Под листьями колокольчиков и наперстянки

Глава первая. Тайна Гейтсхэд-холла

С того времени, как Джейн Эйр исчезла из Гейтсхэд-холла, прошло шестьдесят лет.

Стоял ясный и тихий летний день; в полузаросшем саду старинного особняка цвели колокольчики и наперстянка, среди кустов шиповника гудели шмели. Тёплый ветерок слегка колыхал ветви старых лип и вязов.

Леди Джорджиана Лоуборо, урождённая Рид, сидела в кресле на колёсиках, которое катила по дорожке её юная компаньонка.

— Остановись, Кэролайн! Поправь мне одеяло... нет, не так! Ты ничего не можешь сделать как следует!

Кэролайн молча исполняла капризные требования старухи; её мысли были далеко. Природа наделила Кэрри богатым воображением, и тайны Гейтсхэда волновали её сердце — особенно легенда о таинственно пропавшей девочке. Что с ней случилось? Что произошло?

— Ты вся в свою мать, Кэролайн! Такая же никчёмная! В тебе ничего нет от Гибсонов!

— А я и рада, что совсем не похожа на них! — ответила Кэрри, подняв голову.

Леди Лоуборо замолчала, поджав высохшие губы, тронутые краской. Ей было за шестьдесят лет, но она всё ещё помнила себя молодой девушкой, пленявшей взоры и сердца; каждое утро камеристка румянила её сморщенные щёки, надевала парик с причудливой причёской поверх седых волос своей госпожи и наряжала её в платье, бывшее когда-то модным и роскошным. Бывшее — ибо дела леди Лоуборо, как и дела её родственников Гибсонов, шли хуже некуда. Из всего семейства только Элиза в своё время преуспевала, если можно так сказать. Она так и не вышла замуж, зато удивила всех, перейдя в католичество и приняв постриг в монастыре под Лиллем. Она довольно быстро стала настоятельницей этой обители; под её руководством монастырская казна заметно пополнилась, хотя жизнь монахинь сильно ухудшилась, а расходы на благотворительность сократились. Несколько лет назад она умерла, и едва ли нашёлся человек, который искренне оплакивал бы её.

Во всяком случае, ни сестра, ни племянники не сожалели о ней. Леди Лоуборо не простила Элизе ни обид, нанесённых в юности, ни отказов в просьбах о деньгах. Джон Рид скончался гораздо раньше — всего тридцати двух лет от роду; различные злоупотребления, пьянство и распутство, долги и разорение свели его в могилу. Миссис Рид горестно недоумевала, откуда только в её прекрасном мальчике взялись такие пагубные страсти; она винила в его гибели тех негодяев, с которыми он водил дружбу. Она ненадолго пережила своего любимца; после смерти матери Элиза ушла в монастырь, а Джорджиана вернулась под кров своих родственников Гибсонов, у которых до печальных событий гостила весь зимний сезон.

Гибсоны тогда были богаты; они жили в Лондоне и вращались в высшем свете, — словом, вели жизнь, которая всегда привлекала Джорджиану. Но та мисс Рид из Гейтсхэда, блистательная красавица, чьё наследство ещё не успел промотать братец, и "бедная маленькая Джорджи", бесприданница, — были в их глазах двумя совершенно разными существами. Первую принимали как равную, выказывая ей всяческое восхищение и гостеприимство; ко второй снисходили из милости, нередко унижая и оскорбляя — походя, будто случайно. Немало горьких слёз было пролито Джорджианой в тишине отведённой ей скромной спальни; капризная, избалованная и вялая, она с неимоверным трудом собрала остатки воли, чтобы стерпеть пренебрежительное отношение родственников; ей необходимо было остаться в Лондоне и добиться заветной цели — выгодного брака. Лорд Лоуборо, известный в свете своим легкомыслием и женолюбием, с некрасивым лицом и вечно шутливой усмешкой, оказался единственным, кто мог предложить ей руку и титул, если не сердце; она вышла за него замуж, принеся ему своё единственное достояние — сдобную, несколько слащавую красоту; он даже выкупил ушедший с молотка Гейтсхэд-холл, округлив свои собственные владения. Выйдя из церкви рука об руку с ним, Джорджиана торжествовала: наконец-то она будет счастлива! Богатая, титулованная, великолепная! На самом деле её страдания только начинались.

