Морально нечестивый

— Нет... — шепчу я, опуская глаза, не зная, что ответить. Каков вообще правильный ответ? Если я скажу, что мама разрешила мне оставить его себе, у нее будут неприятности. Но если я скажу, что ослушался... Что будет со мной?

— Говори! — командует отец.

— Я... Мне нужен был друг. — Я надеялся, что этот ответ будет хорошим.

Это не так.

— Ты хотел друга? — голос отца приобретает зловещий оттенок, когда он смеется надо мной. Я держу голову опущенной и краем глаза вижу, как Амико борется в руках отца. Ему, должно быть, больно.

— Амико... — я поднимаю глаза, когда отец внезапно бросает щенка к моим ногам. Я быстро вскакиваю, поднимаю Амико на руки и пытаюсь утешить его, насколько это в моих силах.

— Ему нужен был друг... Он даже назвал его Амико... — отец качает головой, на этот раз глядя на маму. Ее лицо ничего не выражало, когда она смотрела на щенка.

— Неправильный ответ, мальчик. — Отец делает шаг ко мне, его рука тянется прямо к вырезу моей рубашки. Он притягивает меня ближе, так что его лицо оказывается прямо напротив моего.

— Есть только два ответа. Либо твоя мать сказала тебе «нет», и ты ослушался. Или твоя мать сказала тебе «да», и она лжет. Который из них? — На лице матери появляется выражение ужаса, когда она слышит слова отца, и я думаю, что она боится того, что ее ждет, если я выберу второй вариант. Так что я этого не делаю, выбирая первое.

— Я ослушался, — шепчу я.

— Хорошо. Мы кое-чего добиваемся. Ты не подчинился, потому что тебе нужен был друг. — Он не отпускает мою рубашку, и его серьезный взгляд останавливается на мне. — Ты должен быть наказан, мальчик.

Я киваю, потому что, что еще я могу сделать? Я знал, во что ввязываюсь... Я знал, и все же рискнул этим.

Он внезапно двигается, и я вздрагиваю, закрывая глаза. Я ожидал, что он ударит меня.

Он этого не сделал.

Я медленно открываю один глаз и вижу, что отец задумчиво смотрит на меня.

— У меня есть для тебя подходящее наказание, мальчик. То, которое будет напоминать тебе никогда больше меня не ослушиваться.

Он небрежно подходит к столу позади моей матери, берет крест... или то, что похоже на крест, потому что один конец острый. Отец проверяет остроту лезвия, и я дрожу от страха. Он собирается меня порезать?

Я инстинктивно сворачиваюсь в клубок, обнимаю колени и прижимаю Амико к груди.

— Итак, мальчик. У тебя есть выбор. Либо ты примешь свое наказание, либо я должен поверить, что твоя мать солгала. И если она солгала... — его взгляд падает на нее, и она окаменевает.

Я медленно расслабляюсь.

— Я приму свое наказание, сэр, — произношу медленно и жду своего наказания.

— Не так просто. Твое наказание будет заключаться в том, чтобы избавиться от этого вредителя, которого ты держишь. — он кивает в сторону Амико, и мои глаза расширяются от понимания.

— Нет... — шепчу я и пытаюсь отползти от него.

— Нет? — спрашивает он, забавляясь. — Хорошо. — он пожимает плечами, встает и поворачивается к моей матери. Несмотря на то, что она напугана, она не двигается с места. Она спокойно поворачивается спиной к моему отцу и расстегивает платье, так что оно падает ей на живот. Я даже не вижу, как отец поворачивается, чтобы схватить кусок веревки. Мой взгляд прикован к спине матери. Даже при плохом освещении комнаты я вижу, что ее кожа изуродована, едва ли хоть один дюйм кожи остался незапятнанным. Она уже смирилась с этим.

Как раз в тот момент, когда отец собирается ударить ее по голой спине, я кричу.

— Я сделаю это, — мой голос дрожит. Я не знаю, что заставило меня пощадить маму, когда знаю, что она никогда бы не сделала то же самое для меня. Но я это сделал. Я перевожу взгляд на Амико, который смотрит на меня своими большими щенячьими глазами. Я чувствую слезы на глазах, когда понимаю, что выбрал.

Отец снова подходит ко мне и вкладывает нож мне в руку, обхватывая его моими пальцами.

— Для быстрой смерти ты всегда выбираешь яремную вену, — напоминает он.

Я продолжаю смотреть на Амико, пытаясь уговорить себя на это. Я знаю, что колебался, когда сказал, что сделаю это, но не знаю, смогу ли.

— Лилиана, не одевайся пока, — говорит отец с ноткой предупреждения в голосе.

Моя рука сильно дрожит, когда я подношу нож к горлу Амико. Отец накрывает мою руку своей.

— Сделай это! — приказывает он, его хватка сжимается до боли. Он направляет мою руку, и одним взмахом ножа кровь хлещет из горла Амико, стекая по моей руке и покрывая мою одежду.

Я не могу пошевелиться. Просто стою там, наблюдая, как Амико секунду борется, прежде чем умереть — от моих рук.

Отец посмеивается над этим.

— Может быть, я все еще могу что-то сделать из тебя, — добавляет он, прежде чем уйти и закрыть за собой дверь.

Я баюкаю мертвое тело Амико в своих объятиях, наконец-то давая волю слезам. Мысленно я продолжаю просить прощения, зная, что некому его даровать.

Должно быть, я простоял так некоторое время, раскачиваясь взад-вперед вместе с телом Амико, молча умоляя его простить меня, когда мама внезапно толкает меня на землю.

Я падаю на спину, и мое внимание, наконец, переключается на нее. У нее безумный вид, когда она держит бутылку в одной руке и крест в другой.

— Очисти... должен очистить грех, — продолжает повторять мама, обрызгивая меня водой и ударяя крестом. Я принимаю оборонительную стойку, и она в основном бьет меня по рукам и ногам.

Я не знаю, когда она перестанет это делать, или как я оказываюсь на заднем дворе, весь в крови и синяках, и пытаюсь похоронить Амико должным образом.

Но есть одна вещь, которую я узнал в тот день.

Я — чудовище.

Я — грешник.

И мне нет никакого искупления.