Обречён любить тебя

Глава 1. This is Батя

Россия, Москва

У всех нормальных людей отцы, а у Антона — батя.

Только «батя» был способен без спроса явиться к своему двадцатишестилетнему сыну в квартиру, игнорируя всякое понятие личного пространства и границ. Иногда молодому Канарейкину казалось: запрёшь дверь, а он в окно прошмыгнёт. Или по трубам по-пластунски из унитаза вылезет. Даже домашний робот Герундий боялся его — Павла Александровича, а он — машина, напичканная микросхемами.

— Татошка.

Антон хотел верить, что это всего лишь сон. Плохой, навеянный вчерашним коктейлем из абсента с виски после грузинской чачи. Не открывая глаз, попытался нащупать подушку пальцами. Мысленно проклял собственную забывчивость: надо было сменить пароль от цифрового замка ещё вчера. Хотя вряд ли это помогло бы.

— Антошка, вставай, папа приехал.

— Ой, что ты мурлычешь ему на ухо, Кенар? Не чувствуешь запах? Здесь любой датчик бы умер при попытке посчитать уровень промиллей.

У каждого приличного бати должен быть лучший друг. Тот самый, который бы тыкал в батиных детей и говорил: «Вот видишь, какие тупые? В тебя все». Таким человеком был Ярослав Тасманов — художник, фотограф, деятель культуры и один из крёстных детей Павла Канарейкина. Лучший друг его отца, шутивший про осины, апельсины и плохую генетику по линии Паши.

— Так, гиена. Не трещи в ухо. Я сам знаю, как воспитывать своих детей! — послышался возмущённый голос Павла. Сам же младший Канарейкин поглубже зарылся в одеяло, прикидываясь падалью.

Вдруг им бы надоело стоять над его хладным трупом, а вызывать неотложку лень? Антон всегда оставлял себе возможность помечтать. Ещё немного — и его оставили в покое. Дали выспаться, приготовиться к сегодняшним гонкам по Новому Арбату. Испробовать новенький турбодвигатель с ускорителем частиц, который Канарейкин только вчера поставил на свою машину.

— Поздно уже воспитывать, без того кабана вырастил. Эх, а раньше помню: пухляш бегает, щёчки толстые, от Лисы твоего под диван шугался, — мечтательного вздохнул Ярослав, находясь где-то совсем рядом с кроватью Антона.

У хозяина квартиры был только один вопрос: почему Герундий его не разбудил? Или хотя бы сделал предупреждение. Он же лично настраивал его на сканирование всех пришедших гостей, поставив нужный код для каждого: старший брат — синий, его лучший друг — фиолетовый, сестра — розовый, а батя — это красный. Всегда только красный цвет и громкая сирена.

Хуже только мама. Там исключительно чёрный, иначе быть не могло. Злая Кира Канарейкина — это хуже кричащего бати. Обидится, потом три месяца косо смотреть будет и вздыхать показательно.

— Сына, — отцовская нога коснулась его бедра, обтянутого одеялом. Попинав от скуки сына, Павел Канарейкин прищурился, наклонился, а затем тихо промурлыкал:

— Антон, где ключи от танка?

Ускользающее сознание попыталось проанализировать вопрос, но мозг выдал ошибку в коде программы. Сам младший Канарейкин только свернулся калачиком, подгребая под себя одеяло, и сонно пробормотал:

— В тумбочке…

— Ай, молодец. Патриот, — умилился Кенар, хлопая в ладоши и сложив их рупором, заорал:

— Рота подъём!

Татошка подскочил так, что едва не встретился макушкой с подвесным потолком. Осоловелым взглядом оглядел комнату с разбросанными вещами вокруг. Затем покосился на двух мужчин: довольного Павле с язвительной ухмылкой на губах и веселящегося Ярослава Тасманова. Тяжёлый вздох вырвался из груди, а ладонь взъерошила такие же, как у отца, тёмные волосы.

— Доброе утро, пап, здрасти, дядя Ярик, — потянул Антон мрачно, непроизвольно цыкнув. — Какими судьбами? Моего робота опять кто-то выкинул в окно?

