Повышение по службе

* * *

– Он наблюдал за нами.

– Само собой, – усмехнулся Хорхе. – Конечно, наблюдал. Выпустил несмышленых детишек погулять в реальный мир… детишек, положим, ему не слишком жаль, свернут себе шею – сами виноваты, а вот нашкодить могут. Ну, он и следил, чтобы мы не слишком расшалились.

– А мы и не слишком…

– Это точно. Иначе он вмешался бы.

– Ты сразу понял, что тебя контролируют?

– Чего тут не понять…

– А я не сразу, – признался Василий. – Подозревал, конечно, но как я мог знать наверняка? Да и ты тоже.

– Если что-то выглядит как кошка, мяукает, как кошка, и ловит мышей, как кошка, то это и есть кошка, – отрезал панамец.

– Рудра хоть раз тебе мяукнул?

Хорхе покачал головой. Он хотел что-то сказать, но Василий жестом остановил его.

– Если по-честному, я и сейчас не могу ничего знать, – признался он. – Верю – это да. Но знать?..

– Это одно и то же.

В спор Василий не полез – у каждого в голове свои тараканы, и кому какое дело, если кто-то путает шершавое с зеленым?

Они сидели на воздухе в километре над Атлантикой, и ровный пассат понемногу смещал их в сторону Карибского моря. Океан под ними катил крупную зыбь. Гостиная стала настолько привычной, что давно надоела. Как-то сразу обоим захотелось встретиться вдали от других кандидатов. И встреча состоялась.

Оба были уверены, что теперь их точно отчислят за своеволие.

Как проще всего сделать это? Элементарно: отнять подаренное. Прямо здесь и сейчас. И два человека полетят, нелепо кувыркаясь, вниз, где и разобьются о воду. Тела, надо думать, всплывут на радость акулам. И никто не виноват, даже Ньютон со своим всемирным тяготением. Сами подставились: мол, вот они мы, поступай с нами как хочешь, а мы сделали то, что сочли нужным. Не могли не сделать хотя бы этой малости.

Может, и расщедрится космический бог, не убьет дураков… Только не стоит обольщаться. Потому что неизвестно, сотрет ли Рудра отбракованным неудачникам память о том, как они были почти богами, или оставит, как дяде Мише. Для Рудры это не стоящая внимания мелочь, а каково человеку?

– Ты-то хоть творил добро, – со вздохом вымолвил Хорхе.

– А ты?

– А я истреблял зло. Это другое.

– Все равно ты изменил баланс добра и зла в пользу добра, – возразил Василий.

– На микроскопическую величину. И потом, откуда ты знаешь, что в пользу добра? И надолго ли? Придут другие…

Месть – вот чего, оказывается, сильнее всего желал панамец, соглашаясь стать кандидатом в боги. Он сам покаялся в этом Василию.

– Я убил их всех. Всех, кто был причастен к убийству моей семьи. И главарей, и исполнителей, и просто шестерок. И еще кое-кого, кто не был причастен, но мог бы…

Наркоторговцы, понятное дело. Картель.

Василий не осуждал, а Хорхе долго рассказывал о своей семье и зверской расправе над ней. И о том, как и почему выжил сам, хотя не должен был выжить. И о том, как сегодня, найдя убийц, он судил и казнил их всех – кого быстро, одного даже безболезненно, а кое-кого мучительно…

Потом он захотел узнать, чем занимался Василий.

– У тебя больше шансов, чем у меня, – признал Хорхе, выслушав. – Но все равно очень мало.

Василий не спорил – сам понимал, что напортачил. Поддался естественному порыву творить добро… да разве это божеское дело? Доброты можно ждать от придуманных людьми богов, а уж никак не от галактических координаторов. Похоже, их дело – сохранять баланс, а не нарушать его.

И вот два неудачника сидят не на пошлом облачке, а просто на воздухе в ожидании момента, когда земное притяжение швырнет их в океан. И оба не слишком жалеют о том.

