История одного прощения

Гермиона застывает на мгновение, Драко не сомневается, что она об этом читала, просто одно дело — читать, другое — услышать. Она игнорирует подтекст и продолжает как ни в чем не бывало:

— То есть ты не любил Асторию так…

Грейнджер не права, он любил Асторию, она делала его счастливым четырнадцать лет, и пустоту, оставленную в душе ее смертью, ничем не заполнить. Только Асти была частью жизни, не всей жизнью целиком. А Нарцисса была для Люциуса всем, как и потерянная семья для Поттера.

— Я любил ее, — Драко адски неудобно говорить о любви из прошлого с любовью теперешней. — Даже люблю. Но я уважал… уважаю ее желания. Она просила меня жить и позаботиться о сыне.

Он не хотел намекать, но намек получился жирным. Грейнджер сглатывает.

— Извини, — говорит она.

— За что? — удивляется Драко. — Все нормально.

— Интересное колдовство, — никак не может угомониться Гермиона. Видимо, она много размышляла об этом в последние дни и теперь ее разрывает от желания обсудить и расспросить. — Чем отличается оно от того, что в волшебных портретах? У тебя есть портрет?.. Прости-прости, это совсем не мое дело.

Драко вспоминает второе предсмертное желание Астории.

— Асти не хотела, чтобы часть ее души или магии была привязана к жизни. Не знаю, боялась ли она, что эта часть будет страдать, как страдала она перед… как она страдала, — неловко мнется Малфой. — Или просто боялась, что это будет удерживать ее здесь, но от портрета решительно отказалась.

Гермиона кивает и придвигается вплотную, сжимая его руку. Драко сжимает ее пальцы в ответ. Он собирается поднести ее кисть к губам, но Гермиона снова отвлекает его, размышляя вслух:

— Ты говоришь, что волшебство разное…

Драко пытается сформулировать правильно и, пока собирается с мыслями, играет с пальчиками Гермионы. Она не отдергивает руку.

— Нет, часть души и магического потенциала, которые оживают в портрете в момент смерти мага, изначально заложены в картину, артефакт же зовет сюда душу, которая уже… там. Почти как мифический Воскрешающий камень, только цель иная — не воскресить, не вернуть, а увидеть, поговорить.

Грейнджер кивает и долго молчит. На этот раз молчание нарушает Драко, нет никакой возможности сдержать тревогу.

— Ты же… Не думаешь о…

Он не даст ей прикоснуться к опасному предмету, но дело не в этом. Ему нужно знать, есть ли у нее подобные желания.

— Нет, что ты. Просто я должна все это уложить в голове.

В этом она вся. Драко усмехается, но от следующих действий усмешка застывает у него на губах. Гермиона освобождает свою руку и накрывает ею его пах. От осознания происходящего кровь приливает к члену так стремительно, что становится адски больно.

— Что ты!.. Зачем?! — срывается у него испуганное.

— Хочу, — безапелляционно заявляет Грейнджер, жадно вглядываясь в лицо Драко. Он выдыхает через сцепленные зубы и смотрит в ответ, старается увидеть в карих глазах ее мысли.

Гермиона откидывается на локоть, ложась поперек его ног, и продолжает дразнить его сквозь одежду, больше мучая, чем доставляя удовольствие.

Сколько бы он ни фантазировал о подобном, поверить в то, что это происходит наяву, сложно, еще сложнее отключить паникующий мозг. Что, если это… прощание? Грейнджер получила от него все ответы…

Настроение полностью пропадает, Гермиона не может этого не почувствовать, на ее лице проступает разочарование.

— Ты не хочешь, чтобы я?.. — она запинается, разочарование сменяют стыд и обида.

Драко притягивает ее к себе, оплетает руками и судорожно сжимает, пока пытается правильно сформулировать то, что должен сказать.

— Как я могу не хотеть? — шепчет он хрипло. — Просто… я должен знать, зачем это тебе.

Получилось плохо, но это все, на что он способен в данный момент.

