От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

Веронский конгресс и Испанская революция

На начальном этапе Испанской революции, начиная с военного мятежа в январе 1820 года и до начала марта, когда король Фердинанд VII принял конституцию 1812 года, император Александр I пытался достичь соглашения с союзниками о коллективном европейском ответе. Эти усилия не увенчались успехом, хотя после конгрессов в Троппау и Лайбахе была санкционирована австрийская интервенция в Италию, российские политики снова посмели надеяться, что Великобритания и Франция присоединятся к усилиям по спасению Испании. Поверенный в делах России в Мадриде граф Булгари писал из Лайбаха министру иностранных дел Каподистрии о своем мнении, что эффективная поддержка союзников по реставрации неаполитанской монархии в Королевстве Обеих Сицилий могла бы привести к тому же результату в Испании[423]. Александр согласился и поддержал вмешательство, но только при участии Франции и британском молчаливом согласии. Тем временем монарх продолжал поручать своим дипломатическим представителям сохранять нейтралитет[424].

К началу конференций в Вероне в октябре 1822 года события внутри союза, особенно присоединение трех монархов к протоколу Троппау и успешные реставрации в Королевстве Обеих Сицилий и Пьемонте, наложились на события в Испании и изменили расчет среди союзников. Особое беспокойство вызывало то, что правительство в Мадриде, по-прежнему с Фердинандом VII на троне, заняло более радикальную позицию по вопросу о революции за пределами испанских границ. С января 1821 года, до австрийской военной интервенции в Неаполе, испанское правительство, по сообщениям, находилось под политическим давлением изнутри с требованиями поддержать восстание в других частях Европы. Несмотря на заявления о нейтралитете со стороны чиновников в Мадриде, казалось, что испанские дипломаты стали участвовать в революциях в Италии и Португалии. Кроме того, хотя король и правительство Испании заявляли о поддержке реализации конституции 1812 года, дебаты в кортесах показали, что некоторые политические лидеры рассматривали действия союзников в Неаполе как предвестника интервенции в Испанию. Наконец, в июле 1822 года страх перед контрреволюционным заговором внутри королевской гвардии стал причиной беспорядков, которые привели испанских радикалов к власти[425]. Эти события заставили французское правительство встать на сторону легитимистского союза и союзников, чтобы рассматривать короля Фердинанда как пленника, которого нужно спасти [Prida 2018: 573–585; Webster 1963][426].

В день открытия конгресса в Вероне, 20 октября 1822 года (НС), министр иностранных дел Франции виконт Матье де Монморанси (1767–1826) вручил конфиденциальную вербальную ноту уполномоченным Австрии, Великобритании, Пруссии и России. Ответ России на сообщение Монморанси, в котором описывалась неминуемая угроза Франции, исходившая от Испании, начинался с обзора отношения Александра к Испанской революции[427]. С апреля 1820 года российское правительство выражало озабоченность по поводу ситуации в Испании и призывало союзников проявить благожелательность к испанской нации, которая заслужила счастье после славной борьбы против иностранного господства. Россия надеялась предотвратить несчастья, которые неизбежно возникают в результате насильственных нападений на законную власть. Но, к сожалению, страхи императора Александра теперь казались оправданными. Немногие страны в Европе пострадали так, как пострадала Испания, и немногие обрушивали на Европу бедствия подобного масштаба.

Среди внутренних страданий Испании российское правительство выделяло анархию, разрушение, оскорбления трона и религии, потерю богатых территорий в Новом Свете, растрату общественного богатства, открытую проповедь подрывных доктрин и запреты в адрес верных своему государю подданных. Недовольные внутренними преобразованиями творцы бед в Испании распространили революцию на другие страны, вынудив союзные державы применить военную силу для восстановления законной власти. В Королевстве Обеих Сицилий и в Пьемонте, прекрасных землях, опустошенных войной, секты вступили в заговор против спокойствия всех европейских государств. Другими словами, к тому времени, когда союзники встретились в Вероне, революция в Испании стала более радикальной, как и отношение великих держав к законности и реставрации. В осуждении Россией революционеров Испании слышались стенания об обязательстве правительств – обязательстве, налагаемом законом о спасении народов (salut), – осуществлять строгий надзор, что, в свою очередь, мешало им двигаться в сторону более полезных изменений. По крайней мере, в Испании, если не в Италии, Португалии и Греции, просвещенное равновесие реформ и репрессий склонилось в пользу репрессий. Одно явление российская монархия не смогла увидеть и будет продолжать игнорировать до конца Старого порядка – неудержимое приближение (или необходимость) политики участия, которую так энергично оспаривали. На данный момент неизбежность дальнейших изменений можно было проигнорировать во Франции, Германии, Италии, Португалии и Греции, но не в Испании или в ее американских колониях[428].

К осени 1822 года восстание, начавшееся в Кадисе, стало рассматриваться как печальный пример результатов революции. Согласно российскому правительству, события в Неаполе и Турине в первую очередь поставили под угрозу Австрию. Испанская угроза Франции, однако, затронула каждую европейскую державу. Император Александр согласился с утверждением Монморанси о том, что Испанская революция подвергла Францию неминуемой опасности. Поэтому он был готов действовать совместно с Францией и другими союзными дворами на основе предложений министра иностранных дел Франции. В частности, уполномоченный России получил разрешение на достижение соглашения о разрыве дипломатических отношений с Испанией, определяя нравственную помощь, которую Франция на тот момент запрашивала, и оговаривая в разумных пределах помощь, которая могла бы потребоваться Франции, если она будет вынуждена применить военную силу. Проще говоря, интересы всей Европы требовали подавления Испанской революции.