Говорят, что хуже нет, чем ждать и догонять… Тоже, сравнение! Ждать намного хуже. Когда догоняешь, ты весь в процессе, ты занят, и мысли у тебя коротенькие.

– Ты доволен? – спросил Василий.

– Казнил убийц – радовался, – признался Хорхе. – А теперь… даже не знаю. Пусто как-то. А ты?

– А что я? Что мог, то и сделал. Одного гада, правда, прикончил, ну и правильно сделал. А потом боялся: Рудра вмешается, остановит. Очень боялся. Нет, ничего, не остановил…

– Я не о том. Как ты вообще попал в тот детский онкологический центр?

– Просто почувствовал его. Знаешь, оттуда такая эманация шла…

– А как лечил детей?

Наморщив лоб, Василий помолчал.

– Сам не знаю, – признался он наконец. – Я же не врач, не онколог. Там у меня никаких особых мыслей не было, только ощущения. Настраивался на одну волну с ребенком и как-то… нет, не лечил. Просто приказывал больному организму стать здоровым. Чаще всего срабатывало. А где не получалось приказать, там уговаривал.

– Уговорил?

– Угу.

Еще помолчали.

– В общем, мы сделали все, что могли, – подытожил Хорхе.

Василий неопределенно пожал плечами. Он так не думал. Сколько всего еще можно было сделать! Так ведь не дадут, остановят.

– Говоришь, я творил добро? – молвил он. – Рудра в два счета докажет, что это не так. Не ахти какая задача. Во-первых, откуда нам известно, что вылеченные дети вырастут достойными людьми? Вдруг среди них окажется потенциальный маньяк и станет серийным убийцей? Вдруг он убьет больше людей, чем я спас? Как я могу знать это заранее? Да и Рудра не может, потому и не вмешивается… Но это еще не все. Тут есть и другое: какой-нибудь врач-экспериментатор может поверить, что именно его нестандартный метод лечения рака принес блестящие результаты. Доложит на конференции, опубликует сенсационную статью, метод будет опробован на других больных… с понятным результатом. Время будет упущено, больные помрут. А виновник – я!

– Кто же еще, – буркнул Хорхе.

– И о себе ты верно сказал: истребил одних убийц – придут другие, может, еще худшие. Другой картель начнет осваивать освободившуюся территорию. Теми же методами.

– Да знаю я, знаю!

– Извини…

Василий потупился. До чего все-таки цепко держит полубога человеческая психология! Вцепилась, не отпускает. Командует. Можно наговорить горьких слов самому себе, и это нормально, это можно выдержать, а то и получить от самобичевания мазохистское удовольствие, но стоит сказать то же самое другому – тот сразу на дыбы! Потому что нестерпимо услышать о себе правду со стороны.

Рудре, конечно, плевать на такую правду – мелкая она, человеческая. Ему бы масштаб покрупнее: скажем, вопрос о перенаселении планеты. А ну как спросит: каким образом, ребята, вы сохраните природную среду, сохранив также и цивилизацию? Белокурая бестия Ральф, наверное, ответит так: помогать развивающимся перенаселенным странам только контрацептивами, а границы закрыть. Другие кандидаты возразят: следует развить развивающихся до состояния развитых, чтобы у людей появились иные задачи, кроме размножения, и чтобы ни у кого не было нужды заводить огромные семьи ради помощи старикам. И другие, по мнению Рудры, окажутся неправы, а прав будет Ральф. Весь в белом над океаном дерьма, как и подобает богу. Голод, эпидемии и локальные войны избавят планету от человеческих излишков, проблема решится сравнительно быстро и наиболее эффективным способом…

Вот кто нужен Рудре – не палач, но пособник. Люди все сделают сами.