— Это сложно, — мнется Грейнджер. — Порыв. Тебя устроит такое объяснение? Мне это надо. Доставить тебе удовольствие.

Глупо спрашивать про причину порыва, порыв — на то и порыв. Малфой все еще прижимает Гермиону к себе, и она прячет лицо у него на груди, не пытаясь вырваться. Они не пьяны — выпили едва по бокалу. Он снова возбуждается от самой ее близости. От предвкушения… на этот раз возбуждение накатывает плавно, волнами.

Грейнджер снова опускает руку вниз, замирает, задавая невербальный вопрос. Стон вырывается из глотки Драко, и это воспринимается ею как разрешение, но ему все еще необходимо понять… а слов, чтобы спросить, нет.

— Ты ведь не бросаешь меня? — звучит совсем беспомощно (как Гермиона может его бросить, если они не вместе?).

— Абсолютно точно не бросаю, — Драко чувствует ее улыбку у себя на шее.

А потом она ложится ему на ноги, и Малфою кажется, что он может кончить от одного ощущения, как ее ничем не скованная грудь под тонким сарафаном скользит по его бедрам. Между ними два слоя ткани, но он реагирует, словно ему шестнадцать. Правда, у него давно не было секса. Ни разу после нее.

Гермиона решительно расстегивает пуговицы на его штанах, бормоча что-то про позапрошлый век, и освобождает член. Она приближает губы к его истекающей предсеменем головке, и Драко не уверен, что продержится минуту. Все действительно происходит очень быстро, и ему совсем не стыдно. Слов не подобрать, и он пытается вложить в поцелуй то, что не может высказать, но Грейнджер уворачивается.

Драко напрягается. Неужели это все-таки прощание?

— Тебе не противно меня целовать? — огорошивает она вопросом.

Драко почти смеется от облегчения и вместо ответа голодно впивается ей в губы. Она не дает поцелую превратиться во что-то иное, пресекает поползновения его расшалившихся рук.

— Я пока не могу допустить большего, — объясняет. Драко удивляет ее концепция большего и меньшего — Астория впервые решилась удовлетворить его орально года через два после начала их совместной жизни, но он принимает точку зрения Гермионы, хоть и чувствует себя должником. Со всем этим он готов разобраться, потом, когда обозначит главное.

— Грейнджер, я не уйду из твоей жизни, — Драко наконец подбирает правильные слова. Провозглашает, декларирует, констатирует факт.

— Я и не хочу, чтобы ты уходил, — шепчет она приглушенно. — Но еще не совсем готова к тому, чтоб остался.

Это гораздо больше того, на что он рассчитывает.

— У меня нет никого, кроме тебя, — срывается с губ Гермионы еще одно признание.

У него тоже. И она об этом знает — нет смысла сотрясать воздух словами. Драко еще раз целует ее, а потом еще и еще. Отстраниться невозможно. Он мечтать боялся о таком, а теперь Гермиона в его объятиях, ее кожа под его руками и губами, ее запах на нем, она принимает его нежность, она отвечает на его нежность, хоть жестко контролирует, не разрешая выходить за созданные ею же рамки.

— Тебе пора, — шепчет Гермиона в какой-то момент, Драко кивает, продолжая прижимать ее к себе.

— Оставь мне эту ночь, приходи завтра, — продолжает шептать Грейнджер. Малфой понимает, что следует подчиниться ее просьбе. Но как же сложно оторваться, перестать касаться. Он почти отталкивает Гермиону и вскакивает, не разрешая себе прощального поцелуя, даже взгляда не позволяя, и аппарирует прямо с заднего двора.

Драко страшно, он не может избавиться от мысли, что больше его не впустят.

Он в ее коттедже (интересный факт — за полгода с небольшим коттедж, где Грейнджер жила вместе с Поттером, в сознании Драко стал ее коттеджем) как никогда рано — в обед.