В прошлый раз Кенар что-то не поделил с несчастной техникой, раздолбал его панель и выдернул оттуда провода. Пришлось покупать нового робота-помощника, загружая в него старую программу со всеми кодами доступа. Где-то в подсознании Татошка даже обеспокоился судьбой своего железного друга.

Впрочем, это был не первый случай. У человека, который понимал только неудобные смартфоны и ноутбуки, отношения с современными чипами, смарт-часами, дронами да роботами складывались не ахти.

— Да жив твой дурацкий робот, — огрызнулся Павел, пиная брошенные вчера на светлый паркет джинсы. — Что за свинство, Антон? В квартире будто три дня была вечеринка.

— С блек-джеком и женщинами по акции, — внёс свою лепту в разговор между отцом и сыном Ярослав Тасманов. Для показательности он наклонился, поднимая чей-то кружевной бюстгальтер и раскручивая его за лямку на указательном пальце.

— Эх, молодость, — улыбнулся Тасманов, стряхнув невидимую пылинку со своего тёмно-синего пиджака, поправляя другой рукой светлые пряди волос. — Отец твой тоже в двадцать шесть гулял, как ско…

— Ну-ка! — гаркнул Паша, замахиваясь подушкой на друга. — Я приличный был! Водку мешал исключительно с абсентом и баб домой не водил.

— Водил, просто не каешься.

— Не буду ни в чём каяться. Тем более при сыне. Ему рано о таких вещах знать. Он у меня так и глупенький вырос, весь в жену.

Подложив руку под подбородок, Антон с интересом наблюдал за разворачивающимся спором. Двое взрослых, состоявшихся мужчин. Уважаемые в городе бизнесмены, один из которых собирался стать мэром, сейчас спорили, как пятилетки в песочнице. Он хмыкнул, зевнул, откидывая одеяло и почёсывая затылок, принялся собирать свои вещи, намереваясь бросить их в стирку.

— Нечего на меня наговаривать! Все знают, каким чудесным и праведным человеком я был. Сережа мне даже по дружбе денег на политическую кампанию отсыпал, — возмущался тем временем Павел, активно жестикулируя.

— Да ты их выклянчил, старый вымогатель, — закатывал голубые глаза Ярослав. — И не ори на меня. Двадцать лет твой мерзкий характер терплю. Вот уеду далеко, будешь знать!

— Куда уедешь, гиена плешивая? Максимум до коврика у ног супруги, ты же ленивый. Из дома пинками не выгонишь, сразу ныть начинаешь: «Домой хочу, Паша, поехали. Там Раечка, я устал, у меня радикулит. Дайте мне полстакана йода и бутылочку "Нарзана"».

— Чего?!

Захлопнув двери в ванную комнату, Антон блаженно вздохнул, оказавшись в тишине. Свет загорелся, среагировав на сигнал датчиков системы «Умный дом», и включилась вода. На панели душевой кабинки загорелись цифры с температурой воды, настраивая её под исходные данные, вбитые самим Канарейкиным при установке. Стоило только ступить на коричневую плитку, как тёплый поток полился ему на голову.

Он подставил ладонь под автоматическую подачу геля для душа с бодрящим ароматом цитруса и мяты. Смывая пену, промывая голову и наслаждаясь минутами покоя, Антон даже на мгновение забылся. Пока в дверь не принялись стучать:

—Татошка-а-а-а! Ты там утонул? Если да, то выплывай обратно! Я не хочу потом твоей маме объяснять это.

— Кенар, что ты опять орёшь. Вдруг он там на унитазе…

— Ах да, наш лучший друг после большой попойки. Все же слабенькие нынче дети. Вот помнишь, как мы у Асана пили? — обратился Паша к своему другу, и Антон закатил глаза, смывая остатки мыльной пены.

— Да-а-а.

— Хочу переехать жить в тундру. Или в Гренландию, — буркнул Татошка, вытираясь полотенцем, пока климат-система сушила ванную и приятно обдувала влажное крепкое тело.

