Этландия

Когда желудок несколько дней пуст, начинается дьявольская штука… Мир, окружающие вещи начинают казаться съедобными. Август больше не мог шагать, пробиваться сквозь поток людей. Отошел и, плохо соображая, оперся о стену… В голове все завертелось. Закрыл глаза… Берта стояла где-то на высоком холме… вся залитая солнцем. Ветер вздувал ее платье и открывал колени. Как смотрят противно чьи-то глаза на ее колени. «Берта, любимая, как она хороша». Потом видения, назойливые кошмары заслонили Берту, мелькали ростбифы, сосиски, отбивные котлеты, дымящаяся рыба — все это ураганом неслось на Августа… Кто-то грубо его дернул. Август с трудом открыл глаза… Увидел ставшую какой-то зеленой улицу. Перед ним стойл полицейский. Он приказывал покинуть страну видений.* * *

За стеклом витрины зоологического магазина стояли аквариумы, клетки. Человек за витриной заботливо сыпал просо в клетку птиц, а потом, наклонившись над аквариумом, давал корм рыбам. Рыбы медленно поднимались вверх и воровато поглощали его.

Август завидовал рыбам, опершись на барьер у витрины. Здесь не прогонят. Надвигалась грузная сонливость, Он тяжело поднимал голову, смотрел на клетку — и видел себя сидящим в клетке.

Потом поглядел на аквариум, и вместо золотых рыбок в аквариуме плавал он в виде редкой породы водяного человека. Его кормили десятки служащих.

Из магазина вышел старичок. Он видел, как у витрины падал молодой парень. Старичок покачал головой.

— Сильная буря… Какие молодые дубы валятся.

Бросился, с трудом поднял Августа… Вернулся в магазин, оттуда вынес воды и, поддерживая уже очнувшегося Августа, повел через дорогу в сквер, где усадил его на скамью.

— С голоду… Знаю, сам падал. Плохо, плохо! Надо придумать заработок какой-нибудь. Я тоже чуть не подох, вот блохи спасли. — Старичок наклонился и тихо сказал:

— Я блохолов. Только ты не болтай, а то кто-нибудь отобьет заработок.

— Вы, что же, морите их?

— Кого морю?

— Блох! В квартирах, где они заводятся… истребляете?

— Нет, я их ловлю.

— Для чего?

— Для еды.

Август подумал: «Неужели с голоду едят блох?»

— Но ведь это очень невкусно.

Старичок покачал головой:

— Наоборот, наверно, очень вкусно, если этот корм предпочитают всем другим.

— Кто предпочитает?

— Видели в магазине, рыб, птиц? Ну, так я ловлю водяных блох. Ловлю на прудах, на реке и продаю в зоологические магазины.

Старичок посмотрел на Августа и вздохнул:

— Домой доберетесь? Где живете?

— Жил в Замостье, в углу за 15 крон. Сегодня выбросили, неплачено за два месяца.

— И работы нет?

— Нет.

— А как зовут тебя?

— Август.

— Вот что, Август: пойдем ко мне, переспишь, может быть что-нибудь найдется поесть. Да о работе подумаем. Мне одному тяжело: спина старая, на прудах болото, сырость. Может, помогать будешь? Заработок ничего. Но трудная работа, честно скажу. * * *

Шагающий в вечерней толпе Шобер напевает:

Есть прекрасный город Вена,

В нем с тобою заживем.

Там, под каждой крышей, сенью,

Счастье мы с тобой найдем.

И другие, спешащие, улыбающиеся, насвистывают мотив шарманщика. Где ты, старик, с осенним лицом, сложивший песенку весны? Спишь ли под мостом, укрывшись рванью, или еще шагаешь, сутулясь с шарманкой по дворам? * * *

Если ранним вечером, в час, когда зажигаются огни, смотреть в мокрый асфальт, в его сверкающей глади колышутся обожженные лучами тени. Вырастают сказочные здания. Вглядываясь, начинаешь различать контуры фантастического города. Здания, лежащие внизу, под стеклом асфальта, изогнуты каким-то сумасшедшим зодчим. Мелькающие тела лучатся. Они набегают друг на друга, их формы меняются и, сверкнув, тают. Какие-то странные кареты движутся по дну города. Если смотреть в это озеро асфальта, можно даже полюбить огненный город, раскинувшийся под вашими ногами. И когда поднимаете голову, вы уже видите другой город. Он смотрит проваленными глазами голодного лица, умоляющего купить коробок спичек.

