А печаль холод греет

Точно то же самое я чувствовала в своем сердце. Оно разлеталось на тысячи осколков, а я ничего не могла сделать. Просто смотрела на то, как оно разбивалось. А там – тысячи и тысячи осколков… только нового сердца не купишь. Оно навсегда разбито, даже если склеить его снаружи.

– Что сказал друг обиженного карлика? «Ну что ты обижаешься как маленький».

В комнату элегантно, с прямой спиной и приподнятым подбородком вошёл Элрой в бархатном алом жилете, в тёмно-красных джинсах и в белой рубашке, открывающей вид на его татуировки на руках. Он обворожительно улыбнулся и поцеловал мою руку, наклонившись вперёд: запах дорогого одеколона, кофе и железа дурманящим туманом проник в лёгкие.

– Хорошего утра, жестокая леди.

Я неуверенно улыбнулась ему, хотя собиралась привычно нахмуриться, но что-то не дало мне этого сделать: то ли лёгкое ощущение радости после перепалки моих товарищей, то ли королевский вид Элроя.

– Это ты меня назвал низким? – весело возмутился Ченс, туша сигарету о пепельницу.

– Даже Ричи выше тебя, – не желая спорить, любезно сказал Элрой.

– Мне всего пятнадцать, я ещё не успел вырасти! – хихикнул юноша.

– А мне девятнадцать лет, и я имею полное право попросить вас обоих сейчас уйти для того, чтобы поговорить с Делорой, – вежливо попросил блондин.

Ченс недовольно загудел, явно не желая меня покидать, но возражать не стал, как и Ричелл, которая молча, но с видимым напряжением покинула комнату вместе с моим… другом? Да, другом. После всего, что произошло, после того, как я потеряла маму, стоило ценить тех людей, что ценили меня саму. И называть их друзьями – самое меньшее, что я могла им дать, тогда как могла сделать для них куда больше. Но времени может уже не хватить…

– О чём ты хотел со мной поговорить? – немного устало спросила я.

– Для начала, жестокая леди, не хочешь ли ты переодеться? – Элрой приподнял мешок, который держал до этого в руках. – И заранее осмелюсь задать вопрос: что ты хочешь поесть?

– А что у тебя есть? – поинтересовалась я, уже давно догадавшись, что находилась в его доме.

– Всё, что захочешь, и абсолютно бесплатно, – заверил меня он.

– Jack Daniel’s и шоколадные шарики.

– Будет сделано.

Играючи расплывшись в улыбке, молодой человек вышел из комнаты, дав мне возможность переодеться без лишних глаз. Стараясь ни о чём не думать и не гадать, как сюда попала, зачем и почему, я вывалила содержимое пакета на свою большую кровать и обнаружила там свою бежевую кожаную куртку, чёрные джинсы и футболку с большим черепом и дьявольскими рогами. Переодеться было труднее – пулевая рана ещё не зажила, какие бы профессиональные врачи её не зашивали бы, и временами отдавала волнами боли, толстый слой бинта закрывал почти всю талию, делая меня не такой худой, тем более что за последние несколько дней я и вправду сильно похудела. «Как когда-то и моя мать», – подумала я и содрогнулась: не только от моральной боли, но и от страшного понимания того, что со мной происходило то же самое, что и с мамой. А её исход был…

Не самый лучший, да-да, мы все прекрасно помним об этом. Хватит вспоминать о матери и мучить себя болью! Лучше посмотри на этого горячего красавчика! А какие у него татуировки…

Заткнись.

Я невольно застыла, не зная, что думать по этому поводу, не то что ещё и что-то чувствовать. Да, Элрой был красивым, но эта красота губительна – как дорогое вино в шикарном бокале, но внутри – яд и заражённая чужая кровь. Да, у Элроя были классные, но настораживающие татуировки: с богами смерти, сатаной, черепами, пламенем и много с чем ещё, что совершенно не сочеталось с его вежливой натурой. Но если знать его настоящего, то можно было понять, что каждая татуировка имела для него свой смысл и могла раскрыть его внутренний мир. А что в этом мире, что? Там  – окровавленную землю топтали толпы людоедов, визжали фурии, доносились крики плачущих детей, что совсем скоро обратятся в новых демонов. Там – лишь мрак, подчинение и жестокость, делающие Элроя королём подземного царства. Вот только одного царства ему было мало – земля смертных манила правителя, манила своей беззащитностью, светом и глупостью. Манила, потому что хотела быть пойманной.

И мне оставался сделать лишь один выбор – помогать ему завоевать мир или нет.

А почему бы и нет?

А, собственно, да… почему бы и нет?

– Входите, – забравшись на кровать, я разрешила стучащему войти и сделала хвост из длинных чёрных волос.

– Смею заявить, что выглядишь красивой, – сообщил Элрой, вручая мне виски и миску с шоколадными шариками.

– Даже с этими шрамами и пирсингом? – не поверила я ему, не привыкнув к тому, что кто-то ещё считал меня красивой помимо Джозефа и… Филис, да.

– «У красоты смыслов столько же, сколько у человека настроений. Красота – это символ символов. Красота открывает нам всё, поскольку не выражает ничего», – процитировал он слова Оскара Уайльда, положив передо мной шахматную доску.

– Я за чёрных, – тут же заявила я, наливая алкоголь в свою миску с шариками.

Элрой хитро сверкнул взглядом.