Гермиона открывает дверь и уходит вглубь. Если она и удивлена, то никак не проявляет своего удивления. Облегчение оттого, что его впустили, оттого, что коттедж не стал ненаносимым, смешивается со смятением — Драко не проработал никакой стратегии поведения. Кто они теперь друг другу? Что изменил вчерашний вечер?

— Чаю? — голос Грейнджер звенит напряжением.

— Можно, — пытается разрядить обстановку Драко и идет за ней на кухню.

Для чая слишком жарко, но чашка займет руки, а это то, что нужно. Слегка отросшие волосы Грейджер бросают вызов земному притяжению и малфоевскому внутреннему стремлению к порядку. Стремление Гермионы к порядку дает фору его собственному, как же она сорок четыре года уживается со своими волосами? Или они уравновешивают ее идеальность?

— Не смотри так, тут бессильны и наука, и магия, — Грейнджер ловит его взгляд на свою макушку в маленьком настенном немагическом зеркале. — Хочу отрастить. Не знаю почему, — объясняет она странное состояние прически.

Драко кивает.

— Мне нравится, — и он не кривит душой, ему нравится, ведь это она. Когда он достиг этого уровня размягчения мозга? Ему было пусто до Поттера и Грейнджер. Теперь, когда Поттера нет, все его пустоты заполнены ею.

Она с опозданием благодарит, Драко тошно от отстраненной вежливости. Его решимость брать что дают идет трещинами. Теперь хочется больше. Волевым усилием (Драко предпочитает верить в волевое усилие, а не в оживший страх) он сдерживает дурной характер.

Они снова на заднем дворе на пледе, Грейнджер навешивает маглоотталкивающее, рассеивающее и еще несколько заклинаний, которые Драко не узнает.

Они молчат. Гермиона задумчиво водит пальцем по верху своей чашки, Малфой внимательно следит за ее пальцем.

— Отчего он умер? — взвивается неожиданно ее голос и дрожит на высокой ноте.

Драко усмехается. Гермиона ненавидит чего-то недопонимать.

— Мы теперь каждый день будем говорить об этом? — парирует он вопросом. Не то чтобы он был недоволен, что они прекратили игнорировать гиппогрифа в комнате.

— Сегодня последний раз. Даю слово, — в глазах Грейнджер тоска.

Драко тяжело вздыхает. Исчезнет ли когда-нибудь этот призрак между ними?

— Мне нужно понять до конца. Чтоб идти дальше, — продолжает напирать неугомонная.

Это обнадеживает. Драко снова вздыхает и делает глоток неприятно теплого чая.

— Я не нашла информации, кроме общей. Только поверхностное описание... — снова подает голос Гермиона.

Малфой перебивает ее:

— Конечно не нашла. Ее как бы... нет в письменных источниках. Слишком опасная магия.

— Как бы? То есть ты тоже не знаешь?

— В каталоге «Самые опасные артефакты ХII века» сказано, что дух сопротивляется призыву. Тут могло сработать что-то вроде закона физики, — он делает паузу и ловит недоверчивый взгляд карих глаз — да, Грейнджер, да, Драко Малфой знает основы магловских наук. — Энергия сопротивления затягивает вызывавшего назад вместе с духом. Но не исключено, что все происходит иначе: дух зовет за собой, а отчаявшийся…

— Хватит!

Драко послушно обрывает повествование, он, в общем-то, и не придумал, что добавить.

— Я ведь понимала, что мне не собрать его заново. Я хотела быть ему нужной, хотела быть той, кто создаст новый смысл его жизни, — тараторит Гермиона. — Мне необходимо чувствовать себя нужной, а я давно никому не нужна...

— Ни хрена подобного, Грейнджер! — грохочет Драко. Он пытается объяснить, как она нужна ему, но, кажется, его никто не слышит.

— Я всю жизнь старалась быть нужной… друзьям, мужу, ребенку, волшебникам, существам, хоть кому-то, и всю жизнь попадала впросак, — скороговорка становится рваной, теперь Грейнджер бормочет себе под нос: — Очень тяжело признать, что удерживала того, кто не желал… жить. Что я мешала, а не…