С лордом Лоуборо они разъехались через пять лет; он вёл себя не лучше её брата, и она скоро наскучила ему. Их сын, Томас Лоуборо, воспитывался у родственников со стороны отца; Джорджиана редко виделась с ним. Большую часть своей жизни она провела за границей, где жила не по средствам — и частенько за чужой счёт; она и не заметила, как перед нею закрылись двери лучших домов, и однажды вздрогнула, услышав в свой адрес презрительное: «авантюристка»! О нет, она не стала настоящей авантюристкой: для этого в ней было недостаточно энергии.

Смерть мужа и распоряжения сына, нового лорда Лоуборо, заставили Джорджиану вернуться в Англию; от различных огорчений с нею сделался удар, и она оказалась прикована к креслу на колёсиках. Разбитая, несчастная, ещё более капризная, чем когда-либо, она не знала, как ей дальше жить и на кого теперь опереться.

Томас вырос совсем не похожим на своего отца; в нём сказывалось влияние родственников, вполне заменивших ему родителей. Он рано женился на девушке не столь богатой, к какой мог бы посвататься, и жил уединённо в своём поместье. Теперь Томас принял титул, права и обязанности лорда и покровителя обширных земель, ещё не окончательно промотанных беспутным отцом, и изо всех сил старался расплатиться с его долгами и восстановить разрушенное благосостояние. Он установил матери чересчур скромное, по её мнению, содержание и оставил жить в Гейтсхэд-холле. Впрочем, когда Гибсоны разорились, сын поощрил её желание взять себе в компаньонки внучатую племянницу, дочь Уильяма Гибсона — юную Кэролайн, недавно окончившую пансион в Лондоне.

Но Кэрри Гибсон оказалась совсем не тем существом, на котором можно было бы срывать злость и раздражение. Исполняя свои обязанности, эта девушка будто бы не вполне присутствовала рядом с леди Лоуборо; брань и упрёки она пропускала мимо ушей, словно ничего не слышала, а иной раз не стеснялась надерзить. Старая хозяйка ничего не могла поделать: в Кэролайн не было ни угрюмой мрачности Джейн, чей призрак пугал её вечерами, ни вымученной угодливости самой Джорджианы тех дней, когда она ловила в сети лорда Лоуборо.

Кэрри не была красавицей, но её юность и миловидность могли бы обеспечить ей успех в свете — если бы она только имела возможность наряжаться и выезжать. Но этой возможности она оказалась лишена, и леди Лоуборо получала мстительное удовлетворение при мысли, что лучшие годы мисс Гибсон пройдут в забвении и тоске. День за днём леди Лоуборо смаковала воспоминания о балах и увеселениях, на каких она царила, о драгоценностях и нарядах, в каких она блистала; Кэролайн слушала её вполуха, и иногда на её розовых губах мелькала усмешка, полная презрения и жалости.

Когда леди Лоуборо погружалась в послеобеденный или вечерний сон, Кэрри торопилась запереться в своей комнатке, в обществе давних друзей — пера и бумаги. Она стремилась запечатлеть на драгоценных листках (сколько усилий надо было, чтоб раздобыть их!) строчки стихов и повороты сюжетов, имена и наброски лиц — тени персонажей тех полусказочных историй, что сами собою рождались в её голове.

В пансионе мисс Нэсмит одноклассницы любили Кэрри за то, что она была самой талантливой рассказчицей; сама мисс Нэсмит поощряла стремление Кэрри к чтению и советовала ей совершенствовать свой стиль и вкус, направляя буйно цветущую фантазию в русло умеренности и правдивости. Восторги девочек, внимание и похвалы наставницы поселили в сердце Кэролайн некоторую надежду на то, что её увлечение может стать чем-то большим, чем просто утешение и развлечение одинокой души. Сейчас же часы, отданные сочинительству, составляли всё счастье и весь цвет жизни Кэролайн. Никакие успехи в парижском или лондонском свете, о которых бессвязно и нудно повествовала леди Лоуборо, не могли бы заменить ей радости творчества.