– Мне нравится, когда женщины играют чёрными пешками. Это показывает их внутреннюю устойчивость и силу – чем больше на них чёрного, тем могущественнее они выглядят. И играть за чёрную даму – лишь доказательство этого, ведь в таких случаях женщины понимают, что дама, само зло, коварство и жестокость, в чёрном наряде выглядит более властной. Но не обязательно более красивой, ведь порой красота выражается не в том понимании, в котором большая часть людей для себя осознала, а в том понимании, что производится общим эффектом – тем, что надолго останется в памяти людей. А эффект ведь может быть каким угодно: от парадного наряда до кровавой бойни. Именно войны крепче всего держатся в памяти человечества, потому что вся наша история – это война. «До тех пор, пока война считается порочной, она сохранит своё очарование; вот когда её сочтут пошлой, она перестанет быть популярной».

– Снова Оскар Уайльд?

Его голос был такой красивый, ласкающий порочными нитями, такой вежливый, как обращение слуги к королю, что я и не заметила, как съела все шоколадные шарики с виски. Не самый полезный завтрак и уж тем более не самая лучшая пища перед игрой в шахматы, но мне было слишком тяжело смотреть на этот мир без градусов в организме. Чтобы хоть как-то заглушить мысли и сделать их не такими навязчивыми, стоило немного опьянеть – ровно настолько, чтобы ни о чём не думать, и ровно настолько, чтобы ещё что-то соображать. Золотая середина – пожалуй, только в этом моменте я смогла её добиться.

– Не вижу в нём ничего плохого, – пожал плечами Элрой и, достав дорогую пачку сигарет, закурил. – Смею сделать предложение попробовать.

Не знаю, что мною двигало, но я согласилась и взяла протянутую сигарету. Щелчок – и пламя золотистой зажигалки осветило наши лица, когда мы оба склонились к нему. Сначала было непривычно держать сигарету во рту, но после первой затяжки я вспомнила, каково это – курить. Когда-то я этим начинала заниматься, но Джозеф быстро запретил мне, сказав, что: «Алкоголь и без того губит тебя». Тогда я ради него бросила курить, хотя делала это всего пару недель, но сейчас я совершенно наплевала на его запрет: то ли просто потому, что давно не видела Джозефа, то ли потому, что что-то изменилось во мне. И связано ли это с появлением в моей жизни Элроя? Возможно. Играл ли он какую-то особенную роль для меня или же пока просто был никем? Хотя вряд ли. Всей своей чёрствой душой я чувствовала, как что-то во мне отзывалось на движения Элроя, на его слова, на прикованный к моим глазам взгляд, на всего его – такого умного, хитрого и коварного. Определённо, он был тем человеком, которого стоило избегать, но тьма притягивала злые сердца.

И, быть может, даже свет Джозефа не вытащит меня из пропасти черноты.

– Я не знаю, кто пытался убить тебя, – продолжил разговор Элрой, а заодно начал игру в шахматы, сделав первый ход конём. – Ричелл незаметно подала сигнал, чтобы мои люди пришли на помощь ей, но потом появилась ты в баре, что усложнило немного задачу, ведь тогда надо было прислать больше людей. Те, кто хотел забрать тебя с собой, были серьёзно настроены и не желали нам сдаваться. Почти все погибли, но двое смогли сбежать.

– Был ли среди сбежавших такой кореец с чёрными волосами? – пытаясь не выдавать своего напряжения, задала вопрос я, на что Элрой кивнул головой, но ничего спрашивать не стал.

И это меня ещё больше напрягло. Может, он знал что-то больше, чем я? Что-то скрывал? Или же просто надеялся на то, что я сама что-то расскажу о Динхе? Хотя если верить словам Элроя о том, что он знал меня уже давно, то он должен был быть в курсе, что я никогда и ничего сама рассказывала, если мне это было не выгодно. Так что же тут не так?..

– Хочу сообщить, что я читал твою работу.

Элрой наблюдал за мной опасным, но таким манящим взглядом тёмных глаз, что были похожи на угли потухшего костра, цветное небо при закате, приторный запах горького шоколада, корицы и мяты. Красивый – одно слово, которым можно было описать этого блондина. И эта красота отличалась от домашней красоты Джозефа с его пятнами Витилиго или от необычной красоты Филис и её фиолетовых глаз. Красота Элроя не дарила чувства любви и заботы – лишь собственничество, эгоизм и удар под дых. Не отводи от меня взгляд, любуйся, покоряйся, будь рабыней. Нет никого достойного, нет.

Может, я слишком пьяна, раз хотела подчиниться?

– И как тебе?

– Интересно, – зажав во рту сигарету, Элрой достал из кармана жилета чёрный маленький блокнот с резинкой и, раскрыв его, что-то начал записывать. – Но у меня вопрос: из каких других концепций философии берёт своё начало эссентизм?

Я затянулась, ощущая, как едкий дым заполнял голову, и, сделав свой ход в шахматах, запрокинула голову, чтобы выдохнуть дым прямо в потолок.

– Так как философская мысль организована вокруг многих типов философии – онтология, логика, этика, эстетика и так далее – то эссентизм крутится вокруг аксиологии (теория ценностей), онтологии (учение о сущем, о бытии), эпистемологии (о познании и сознании), метафизики и даже этики, чтобы разобраться в человеческой сущности. Хотя, на мой взгляд, сюда можно отнести ещё очень многое, к примеру, ту же самую логику, но эти пять пунктов самые главные.

– А какие-то основные положения существуют? – делая свой ход, с настоящим интересом спросил парень, отчего я даже почувствовала себя настоящим гением. И не важно, что идея эссентизма принадлежала не мне.

– Да, они есть, но пока ещё не доработаны, потому что основатель эссентизма умер, а я ещё не слишком умна, чтобы что-то доработать самой, – задумчиво глядя на шахматную доску, я стряхнула с сигареты пепел.

Элрой, закончив что-то записывать в блокнот, вновь посмотрел на меня изучающим взглядом.

– Посмею предложить свою помощь, дабы сделать эту концепцию философии более уверенной в себе.