Чернила

Увидели бы только татуировки.

Сотни татуировок, так много, что чистой кожи, кроме лица, почти не было. Каждая была со своим значением, о своем миге боли.

Он мог рассказывать истории о каждой татуировке, кроме тех, что были у сердца. Те были его личной ожившей историей.

Буке выдохнул еще кольцо дыма, ощутил, как пошевелилась одна из татуировок. Змея на шее, которую он вытатуировал сам, чтобы скрыть цепи под ней, двигалась по его коже. Он ощущал, как она двигалась, словно настоящая змея обвивала его.

Это была настоящая змея. Силы Букера, способности, позволяющие ему быть в труппе цирка, были связаны с его татуировками. Хотя он мало выступал в последнее время.

Он не хотел выступать. После того, как они ушли из старого цирка, где он ощущал себя как обезьяна в клетке, он не знал, что думать о новом доме.

Змея отделилась от его кожи, обрела форму и поползла, зависла над ним, готовая ударить.

— Хватит, — буркнул он, выдувая дым в нее. — Назад.

Хоть змея не хотела, она зашипела и опустилась на его кожу.

Стоило им получить немного свободы, его татуировки хотели бунтовать. Они пытались уползти от него, пропасть навеки. Но они не были настоящими существами, созданными Богом. Они были ожившим воображением, созданным уверенной рукой и чернилами, что дарило дыхание такому, как они.

Букер потерял несколько. Они отделились от него и сбежали, наделав шуму.

Качая головой, он опустил сигарету и затушил ее ладонью об надгробие. Жар и едкий запах горящей кожи привели его в чувство.

Вскоре ему придется вернуться в цирк, в место, что стало им домом. Кто бы мог подумать, что изгои окажутся в старом доме-плантации? Такой дом должен был принимать дам и мистеров из старого мира, тех, на которых работали рабы.

А теперь? Там было шоу фриков. Настоящее.

Букер свесил ноги с надгробия и застегнул рубашку. Даже его близкие друзья, которых он почти считал семьей, не могли видеть его татуировки. По крайней мере, все.

Они знали слишком много. Он потер ладонью сердце, особенные татуировки. Те, на которые он старался не смотреть.

Он застегнул последнюю пуговицу, коснулся пальцем запястий. Цепи сегодня были тяжелыми, сильнее обычного. Порой это означало грядущие перемены. И обычно ему не нравилось то, что случится. А в другие времена они напоминали, что его душа была давно обречена.

— Эй, Букер? — послышался голос над полями, покрытыми росой. — Ты там?

Он отклонился на надгробие и похлопал по имени на нем. Пинкертон.

— Спасибо за компанию, старый друг. Похоже, идут еще люди.

Мальчик раздвинул ветви ивы и вышел на поле. Он шел от реки, но Букер не был удивлен. Даниэль вырос в воде, он был во многом как рыба. Мальцу нужно было пребывать в воде хоть какое-то время, ведь у него были жабры.

Пора было перестать звать его мальцом. Даниэлю было уже двадцать лет. Букер убил пятерых такого возраста. Он знал, что в двадцать многие юноши уже были мужчинами.

Но он был с ними, когда они нашли Даниэля. Когда они забрали его тельце с берега реки, коснулись жабр, просящих кислорода. Букер опустил его под воду. Другие думали, что он избавляет ребенка от страданий. Но он спас жизнь Даниэля.

Мокрый и тощий Даниэль шел по полю к кладбищу.

— Жутко до чертиков, что ты тут отдыхаешь. Ты же знаешь это?

Букер огляделся. Старое семейное кладбище. Железная ограда когда-то окружала его, но теперь осталось лишь пару колышков, остальное лежало на земле, покрытое мхом. Камни еще стояли, лишь несколько упало. На них были вырезаны имена, но он не ожидал найти свое имя среди остальных. Пинкертон. Это имя будет преследовать его до конца.