Может быть, вам нужны спички, чтобы опять зажечь феерию на черном лаке асфальта?

Человек с худыми руками, полными коробков спичек, идет и смотрит со смертельной ненавистью на город. Может, он идет его поджигать?..

Над улицами, где снуют пары, авто, где в отдушины баров несется взвизгивающий хохот… над всем нависает голос: «Купите коробок спичек!..» * * *

Есть прекрасный город Вена… У него сверкающий центр и вонючие скользкие окраины. Словно на гниющую руку надето кольцо с алмазом.

В центре, в особняке, живет покрытый морщинами, как скопец, господин Кроль. Он давно забыл, как звучат мелодии и голода и любви. Для первой он слишком богат, для второй слишком стар. И хотя у огромного окна сидит со слюной на губах развалина, может, даже призрак, а не человек, но этот призрак зовут господином Кролем.

Господин Кроль смотрит в окно. Он всесилен. Разве не мчатся по этим улицам сотни машин, а на них… «Кроль»? Не вспыхивают ли огненные буквы «Кроль»? Не кричат ли всюду прохожие: «Кроль»? И плакаты — «Только Кроль»? Господин Кроль смотрит в окно и видит женщин на улице. Он мог сказать одно слово, и они бросились бы сюда, в эти высокие комнаты. Но господин Кроль молчит. Он только жадно смотрит на их ноги, спины и полуоткрывает рот…* * *

На окраине, в полутемной каморке, размахивая грязным сачком, старик открывает Августу тайны мастерства «блохолова».

— Ловля водяных блох, дружок, нелегкое занятие. Вот ты опустил сачок. Стоит только тронуть поверхность воды, и резвившиеся на ней водяные блохи уже пропали в глубине. Сачок надо держать наполовину в воде, стоять на берегу и ждать, пока они снова не запрыгают. Тогда быстро, вот так, понял? Рано утром, пока никого нет, отправляйся за город, где озера и болота.

Старик склонился над Августом и медленно произнес:

— Запомни одно: когда водяным блохам угрожает опасность, они исчезают под воду.

Ночью, в темной каморке старика, Августа душили кошмары. Большое зеленое насекомое, открывая холодными острыми лапками его глаза, наклонялось над ним и, дыша вонью водорослей и тины, скрипело:

— Когда блохе угрожает опасность, она идет под воду. * * *

Третий двор — и никто ни гроша. Старик-шарманщик оборвал песню и закашлялся. Снял шляпу. Смотрел усталыми глазами в окна. Никто. И шарманку не покупают. До песен ли им?.. В предместьях у дверей стояли люди со злыми, голодными лицами. И когда он вертел шарманку, кто-то крикнул:

— Заткнись ты, старая собака, со своим прекрасным городом!..

Старик шел, ломило спину, трудно было дышать. Никогда еще шарманка не была такой тяжелой. Солнце разрывало тучи и обдавало весенним теплом. Старик остановился. У ног его копошился худой, бледненький мальчуган. Солнце грело глаза старику. Малыш из ржавой жестянки поливал росток, на котором зеленели листки. И там, где под веткой в цвету, залитый солнцем в земле, копошился мальчуган, старик наклонился, рукой погладил ребенка, поправил цветок, вытер слезу и зашагал. Малыш смотрел вслед и видел только старческие ноги в лохмотьях. На мосту старик оперся на перила. Стоял, тяжело дыша, и смотрел на Дунай. Весенний ветерок гнал по Дунаю рябь. * * *

Когда под рукой чиновника Шобера кривая смертей вдруг поднималась ввысь, он испытывал наслаждение взлета, он улыбался и сладостно замирал.

