Его ледяное высочество

Глава 4

В тот момент, когда Малфой заявил, что она отвратительная и заносчивая, Гермиона не нашлась, что ему ответить. И хотя с той ночи прошло уже несколько дней, она продолжала пересматривать ту сцену и раз за разом представляла, что могла бы сказать ему, если бы не стушевалась тогда.

Вот и сейчас руки устало мыли тарелки, а мысли были только о Малфое. Они то и дело возвращались к нему, как бы Гермиона ни хотела думать о чем-то приятном — о детстве, о друзьях, о Роне, наконец! об их неловком быстром романе. Неужели в глубине души она не уверена в себе, раз согласилась на роман с Роном? Впрочем, Рон не Малфой — и это уже делает его неплохим выбором. Рон никогда бы не назвал ее нахальной. Чертов Малфой! Мысли снова были о нем. Ей даже начинало казаться, что она чувствует его гадкий парфюм.

Гермиона откинула со лба упавшую прядь волос, не заботясь о том, что руки в мыльной пене. Вернулась к тарелкам и тут услышала знакомый голос — голос Беллатрисы Лестрейндж.

Она почувствовала одновременно и разом ненависть, страх, но еще больше — беспомощность. Она никогда не чувствовала себя настолько беззащитной. Даже на первом курсе, когда тролль ворвался в туалет, было не так! Сейчас она начала узнавать, что такое неудачи, и это давило. Исподволь давило, хоть Гермиона и держалась.

Она такая смелая, такая уверенная в себе прежде — сейчас чувствовала страх и беспомощность. Хуже всего было признаваться в этом самой себе.

Руки задрожали, но тарелка, слава богу, не выпала из рук.

Если бы только у нее была палочка!

К голосу Беллатрисы примешивался второй голос. Гермиона прислушалась: это был голос Малфоя. Она почувствовала себя спокойнее, зная, что он тут. Хотя для спокойствия не было причины, ведь Малфой не станет ее защищать, как Гарри и Рон.

Беллатриса рассмеялась. От этого безумного смеха по коже пошли мурашки, напомнив, как бежал по мышцам Круциатус. Как ни странно, смеха Малфоя она не услышала.

Наконец, голоса стихли. Гермиона вздохнула облегченно, но тут в кухню вошел пряный металлически-жесткий аромат духов. Аромат был таким ярким, что перебивал даже запахи еды. Малфой.

Гермиона заметила, что он одет в школьную мантию: на его груди мерцала серебристая змея Слизерина. Значит, он только что вернулся из школы… тогда как она была в старом платье, с мыльным пятном на лбу, на его кухне — и мыла его тарелки.

Малфой приблизился и оглядел ее: глаза скользнули по телу сверху вниз. Его обычный изучающий взгляд.

— Наконец-то грязнокровка Грейнджер на своем месте, — сказал он ясно и так громко, что голос его разнесся по всей кухне.

Малфой, которого она знала, должен был растянуть губы в усмешке, в его взгляде должно было сверкать надменное удовольствие. Но его взгляд оставался серьезным и напряженным. Вместо привычной ухмылки — плотно сжатые губы.

— Я лучшая ведьма своего курса, — ответила Гермиона, вздергивая подбородок.

Малфой выдержал ее взгляд, сохраняя все то же холодное спокойствие. Наигранное спокойствие — подумалось отчего-то.

— Ты лучшая посудомойка на моей кухне, — продолжил он безразлично. А затем посмотрел зло.

Ей показалось, что Малфой совсем не наслаждается ситуацией. Он как будто находится здесь не по своей воле, как будто он вынужден быть тут. Как будто это она вынуждает его. Она снова обратила внимание на его одежду. Зачем он вернулся из школы в мэнор?

— В Хогвартсе веселее, чем дома, Малфой? — съязвила она. — Практикуешь Круциатус на первокурсниках?

— Попридержи язык, — холодно ответил он. — Не выводи меня из себя, Грейнджер. Я знаю разные значения слова «повеселиться».

Она вздрогнула, понимая, что он имеет в виду, и тарелка все-таки выскользнула из рук. Гермиона подхватила то, что от нее осталось, — треугольный осколок с острым концом. Если Беллатриса… Если Малфой приблизится, то она хотя бы не будет безоружной.