Никто, кроме инспектора манежа, не знал, что означал Пинкертон. Другие не подозревали, что имя принадлежало семье убийц. Они не знали, что он прибыл из места, где убил столько людей до того, как ему исполнилось пятнадцать, что кровь на ладонях уже не пугала его.

Он провел ладонью по рту, покачал головой и повернулся к мальчику.

— Нет.

— Это странно.

— Не говори про чертиков. Клара тебя съела бы за это, — хотя он не мог укорять его. Он ругался куда хуже всех них.

Даниэль встал перед первым надгробием, мембраны под его веками закрыли большие глаза. На его худом лице сильнее всего выделялись глаза. Он должен был больше есть, но не мог есть то, что подходило всем остальным. Ему не нравились мясо и овощи. Но он должен был что-то есть.

Букер приподнял бровь и ждал, что мальчик ответит так, как обычно делал.

— Ты все время ругаешься. Я учусь у лучших, босс.

Они звали его «босс», хоть он не был им. Он даже близко не был к инспектору манежа, просто еще один фрик из цирка.

Букер подвинулся, чтобы прикрыть имя надгробия, на котором сидел.

— Я ирландец, мы все ругаемся как моряки. Тебе так нельзя.

— Я могу просто с тобой поговорить?

Стоило дать ему высказаться. Хоть немного, чтобы Даниэль не будил Букера посреди ночи. Малец делал так много раз. Порой Букер был не против. Порой было неплохо, что малец думал, что только Букер мог помочь ему разобраться в мыслях.

Но Даниэль стал старше. Он был мужчиной, хоть Букер не хотел это признавать. Так что на вопросы было все сложнее отвечать.

Букер выдохнул и махнул ему.

— Ладно, малец. Что такое?

Даниэль провел ладонью по голове, второе веко быстро моргало, а потом замерло.

— Думаю, я убил человека.

Это было другим. Букер не слышал такого какое-то время, хоть слова вызывали воспоминания. Он сказал так как-то своему отцу. Но не с такой печалью в голосе или страхом в плечах.

Но он сказал это.

— Почему ты так думаешь?

— Я был на шоу этой ночью, как и всегда. Я выбрался из воды, как и должен, когда группа спускается посмотреть выступление, а потом… — Даниэль сглотнул. — Он был ближе к воде, чем остальные, и может, он подумал, что я пытаюсь его схватить. Не знаю. Он схватился за грудь и упал. Он не дышал, Букер. Побагровел, стал страшным. Фрэнк вызвал скорую, но они сказали, что ему не помочь.

«Не смейся», — сказал себе Букер. Малец убил кого-то, вызвав сердечный приступ, но тот мужчина был виноват сам. Если он не мог справиться с их обликом, не стоило приходить в «Cirque de la Lune».

Он встал с надгробия, сунул руки в карманы и прошел к мальчику.

— Даниэль, есть причина, по которой ты берешь на себя вину за это?

— Потому что я убил его. Я мог сделать что-то другое. Я не должен был так выскакивать из воды. Я мог сидеть на камне или ждать их на тропе, как делаю порой…

— Хватит, — Букер хлопнул юношу по плечу.

Он видел, как малец убил мужчину. Даниэль не должен был выступать этой ночью. Они обычно прикатывали для него большой бак. И он мог свободно вернуться в заболоченный рукав реки, где ему было удобнее всего. Некоторые люди отходили от шатра, соединенного с их домом. И тогда начинались проблемы.

Он кашлянул.

— Малец, всегда будут люди, которые боятся нас. Страх нормален для них. Им нужно узнать, что это, чтобы когда они лежат в своих кроватях ночью, они знали, что рядом нет настоящих монстров.

Когда Даниэль посмотрел на него огромными глазами, Букер на миг ощутил вину. Этот юноша был не таким, как он. Его душа не была осквернена темными делами или историей, от которой многие развернулись и убежали бы. Он просто хотел нормальную жизнь, он это заслужил.

Но, к сожалению, ему не дали такую жизнь. Даниэль был другим, как все в цирке, и это означало, что он застрял тут. Был заперт в болоте, надеясь, что мир когда-нибудь изменится и примет их.