Быстро карабкалась по бумаге вверх черная кривая. Так быстро, как взбирается на парапет моста бледный, как бумага, человек.* * *

На берегу реки, под брезентом, у ног дежурного полицейского лежал труп старика. И стояла шарманка. А в городе пели:

Есть прекрасный город Вена…

Шарманщик мертв, но песенка не хочет умирать, чьи-то голоса ее подхватили, и она, словно издевка, звучит над городом. Есть мелодии, которые, вцепившись в вас, долгие дни не отстают. Они то улетают, то вновь овладевают вами. От них некуда бежать. Человек не хочет слышать песенки, но слышит ее. И когда шарманщик, создавший песенку о счастливой Вене, лежал под брезентом, в городе чьи-то голоса разносили:

Там, под каждой крышей, сенью…

Счастье мы с тобой найдем.

Среди заколоченных витрин, очередей у ночлежек, среди голода над городом с проваленными щеками кризиса звучала песня:

Там веселье, жизнь кипит…

Там всем счастье неизменно,

Там всегда весна царит…

Солнце шло к горизонту. Оно било прямо в глаза. Становилось все труднее смотреть на воду. У Августа болели глаза, от усталости мелькали какие-то пятна. Ныла спина, в ботинках была вода. Август, притаившись на берегу озера, поджидал водяных блох. Зацепив их сачком, он осторожно вынимал пойманных и клал их в банку. К заходу солнца озеро наполнилось лодками. В них сидели парочки. Проплывая мимо Августа, они насмешливо задавали вопросы:

— Разве рыбу можно ловить детским сачком?..

— Ну, что поймали? Марихен, смотри, рыболов…

— Покажите рыбку!

Они горланили, хлопали веслами и распугивали насекомых, и всем нужно было отвечать. Август сел на мокрую траву берега и закрыл глаза. И в глазах замелькала рябь и скользящие по воде букашки. На что бы ни старался смотреть Август, все покрывалось сеткой мелькающей воды и блох.

В лодках, опустив весла, плыли парочки. Они не замечали сидящего в кустах Августа. Они целовались… и эти чужие поцелуи были пыткой. Плыла чужая запретная любовь, и чье-то счастье и смех женских голосов… И смех был похож на бертин.

Август отупело смотрел на траву. На ней показались три кривые пары ног в коричневых обмотках. Ноги покачивались. В нос ударил пивной перегар. Ноги подошли и толкнули в бок Августа. Он поднял голову: над ним, с багровыми лицами и осоловелыми глазами, покачиваясь, стояла тройка «коричневых молодцов». Один них зло заорал:

— Эй, ты! Ножа пробовал? Прячешься?.. Говори: ты за коммунистов или за наци?..

Август молча пошел к берегу и взял сачок. От этого молчания самый грузный из троих даже завыл. Он бросился за Августом и, дернув его изо всех сил за плечо, над самым ухом захрипел:

— Куда, сволочь! Тебя спрашивают: за коммунистов ты или за наци?..

Август вырвался, спокойно забросил сачок в воду, и, обернувшись, сказал:

— Я за блох. За водяных блох. * * *

В первый раз Август понял, что уже наступила весна. Было легко дышать, улицы показались веселыми, старая кепка на голове выглядела совсем как новая. Можно было шагать, заложив руки в карманы, и даже щуриться на солнце. И все это случилось потому, что в кармане звенела горсточка денег. Ловить блох было очень трудно, противно, но они все-таки кормили. И первая получка, звеневшая в кармане, влила в Августа прилив весенней бодрости. На углу стоял Франц (тот, который торговал спичками) и звал его на собрание. Август демонстративно подошел и сказал:

— Франц, дайте мне два коробка спичек. Сдачи не надо. Я получил крупное наследство.

И, махнув кепкой, Август весело простился с Францем.

Когда на деньги, вырученные от первых блох, Август купил крошечный букетик фиалок и колечко и принес их Берте, глаза ее заблестели, и, примеряя грошовое колечко, она закидала его вопросами: