Любовь, смерть и карточки от шоколадных лягушек

III

Дверь закрывается за Грейнджер с отвратительным звуком. Дверь этой палаты издает какой-то совершенно особенный звук. С привкусом окончательности. Драко ненавидит его всеми фибрами души уже три года, но почему-то ни разу не задумывался о том, что на дверь можно наложить чары. Он обязательно их наложит, когда наберется сил, чтобы встать. Сегодня Драко вставал только по нужде, а с магией у него пока проблем нет. Энергии в любом случае должно хватить на простенькое заглушающее. Можно попросить Гермиону, но слишком больно смотреть, как меняется ее лицо всякий раз, когда она получает очередное подтверждение его слабости. Грейнджер не умеет проигрывать, но Драко знает, что этот раунд будет за смертью.

Сцепив зубы, он садится. Ломота в теле усиливается и становится просто невыносимой, когда, достав из-под подушки палочку, Драко делает несколько шагов и бросает заклинание в ненавистную дверь. Обратно до кровати он практически ползет. Малфой не подозревал, что это будет так мучительно, он почти не чувствует дискомфорта, когда лежит. Похоже, ему становится хуже, похоже, изменения происходят быстрее, чем у Тори.

Палочка отправляется на место. В правой руке Драко все еще зажата карточка от шоколадной лягушки. Что-то глубоко внутри (пресловутое сердце?) сжимается от осознания, что он больше не увидит сына, что так и не смог попрощаться с ним наедине, но часть мозга, которая не зависит от сопливых эмоций, гордится тем, что произошло часом ранее.

Наконец все правильно. Он поступил так, как его учили: поставил интересы семьи выше собственных, только сделал это совсем иначе, чем его учили. И теперь у его семьи будет то будущее, которого он для них хотел: Скорпиус рядом с матерью, любимой и любящей, Астория здорова и свободна, у нее впереди много лет безоблачной, наполненной событиями жизни, у нее есть все время мира, чтобы стать счастливой, чтобы сделать счастливым Скорпа. В этом уравнении ему уже нет места.

Похожая на ревность эмоция возникает при мысли, что другой мужчина будет провожать его сына в школу и встречать на каникулы, другой мужчина когда-нибудь проведет с его сыном настоящий «мужской» разговор. Не то чтобы Драко не вел его (Скорп в пять лет знал, откуда берутся дети — издержки взросления при отце-колдомедике), но когда ему будет тринадцать, с ним нужно будет поговорить иначе, более… предметно. Способен ли на это Гойл? Драко отгоняет ненужные образы и соглашается с собой, что Тори и сама с этим справится. Образы другого мужчины в первом ряду возле Астории на свадьбе Скорпиуса и другого мужчины, принимающего на руки новорожденного внука, изгоняются усилием воли.

Драко осторожно разглаживает подписанную карточку и достает из кармана вторую, на которой изображена волшебница, недавно покинувшая палату, но никогда не покидающая его мыслей. Карточка, редкая, из лимитированной серии «Герои Войны в мирной жизни», в ней всего пять вкладышей, но остальные четыре совершенно не интересуют Драко. С этой гордо смотрит, вздернув курносый нос и выпятив упрямый подбородок, героиня второй магической войны, обладательница орденов Мерлина первой, второй и третьей степени, одна из ведущих целительниц больницы святого Мунго, автор нескольких методик, совмещающих наработки маглов с опытом волшебников, изобретатель заклинания рентгеновского сканирования Гермиона Джин Грейнджер, и ему не нужно переворачивать ее, чтобы вспомнить эти факты, как и то, что ее хобби — чтение, любимые животные — совы, а не коты, как можно было бы подумать, и даже то, что чай она предпочитает черный без сахара.