Не хочу, понял Василий. Не отчислит меня Рудра после моих недостойных бога выкрутасов – сам попрошу об отчислении. Одного только жаль: не узнаю о мироздании всего, что хочется узнать… Ну и ладно, перетерплю, да и терпеть недолго! Если мне будет дозволено молвить словечко – попрошу вернуть меня на тот мост, а то что-то не хочется, чтобы мои останки жрали рыбы… И память пусть сохранит. Уйду с того моста насвистывая и продолжу существовать как человек, радуясь тому, что остался человеком. А если затоскую об утраченном, если станет невмоготу жить, зная то, что успел узнать, – что ж, тогда вообще уйду. Нет, сигать с моста я теперь не стану, страх высоты давно преодолен, а просто выберу подходящее здание, оттолкнусь от края крыши – и солнце, отраженное в луже, напоследок брызнет мне в глаза, и меня не станет…

Внесу свой вклад в борьбу с перенаселением!

Почти каждый скажет: слабак, мол, и дурень. А разве нет?

Ну и наплевать.

Зато стала понятна истинная мотивация панамца. Потеряв семью и чудом выжив, он поддался искушению убить себя уже не от отчаяния, оно прошло, и не от праведной ярости, – а от невозможности изменить хоть что-то в этом мире и от нежелания жить там, где ничего нельзя изменить. Только таких Рудра и подбирал, подумал Василий. А среди кого он искал себе преемника в прошлых попытках?

Среди мудрецов? Политиков? Администраторов? Генералов? Ученых? Финансистов? Педагогов? Профессиональных палачей с нервами из легированной стали? Ведь ясно же, что эксперимент с самоубийцами далеко не первый. На такие авантюры идут от полной безнадеги…

– Искал даже среди идиотов, – раздался знакомый голос.

Рудра!

Оба завертели головами – никого…

Но он был тут, рядом с двумя висящими над океаном кандидатами, и сейчас, наверное, решал, как поступить с ними.

Попытка взять себя в руки провалилась сразу же – сердце забилось с такой силой, будто вознамерилось проломить ребра и выскочить на волю. Боюсь, осознал Василий, сразу возненавидев себя. Черт, как же страшно…

– Посредственно, – вновь прозвучал голос, – но не безнадежно. Кое-кто выступил хуже.

Как? Еще хуже?

Огонек надежды не успел разгореться, он едва затеплился – и мир преобразился. Последовал несильный удар, и Василий обнаружил себя лежащим на полу более чем хорошо знакомой гостиной. Рядом ворочался и почесывался Хорхе.

Вспомнилось давнее: мокрое голое тело, с воплем обрушившееся на пол прямо из воздуха в этом самом месте только для того, чтобы быть отчисленным.

А я?..

В двух шагах от Василия на пол сверзился долговязый Ральф, ойкнул, обвел интерьер безумным взглядом и тотчас вскочил.

Ну конечно! Нелепые позы не к лицу белокурой бестии.

– С возвращением, – сказала Мин Джи. Она сидела в кресле, закинув ногу за ногу, и дымила тонкой коричневой сигаретой.

– Ты никуда не уходила? – немедленно спросил Ральф.

– Еще как уходила. Просто вернулась раньше вас.

– Ты вернулась – или тебя вернули?

– Меня, – с вызовом призналась кореянка. – Ну и что?

– Да ничего, это я так… – и Ральф принялся чистить костюм. Совершенно по-человечески, забыв, что можно просто приказать ему стать чистым. Как видно, его хорошенько шарахнуло по психике.

– Итак, нас пока четверо, – деловито сказала Мин Джи. – Интересно, кто еще?

– А остаться должен один, – напомнил Ральф. Он уже пришел в себя.

– А почему не несколько? – спросил Василий.

На него посмотрели с интересом.

– В смысле?

– Ну вот мы, скажем… нас четверо. Неужели мы не сможем принимать управленческие решения сообща?

– Не сможем, потому что разругаемся. – На сей раз панамец опередил Ральфа, наверняка собиравшегося сказать что-то обидное и даже раскрывшего рот. – Рано или поздно возненавидим друг друга, и скорее рано, нежели поздно. Передеремся.

– То-то у нас сейчас братская любовь!

– А станет еще хуже. Примеров достаточно. Ты ведь изучал историю.

– Ага, – кисло согласился Василий, – изучал. До того изучил, что уже не путаю турнир с турнюром.