19 (31) октября 1822 года австрийское правительство отреагировало на этот новый этап обсуждения, предложив согласованные действия в Испании[429]. Одобренное Россией предложение Австрии отмечало две проблемы, требовавшие от союзников решения. Во-первых, опасность для всей Европы, которую несла победа революции, и, во-вторых, кризис в политических отношениях между Францией и Испанией. Французское правительство объяснило свои проблемы союзникам, и, хотя оно надеялось сохранить мир, у Испанской революции был потенциал заставить Францию дать ответ агрессии. По этой причине французское правительство спросило союзников, могла ли Франция рассчитывать на их моральную и материальную поддержку в случае справедливой и необходимой обороны. Австрия, Пруссия и Россия дали утвердительный ответ, который теперь требовал более точного определения casus foederis и взаимных обязательств. Чтобы удовлетворить эту потребность, союзные правительства согласились составить соответствующие дипломатические договоренности.

Австрийское предложение переходило затем к внутренней ситуации Испании, где революционная анархия, которая также подпитывала гражданскую войну, бросала вызов усилиям союзных суверенов по сохранению общественного порядка. Формулировки и отношение испанцев к иностранным странам стали настолько провокационными, что европейские державы не могли больше молчать. Таким образом, союзники заявили о своем праве обсуждать положение в Испании коллективно, тем самым выполнив свое обязательство обсудить средства спасения Европы от опасностей, связанных с победой революции. Не только Франция, но и вся Европа выиграла бы от прояснения общих обязательств, направленных на восстановление порядка на полуострове. Хотя великие державы продолжали надеяться, что жертвы и враги революции в Испании будут иметь мужество, чтобы положить конец неприятностям, в австрийском предложении открыто заявлялось, что отношения между Испанией и союзниками зависели от восстановления законной власти короля. Продолжающееся пребывание короля в плену создало новые притязания или права, которые позволили союзным державам определить основу для будущих отношений с Испанией. Австрия надеялась, а Россия соглашалась, что любое вмешательство будет носить мирный характер и принимать одну из трех возможных форм. Пять держав могли бы разработать единые формулировки, используя коллективную декларацию или отдельные ноты, унифицированные по своим целям и принципам. Франция могла рассчитывать на помощь четырех союзников в преодолении нынешних трудностей, даже если они не согласятся участвовать в общем курсе действий. Или, наконец, одна из держав могла донести до испанского правительства общую позицию союзников.

Уполномоченные России официально отреагировали на австрийские предложения на заседании 21 октября (2 ноября) 1822 года[430]. В ответе указывалось, что император Александр согласен, что союзники должны следовать действиям с целью ускорить окончание революции в Испании и побудить испанскую нацию «свергнуть тиранию мятежников». Представители России уполномочены присоединиться к австрийским предложениям и участвовать в разработке соответствующих решений. Эти решения в совокупности с обязательствами, проистекавшими из предложений Франции, определили политику союзников в отношении Испании. Выходя за рамки общих принципиальных заявлений, российское правительство также призывало союзников рассмотреть (и конкретизировать) порядок действий каждого из них, если представления их посланников в Мадриде не возымеют должного действия. С самого начала испанского кризиса Александр хотел урегулировать ситуацию «в концерте» со своими союзниками. На встречах в Вероне, в свете нежелания Австрии принимать материальное участие и продолжавшегося упорства Великобритании, настаивавшей на нейтралитете союзников, Россия согласилась с решением отправить испанскому правительству отдельные ноты, единообразные с точки зрения их исходных положений и цели.

В ответе России прямо не упоминались оговорки Австрии или возражения Великобритании. Напротив, в секретной записке от 15 ноября 1822 года (НС), неподписанной, но указанной в протоколах заседаний, выражались опасения Австрии, что отстраненность Британии угрожала союзу, даже несмотря на то, что Великобритания оставалась свободной в своих решениях и действиях ввиду своего прямого влияния на полуостров (то есть ее отношений с Португалией)[431]. В записке также подчеркивалось соглашение между другими великими державами о поддержке испанского короля и прекращении революции. Союзники в тот момент поддерживали дипломатические отношения с революционной фракцией в Испании, но они также функционировали как «лига нравственных действий», объединенная принципами допустимости физических оборонительных действий. Иными словами, было достигнуто принципиальное согласие о необходимости определения casus foederis в сотрудничестве с Францией, хотя фактическое определение требовало более подробного уточнения. В записке также выражалась обеспокоенность слабостью французского правительства и опасностью нового революционного потрясения во Франции для всей Европы. Наконец, в записке была вновь выражена надежда союзников на то, что, как только они объявят о своей коллективной готовности разорвать дипломатические отношения с революционной Испанией, британский нейтралитет станет несостоятельным. Британия будет вынуждена объяснить свою позицию по сохранению политического мира между Испанией и союзниками, восстановлению порядка на полуострове и сохранению союза, «распад которого мог быть вызван непредвиденным различием между курсом, взятым четырьмя континентальными дворами, и курсом Англии».