— Что ты там сказал?!

— Я говорю: ваш дуэт старых клоунов надо в цирке показывать, как пособие новичкам! — огрызнулся Антон, обмотав бёдра полотенцем и выходя наружу. Его коричнево-зелёные глаза встретились с отцовским взором цвета лесной зелени. Своего отца младший Канарейкин был выше на полголовы, шире в плечах и крепче мускулами, однако испытывать некое подобие уважения к Павлу всё равно не мешало.

Когда надо, Павел Канарейкин мог быть очень и очень пугающим.

— Гиена, — потянул Кенар, с интересом оглядывая сына, который двинулся обратно в комнату. — Он сейчас мне нахамил?

— Вообще не удивлён, — отмахнулся Ярослав, разводя руками. — Твоё дитя. Ты его будто под копирку отксерил. Вон, глянь. Та же морда, тот же нос, взгляд наглый и характер мерзкий. Только Татошка смазливее — женское счастье.

— Отлично, — обрадовался неясно чему Кенар, гордо поправляя серый галстук и двигаясь за сыном в спальню. — Сына, одевайся. Папа повезёт тебя улыбаться журналистам. Будешь врать всем о том, какой я был потрясающий отец. Мне нужны все избиратели: от глупых куриц до наивных старушек.

Антон удивлённо выпучил глаза и уронил серый джемпер обратно на кровать, повернув голову к Павлу. Позади него маячил Ярослав, гнусно хихикающий и бормочущий что-то насчёт «отца года».

— Почему я?! — возмутился Татошка. — У тебя трое детей, а не я один!

— Да, — закивал Паша, горестно вздохнув. — Но твоя сестра вышла замуж.

— А Лиса?

— Он тоже вышел замуж, — фыркнул Канарейкин. — Давай, мой гадкий и противный ребёнок, отрабатывай весь хлеб, которым я тебя кормил аж двадцать шесть лет моей жизни. Восполни годы моего труда, нервов и любви.

— Журналистам скажу: заманил угрозами лишить наследства и давил на жалость, — пригрозил Антон, разворачиваясь обратно к выдвижному шкафу-гардеробной, нажимая кнопку на панели.

— Я не угрожал лишить тебя наследства, — прищурил глаза Павел, складывая на груди руки.

— Ты с момента рождения Елисея одну фразу талдычишь. Мне кажется, твои дети её выучили раньше, чем слово «мама» или «папа», — хмыкнул Ярослав, разглядывая композицию из ваз вдоль стены.

— Тебя никто не спрашивал, гиена. Родил там одно чудовище, нечего многодетного отца-мученика жизни учить.

— Это ты лучше маме поведай, кто больше мучился, — хохотнул Антон, отпрыгивая от замахнувшегося на него отца и отбегая подальше. — Пап, а мне рассказать журналистам, как ты чуть квартиру не спалил, когда гречку готовил? Семейные будни, шутки на диване про криворукого Павла Канарейкина…

— Чему радуешься, охламон? Ручки твои тоже не из золота и вовсе не из плеч растут! — рявкнул Кенар, бросая в сына подушку, которую тот поймал в полёте. — Нечего на отца наговаривать. Всё плохое не от меня взял.

— Неправда. Я в дедушку, мама так говорила. Дедушка был хорошим человеком, а ручками пользоваться у меня просто надобности нет!

— Знаете, — потянул Ярик, заглядывая в комнату и оглядывая отца с сыном. — Вот вообще не вижу в вас разницы. Ну-ка, давайте: очередь, толпа, хамоватый автооператор на горячей линии…

— Гадость, — скривились одновременно Канарейкины, прекратив попытки обстрелять друг друга всеми попавшимися под руку снарядами. — Ещё слепые водители на дорогах, — добавил Павел.

— И знаки дорожного движения в недоступных взгляду местах! — кивнул Антон.

— Вот, — хохотнул Ярик, двинувшись по коридору. — Сын в папашу. Даже характер такой же мерзкий!