Впрочем, было у неё ещё одно утешение: ясное солнце, тёплый летний ветерок, розоватые облака водосборов и голубые полянки колокольчиков; игра света и тени между ветвей старых деревьев в парке; блеск росы в молодой траве; утреннее пение птицы; полёт бабочки над едва распустившимся цветком... Природа щедро делилась с нею драгоценными источниками радости и вдохновения. Счастлив тот, кто умеет ценить их, пить целебный нектар из бездонной чаши, всегда полной до краев!

Едва прислушиваясь к однообразному ворчанию леди Лоуборо, Кэролайн смотрела по сторонам; и иногда ей казалось, что среди цветков колокольчиков и наперстянки, под тёмными листьями плюща и шляпками грибов она видит очерк крошечного личика или блеск радужного крыла...

Один вопрос особенно занимал её: что же случилось с Джейн Эйр, сироткой, пропавшей полвека назад? Рассказы слуг, конечно, преувеличены; ребёнок никак не мог сбежать из красной комнаты, закрытой на ключ снаружи, когда окна были заперты изнутри. Что-то случилось… что-то страшное… и мрачная тень падала на солнечные и цветные думы Кэрри.

Кэролайн видела знаменитую жуткую комнату при свете дня; даже освещённое, это помещение выглядело зловещим. Быть может, там был потайной ход в подземелье? Прямо роман в духе мадам Радклифф! Но такие книги уже давным-давно не в моде.

Так куда же исчезла Джейн Эйр?

— Быть может, её унесли эльфы? — послышался совсем рядом негромкий серебристый голосок.

Кэрри вздрогнула: она и не заметила, что произнесла эту фразу вслух. Обернувшись, Кэролайн увидела невысокую девушку с ясными зелёными глазами; на ней было красивое платье и шляпка цвета молодой листвы. Незнакомка поднесла палец к губам, указала взглядом на леди Лоуборо — та спала, откинув голову на подушку.

— Простите, что напугала вас. И за вторжение — тоже простите. Моё имя Джейн… Джейн Эллиот. А вы — мисс Гибсон, верно?

Кэрри кивнула.

— Мы с вами немного знакомы, пусть никогда и не виделись. Моя… кузина, Софи Эллиот, училась вместе с вами… я привезла вам от неё письмо.

Так началась дружба Кэролайн Гибсон и Джейн Эллиот. Мисс Эллиот была представлена леди Лоуборо и получила милостивое разрешение бывать в Гейтсхэд-холле; вместе с Кэрри она скрашивала одинокие дни больной старухи. Кэролайн однажды спросила, не сочтут ли родственники Джейн неподходящим для неё общество леди Лоуборо, ведь репутация той была не слишком прочна. Но Джейн успокоила новую знакомую: никто не осуждал её за визиты в Гейтсхэд.

Джейн жила в доме местного священника, которому также приходилась родственницей. Кэрри ничего не знала о её прошлом, но настоящее Джейн было простым и незатейливым: помогать по хозяйству мистеру Эллиоту и его жене, нянчиться с их маленьким сыном и рисовать картины. Джейн очень красиво рисовала; леди Лоуборо и Кэрри нередко развлекались тем, что наблюдали, как кисть или карандаш в её руках пляшут по бумаге, как — словно по волшебству! — рождается рисунок. Джейн превосходно удавались портреты и пейзажи; она создавала их по памяти, когда проводила вечера в гостиной Гейтсхэд-холла. Мисс Эллиот охотно рисовала особняк и парк, холмы, окружавшие поместье, старую церковь в обрамлении цветущих каштанов, домик священника с ухоженным садиком в цвету.