Драко пальцем проводит по непослушным кудрям нарисованной Гермионы и по ее щеке. Он кладет обе карточки на подушку и рассматривает долго и вдумчиво. Они с Грейнджер хорошо смотрятся рядом, только вот не судьба. Резким движением Драко разворачивает вкладыш со своим именем вниз. Символично. Буквы, выведенные рукой сына, отпечатываются на сетчатке. Драко по наитию поворачивает изображением вниз и вторую карточку, берет с тумбочки обычную магловскую шариковую ручку и выводит те же слова, что написал Скорп поверх информации о маге. Только не подписывается. Эту карточку Грейнджер найдет в его кармане. Потом. Она поймет.

Драко все еще надеется, что успеет сказать, что наберется храбрости. Или наглости. Ведь он почти сделал это, и если бы ее не вызвали… Судьба дает знак, что не стоит тревожить Грейнджер своими чувствами? Впрочем, кого он обманывает, все равно не сказал бы. Поджал бы хвост в последний момент, как много раз до этого. Или нет. Он никогда не заходил так далеко, не позволял себе прикасаться губами к ее коже, старался свести тактильные контакты к минимуму, чтобы не выдать себя. Драко передергивает плечами. Раньше у него было время, но он был женат, а Грейнджер — замужем. Его признание не имело бы смысла, превратило бы их плодотворное сотрудничество — да что там, крепкую дружбу — в неловкое непонятно что. Сегодня все изменилось. Они оба свободны, и скоро его не станет. Драко безумно желает ощутить, каково быть с Гермионой Грейнджер, и, если он озвучит последнее желание умирающего, она не откажет. Возможно, съездит по морде за «последнее желание», но не откажет.

Вот только нужно ли Грейнджер тяготиться его привязанностью?

Она и без того с ног сбивается, чтобы совершить невозможное.

Почувствует ли, что должна сделать больше?

Или все будет наоборот?

Вдруг, когда Драко расскажет Грейнджер, что сходит по ней с ума все годы, что они вместе проработали и еще немного до этого (даже если упустит часть про глупую школьную влюбленность), ситуация между ними станет неудобной и Гермиона отдаст его другому целителю.

Хочет ли Драко этого?

Бросит ли она тогда свои ни к чему не ведущие потуги?

Драко знает, что ни к чему не ведущие. Он сам бился над этим проклятием три года. Даже не три, а все десять, что занимается колдомедициной профессионально, он подался работать частично ради этого. Единственный способ преодолеть проклятие — тот, который он использовал.

Иногда в грейнджеровских глазах мелькает такая решимость, что Драко боится, не последует ли она его примеру, и радуется, что без его согласия ничего не выйдет. Не выйдет же? Да и зачем ей? Конечно, Гермиона бьется до последнего за каждого пациента и он не чужой ей человек, но она ему точно ничего не должна.

А Тори он задолжал жизнь, ту самую, которой у нее не вышло рядом с ним, ту, которую она едва не потеряла из-за его небрежности. Хорошо, пускай «небрежность» — неправильный термин, из-за его легкомыслия и эгоизма. Со стороны Тори было достаточно одной жертвы — стать женой парии, социального изгоя, человека, про… проморгавшего все шансы, прежде чем их получил. Драко был достаточно эгоистичен, чтоб обречь первую же обратившую на него внимание девушку на сосуществование с ним. И лишь спустя несколько лет, когда полюбил по-настоящему, понял, что его чувства к Астории были скорее отражением ее любви к нему. Он искал тепла и отреагировал привязанностью на первое же проявленное участие. Было несправедливо, что из-за его потребности почувствовать себя любимым и нужным пострадала Тори, что она едва не умерла из-за этого. То, что ее проклятие теперь убивает его, — восстановление вселенской справедливости. Внутренний мазохист почти наслаждается этим. В те редкие моменты, когда внутренний трус не дрожит от ужаса перед неизбежным.

Драко погружается в поверхностный тревожный сон.

Первое, что он видит, когда открывает глаза: две карточки от шоколадных лягушек — портреты мужчины и женщины, которые здорово смотрятся рядом, первое, что слышит — голос, который предпочел бы не слышать до конца жизни, причем буквально, а не в значении «очень долго».

— Может, расскажешь, как это понимать?