еще более глупо спрашивает он.

Грейнджер неловко пожимает плечами. Она готова разразиться длинной тирадой, но… ей лень. Она машет рукой и говорит:

— Ну ты же как-то справляешься.

Малфой и хочет напомнить ей, как они вместе однажды… справились, и не хочет опошлять то, что произошло, упрощающим и уничижительным «потребности». Он верит, что это нечто большее не только для него, и совсем не желает, чтобы Гермиона подтвердила: «Да, ты помог мне снять напряжение, спасибо большое».

Грейнджер все-таки пускается в объяснения, возможно, оттого, что нашла интересную метафору:

— Мы с тобой единственные дети в своих семьях, потому пример про сожительство с братом или сестрой будет слишком отвлеченным. Ну… давай представим, что живешь ты в одном доме с кузиной.

Астория была его троюродной сестрой по бабушке с отцовской стороны. Драко фыркает.

— Плохой пример для замкнутого чистокровного магического мирка, — ну вот. Сама все понимает. С Гермионы слетает пьяное оцепенение, она отстраняется, но она вся — огонь. Пламя ослепляет, хоть и сбивается немного. — Хорошо… мерзкий пример, но… давай чисто гипотетически… живешь ты с родителями. Твое тело требует секса. Ты же не будешь ложиться в постель с матерью?

Да уж. Пример так пример. Инцест с оттенком некрофилии.

— Прости, твоя мама…

— Нет, все нормально, — отмахивается Драко. Боли уже и правда нет. А с тоской он привык добрососедствовать. — Понимаю, о чем ты.

Открывшееся должно воодушевить, но Драко пока не может радоваться. Вся ситуация требует переосмысления. Выходит, он изначально неправильно смотрел на отношения Поттера и Грейнджер. Что это меняет сейчас? Ничего не меняет, но… Зачем-то ему нужно все переосмыслить. Посмотреть с другого ракурса. Понять, как все было на самом деле. Значит ли это, что Грейнджер и к нему… Стоп! Она же безапелляционно заявила, что не ляжет в постель с тем, кто вызывает родственные чувства. Получается, Драко пробудил вовсе не родственные. Или… пробуждает. Опасная мысль. Снова стоп! Возможно, это был… физиологический акт.

Вспоминается ее взгляд... тогда, пару месяцев назад. Связано это с недостатком секса в жизни Гермионы или она хочет его, Драко? Нельзя думать о таком, когда она смотрит так пристально. Без тени похоти. Значит ли это, что она нашла кого-то другого для…

— А сейчас? — срывается с языка.

Грейнджер садится ровно и подбирает под себя ноги. Молчит.

Драко боится, что снова все испортил, но его распирает от необходимости узнать, есть ли у нее любовник.

— Странно видеть на твоем лице столько эмоций, — говорит она. — Если ты спрашиваешь меня про партнера, то у меня его нет, что, по-моему, очевидно. Единственный, с кем у меня был секс после развода с Роном, — ты, — ее голос теперь сух, как пергамент тринадцатого века. — Тебе пора.

Драко выставляют вон, но его внутренний дикарь ликует. Малфой медленно встает, понимая, что на этой ноте нельзя уходить.

— Прости, если поднял неудобную тему, — говорит он, одергивая мантию.

— Тему подняла я, — бесстрастно признает Грейнджер. — Показалось важным прояснить этот момент. Не спрашивай почему.

Драко и не спрашивает. Алкоголь стирает нерешительность, та часть, которая обычно убеждает его, что все это ничего не значит, пьяна в хлам и спит.

— Спокойной ночи, — он наклоняется и целует ее в щеку. Кожа под губами так нежна, что сложно отстраниться. Малфой делает шаг назад и, не давая себе времени оценить ответную реакцию, идет к выходу.

По молчаливому согласию вечер после открытия памятника игнорируется.

В газете вскользь упоминается, что они присутствовали вместе, но Грейнджер не выказывает эмоций по этому поводу. Драко знает, что сегодняшней Гермионе плевать на мнение масс, впрочем, плевать ей большую часть жизни, но пока работала в аппарате Министерства и была публичной персоной, приходилось блюсти позитивный имидж, как бы ни презирала представителей второй древнейшей профессии.