— Грейнджер, — сказал он, глядя ей в глаза. От этого взгляда Гермиона застыла — Малфой как будто читал ее мысли. Скорее всего, он действительно читал ее мысли. — Не рискуй. Это тётин любимый сервиз.

Он обернулся к эльфам и сказал:

— Я буду ужинать у себя. — Бросил взгляд на нее. — Она принесет.

Малфой достал палочку, пробормотал «репаро». Осколок выскользнул из ее мыльных рук, и тарелка собралась вновь.

Когда вечером Гермиона пришла к нему с подносом, ее снова встретило зеркало, но теперь Гермиона не взглянула на себя. Она уставилась на затылок Малфоя, обдумывая, что может сделать для побега. Но ничего не шло в голову. Он ее ненавидел.

— Подглядываешь, Грейнджер? — Малфой сидел в том же кресле, что и в прошлый раз, лицом к горящему очагу.

— Как ты узнал, что это я? — сказала она, ставя поднос на стол.

— Кто еще, кроме тебя, войдет в дверь, — произнес он. — Присаживайся.

Малфой сам предложил остаться, но Гермиона мешкала. Она не знала, что ожидать от него. На свободном кресле, небрежно брошенная, лежала его мантия. Гермиона подвинула ее и села, чувствуя, как в душном воздухе пульсирует аромат его парфюма.

— Где ты был? В Хогвартсе?

Он скривился.

— Скучала по мне, Грейнджер?

Думала о тебе постоянно.

Но скучала? Как по части своей прошлой жизни — возможно.

Но Малфой все равно не сумеет понять ее. Ей и самой-то было трудно признаться себе, по чему она больше скучала. По Гарри? По Рону? Не то, это не то… По прошлому? По детству, которого у нее вдруг не стало? По себе самой, когда она была немножко лучше. Немножко смелее. Немножко безрассуднее. Может быть, добрее.

— Совсем не скучала, — сказала она наконец, — но, кроме тебя, тут не с кем говорить.

— А как же твои любимые эльфы? — продолжал он, не глядя на нее.

— Они считают, что это мы убили Добби, — призналась Гермиона.

— Это они рассказали, что Добби умер?

— Да.

— Что еще они рассказали? Что утром я таскаю их за уши, а вечерами бью палкой? — Он рассмеялся.

— Ничего, — ответила она, — они вообще со мной не говорят.

— И они правы, — произнес он. — Это вы убили его. Вы убили Добби.

— Неправда!

— Зато ты теперь знаешь, что твои дружки убежали, и не станешь доставать меня вопросами.

— Так ты их бьешь? — не удержалась она.

— Так же, как пытаю тебя Круциатусом, — спокойно ответил он, смотря ей в глаза.

Гермиона дернулась. В общем-то, Малфой был прав. Он держал ее взаперти, но ничего ей не делал. Она была предоставлена самой себе, тарелкам и одиночеству.

Она помнила, как он обижал ее и ее друзей в школе, а теперь признавалась себе, что чувствует себя с ним спокойно. Именно спокойно. Возможно, это чувство обманчиво, и она еще пожалеет, что осталась сейчас. В сущности, что она знала о Малфое? Гермиона никогда не пыталась его понять.

Смутно освещенный светом очага, Малфой казался похожим на каменное изваяние. И Гермиона подумала, что никогда не пыталась проникнуть внутрь этой каменной оболочки. И может, там даже нечего искать.

— Как ты думаешь, раз уж ты решила вспомнить школу, — задумчиво произнес он, глядя на огонь, — если человек совершает плохой поступок во имя добра, является ли этот поступок добром?

Малфой озадачил ее. Но Гермиона привыкла, что должна знать ответы на все вопросы.

— Если этот поступок принесет добро… — начала она.

— Я так и думал, — произнес он. — Значит, мне просто надо было присоединиться к хорошим парням. Всего-то.

— Ну да, — сказала Гермиона, ощущая неприятную тяжесть в животе.