— Я не хочу быть монстром, Букер, — мальчик моргнул, глядя на него. — Почему так не получается?

Он не должен был отвечать. Никто не должен был.

Букер покачал головой.

— Ладно, малец. Ты уже поел?

— Я еще не ходил домой. Не хочу, чтобы все злились на меня.

— С чего им злиться? — Букер пошел к дому, зная, что Даниэль последует за ним.

— Потому что я убил? А почему им не злиться?

Они были не такими. Цирк был семьей, и не было важно, что он сделал. Они заступятся за него. Даже если он того не заслуживал.

Букер твердо верил, что Даниэль заслужил новую семью, которую получил. Мальчика бросили у реки те, кто не ценил его, это было правдой. Но теперь у него была семья, которая пошла бы на все, лишь бы он был счастлив.

Они не обвинят его. Они немного подразнят его, особенно мужчины. И все. Они забудут, что это произошло.

Если бы он любил касаться людей, Букер обнял бы мальца и прижал к боку. Он бы потер кулаком его голову, сказал бы не переживать. Но Букер никого не трогал. Даже мальца, которого считал младшим братом.

— Ты перестанешь переживать? — бросил он через плечо. — Никто не обвинит тебя в смерти того мужчины, Даниэль. Я скажу лишь раз. Ты его не убивал. Его сердце это сделало.

Пространство между ними заполнил стрекот сверчков. Они шли по полю, светлячки разлетались точками света вокруг них.

Мать Букера говорила, что это были души погибших. Светлячки были знаком, что кто-то все еще любил его. Конечно, потом она умерла.

Светлячки без нее не казались такими интересными.

Даниэль шел по полю за ним, пока не оказался рядом с Букером. Он кашлянул.

— Ты правда так думаешь?

— Я знаю, малец.

Букер знал, что такое убийство. Он выжимал жизнь из людей голыми руками. Он знал, какой след остается на человеке. Этот след никогда не пропадал, и казалось, что призраки всех людей, которых он убил, еще стояли рядом с ним.

Цепи сдавили его запястья. Змея зашипела на шее.

— Ладно, — тихо сказал Даниэль. — Я тебе верю.

— Хорошо. Я не вру, — хоть что-то хорошее он сделал в жизни. Он мог получить билет в Ад, но он хотя бы мог посмотреть Богу в глаза у ворот и сказать, что никогда в жизни не врал.

— Я знаю. Потому я доверяю тебе больше всех.

— Ты не должен никому доверять, малец.

— Кому-то доверять нужно, Букер. Всем нам нужен тот, кто не бросит нас волкам на съедение.

Это напоминало то, что он говорил себе. Даниэль уловил от него больше, чем хотел Букер. Малец подрастал, и Букеру пора было уважать его как мужчину.

Он взглянул на высокого юношу рядом с собой и выдохнул.

Они так быстро росли.

Жаль, Букер не мог стать для него лучшим примером.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Если бы ее отец нашел ее за лестницей, побил бы ремнем. Ирен знала это, но была там. Она хотела знать, что происходило.

Прошлой ночью в их дом прибыл незнакомец, что было необычно для понедельника. Они не принимали гостей в начале недели. Она не узнала его, хотя казалось, что должна была. Черный костюм и белая вставка на воротнике указывали, что он — пастор. Как ее отец.

Голос демона, следовавшего за ней, всю ночь шептал, что ей нужно бежать. Из-за этого мужчины. Настоящий демон пришел забрать ее душу в Ад.

Желтые глаза глядели на нее из шкафа всю ночь, но она не двигалась.

Теперь ей было интересно. Ее отец представил его как пастора Харриса. Мужчина был с пухом белых волос на макушке, очки придавали ему добрый вид, и он вел себя медленно и методично. Но что-то ощущалось неправильно. Словно что-то скрывалось под кожей мужчины и ждало мига, чтобы вырваться.