Они втроем обсуждали это, когда пресса прошлась по возникшей дружбе между героем, героиней войны и бывшим Пожирателем. Прошлая статья была гораздо пакостнее сегодняшней — и как только прохиндеи прознали? Они же нигде вместе не появлялись. Драко захаживал к паре Поттер-Грейнджер, Поттер иногда появлялся в мэноре, используя гостевой портключ. Грейнджер после отставки выдохнула — скандала, большего, чем ее уход из семьи и сожительство с овдовевшим другом, она уже не сотворит. Поттер никогда и не скрывал, что инсинуации журналистов его не задевают, к тому моменту, когда состоялся тот разговор, его вообще мало что задевало. Сам Драко хлебнул и по молодости, и когда пошли слухи о том, что его сын — не сын ему вовсе. В общем, они единогласно сошлись на том, что пусть хоть все перья на них изведут — плевать.

До ЖАБА и СОВ всего ничего, и Гермиона увеличивает количество занятий. Вечерами она вымотана и почти сразу засыпает — почти, потому что теперь Драко ввел в их совместный досуг новое мероприятие. Он приносит свежую выпечку и заставляет Грейнджер приготовить чай. Не то чтобы это отражается на ее фигуре — Гермиона прозрачна почти до болезненности, но она позволяет позаботиться о себе.

Ученики Грейнджер справляются с экзаменами. Учитывая, что занимались они несколько месяцев, справляются хорошо. Макгонагалл пишет любимице на следующий же день после окончания ЖАБА, а Грейнджер в свою очередь — Драко. Малфой в этот момент на материке, записка от Гермионы приводит его в восторг. Она выбрала его, чтобы поделиться своей радостью, поделилась сразу — не стала ждать его возвращения.

Драко покупает бутылку коллекционного эльфийского и завершает дела в авральном режиме. На следующий день в шесть пополудни он стоит под заветной дверью. На стук никто не открывает. Сердце пропускает удар, в голове мириады мыслей, от «она снова не хочет меня видеть» (словно хаффлпаффец какой-то, ей-ей!) до «с ней что-то случилось». Не могла же она… нет, прагматичная Гермиона Грейнджер никогда не пойдет таким путем.

— Привет, — раздается из-за спины.

Драко резко разворачивается, нелепо вскидывая бутылку вина на манер палочки, слишком дезориентированный ее внезапным появлением и своими иррациональными страхами, чтоб отреагировать адекватно.

— Это мне? — Грейнджер протягивает руку.

Драко безропотно отдает вино и кивает, постепенно приходя в себя.

Он отмечает, что Грейнджер сегодня предпочла сарафан своим вечным потертым джинсам, он отмечает, что такой улыбки, адресованной ему, не видел на ее лице… никогда.

— Сегодня жарко, я решила перенести наши посиделки на задний двор, — объясняет она и свое отсутствие в доме, и свое появление из-за спины.

«Наши посиделки» — торжествует внутренний хаффлпаффец. На траве расстелено легкое покрывало. Отличная альтернатива подушкам. «Придется сидеть бок о бок», — хмыкает внутренний слизеринец.

Грейнджер вскидывает палочку, два бокала вылетают через открытое окно и впрыгивают прямо в протянутую руку. Драко любуется — даже такое примитивное бытовое волшебство в ее исполнении красиво.

Гермиона втягивает его в непринужденную беседу о СОВ, ЖАБА и Франции, а когда темы иссякают, они сидят рядом и молча цедят вино. Тишина не кажется неловкой. Неловким вечер делает слетающий с губ Грейнджер вопрос:

— Это больно?

Целую секунду Драко собирается спросить, что именно…

— Не знаю, — честно отвечает он, но вспоминает умиротворенные лица ушедших Люциуса и Поттера и, искренне надеясь, что тема исчерпана, добавляет: — Думаю, нет.

— Ты никогда не хотел попробовать? — продолжает гнуть свое Гермиона.

Его «Нет» вырывается поспешно и звучит резко. Драко смягчает тон:

— Когда умерла Астория, у меня остался Скорпиус, я был нужен ему, даже если он этого не признает.

Грейнджер кивает, что-то осмысливая, и Драко решается... Решается причинить боль. Ему кажется, что пора прояснить этот момент.

— Чтобы Vocantmortuis сработал… — он обтекает словами страшное, — те, кого зовущий хочет услышать, должны иметь для него первостепенное значение, — и припечатывает без экивоков: — Нужно желать этой встречи больше жизни.