— Значит, если бы я был с хорошими парнями, то я мог бы следить, вынюхивать, обманывать… ломать нос, посылать сектумсемпру…

Ах, вот куда он клонит.

— Ты просто получил по заслугам, Малфой, — ответила она.

— То есть ты полностью, абсолютно, нерушимо уверена в том, что ты была права?

— Абсолютно!

— Что и следовало доказать.

Но Гермиона не понимала, что именно он доказывает ей.

А Малфой продолжал:

— Значит, мне надо было сломать тебе нос, как ты сломала мне? Чтобы и ты получила по заслугам.

— Ты бы не решился, Гарри и Рон…

— Нет, я спрашиваю, я должен был сломать тебе нос?

Он просто издевается! К чему весь этот бессмысленный разговор? Он смеется над ней? Но его лицо было очень серьезным. Между бровей лежала пугающая складка, как будто его постоянно что-то тревожило.

— Ты заслужил тот удар, — упрямо продолжила она, — и ты приговорил к смерти гип…

— Грейнджер, признайся, ты просто мстила, — оборвал он устало.

— Я не мстила! Я была на нервах, расстроена и удручена, а ты повел себя… нехорошо, — подло — надо было сказать, но Гермиона не решилась нарушить это их необычное общение. Гарри и Рону она могла сказать все, что хочет, ставить их на место и помыкать. Но Малфой…

— Грязнокровка Грейнджер в моем доме, — хмыкнул Малфой себе под нос.

Она так резко отреагировала на слово «грязнокровка», как не должна была. Не в ее положении. Но рана, оставленная его сумасшедшей теткой, еще болела, в голове еще стучали слова, сказанные им на кухне, и он все еще был тем самым Малфоем.

— Ты Пожиратель Смерти, Малфой, — прошипела она. — Не ищи себе оправданий.

Он взглянул на нее холодно и равнодушно. Снял запонку и бросил на столик рядом с нетронутой едой.

— Смотри. — Он сунул ей руку.

— Я не хочу, — соврала она.

— Давай, смотри, Грейнджер.

Гермиона дотронулась до манжета его рубашки. Потянула рукав вверх. Пальцы задрожали и соскользнули на его предплечье. Гермиона случайно коснулась змеиной головы — и резко отдернула руку.

Малфоя это, кажется, позабавило. Он ухмыльнулся.

— Довольна? — бросил он. — Теперь убирайся.

— Уйду, но ты должен сказать, что знаешь о Гарри и Роне.

— Ничего я о них не знаю, — ответил он зло. — Наплевать мне на них.

Гермиона отвела взгляд и уставилась на камин.

— Даже не думай, — сказал он, — сгоришь заживо.

Гермиона попятилась. Она победила его, как и представляла в своих мечтах, но не почувствовала удовлетворения. Малфою, как всегда, все равно. Холодный, бесчувственный слизеринец. Его поза, его кольцо, его расслабленность, его холодность. Его метка.

Гермиона вышла из комнаты, но на пороге остановилась. В ней вскипело негодование. Память услужливо подсунула лицо Малфоя, в дымке, сквозь боль и шок, в тот момент, когда ее пытала Беллатриса. Гермиона стояла некоторое время, пытаясь успокоиться, но злость взяла свое. Нет, пусть он узнает всё! Всё, что она о нем думает!

Она развернулась и распахнула дверь.

Малфой не обернулся, когда она вошла. Он смеялся, обхватив лицо руками. Мерзкий Малфой — он вздрагивал и смеялся. Она с ненавистью уставилась на него. И тут поняла: он не смеялся. Его лицо было изломано гримасой отвращения и боли. Он тяжело дышал, хватая ртом воздух, а тело продолжало дрожать. Секунду она не могла поверить: неужели Малфой плачет?

Он плакал, и Гермиону затопило ликующее злорадство. Так тебе и надо, Малфой!

Так тебе и надо!

Не было большей удачи, чем застать его в минуту слабости.

Она заготовила столько слов — столько слов, чтобы сокрушить его и уничтожить. Слов, которые разрушат их странное зарождающееся общение, но ей было всё равно. Абсолютно всё равно. Беллатриса. Тарелки. Грязнокровка. Школа. Дамблдор.