Миряне

Он достал свою малокалиберную плеть и попер на меня.

— Спокойствие мужчина, — я тоже сделал шаг навстречу, чем сбил воинственный настрой Сундукова, — плеточку уберите, пока я ее вам в прямую кишку не вставил.

— Чехо, — ошалел Тихон Петрович, представляя в какое место может вставиться нагайка.

— Чехо, чехо, — передразнил я купчину, — вот двенадцать серебряников, это сумма равная одному золотому, моя плата за этот год.

Я вывалил монетки на крышку бочки с водой. Либо на крики главы семейства, либо на звон монет из дверей выскочили братья Сундуковы, Федька и Тимошка. Кто из этих пузанчиков, кто я не вникал, но один сын купца держал в руках топор.

— Батя чехо? — выпалил вооруженный топором Сундуков, и тут же скосил глаза на серебряные монетки.

— Откупается собака, — уже более миролюбиво прошипел купец, — а где еще девять золотых? А!

Набери в рот дерьма, пролетела в голове неожиданная рифма.

— Через год будет еще один золотой, — спокойно ответил я, — а пока чтоб я вас не видел и не слышал, понятно?

Я взял в руки колоду, здоровенный пень, на котором колют дрова, и подкинул его на метров шесть вверх, потом легко поймал и грохнул на землю.

— А кто заплатит за постой? Цельных два месяца у нас на дворе подъедался! — заверещала из окна второго этажа Марфа Васильевна.

— Да я на вас санэпидемстанцию натравлю! — не выдержал я, — они вас за свинское содержание прислуги, в сарае, штрафами до смерти замордуют! Все, аривидерчи в расчете.

Я с ноги открыл дверь купца первой гильдии и вышел на улицу.

— Бать, а че это такое санэпидемация? — спросил отца старший Федор.

— А черт его знает, — Сундуков почесал затылок, — закон, наверное, новый вышел. Сейчас каждый день какая-то напасть.

— Это к войне, — влез в разговор старших мужчин Тимошка, — помяните мое слово!

Тихон Петрович резко из-за голенища выхватил нагайку и влепил младшему ей поперек спины.

— За что батя! — взвизгнул младший Сундуков.

— Знал бы за что, убил бы, — закончил прения семейного совета купец.

На базаре, у входа в это царство купли и продажи меня уже давно поджидал Ванюха.

— Ты чевой рубаху в брюки то заправил? — спросил меня он на подходе.

— А товой, — передразнил я Ивана, — это новая модная линия одежды, модерн стайл.

— Стаил? — повторил незнакомое слово водонос.

— Да шучу я, — мы двинулись вдоль рыночных рядов, — не люблю когда рубаха в разные стороны топорщиться, и всякая грязь под нее залетает. А это что за конструкция?

Я показал на армейскую палатку огромных размеров, которая заняла часть базарной площади.

— Циркус никогда не видел? — хохотнул Ванюха, — пойдем, узнаем, когда представление.

За метров тридцать мне в нос ударил острый запах конского навоза и пот прочей дрессированной живности.

— Собачки! — взвизгнул Иван, когда мы подошли ближе к клеткам, — обожаю, когда они через обруч прыгают. О! Смотри полосатик!

В грязной вонючей клетке, меланхолично хвостом отгонял мух самый настоящий тигр. Свою морду он демонстративно отвернул от людей и громко прорычал. Местные босоногие ребятишки радостно завизжали и отскочили на несколько метров.

— Покупай билеты! — заверещал неведомо откуда взявшийся рыжий клоун, — сегодня вчереом на арене дрессированный свирепый полосатик! Воздушные акробаты и чемпионат Мира по мордобойке! Каждый желающий может сразиться с таинственной черной маской!

— Сколько, сколько, сколько билет стоит? — Ванюха от нетерпения запрыгал вокруг клоуна.

— Пять медных монет первый и второй ряды, три монеты средние и монета два последних ряда.

— Давай пойдем, — взмолился любитель собачек и полосатика, глядя на меня жалостливыми глазами.

— Два билета, на второй с конца ряд, — я протянул клоуну два медяка, после чего в моем кошеле осталось три одиноких монетки, — пойдем в «Кабанью голову», пора бы хоть что-то заработать.

Чем дальше мы удалялись от цирка, лично мне дышать становилось все легче, Ивана же вонь не смущала совсем, как и остальных жителей вольного города Житомир.

— Эй! Лимпиада! — услышал я знакомый старческий голосок и оглянулся.

Ёк макарёк, усмехнулся я, когда увидел, что мой вчерашний продавец вывесил на холсте бумаги рекламное объявление: «Похупай штаны Хабаны, и рубахи Дриора!»

— Здаров, дед, — я подошел к шустрому старичку, — как торговля?

— Хабаны идут влет! — пискнул он, — и Дриора тоже.

— Модерн стайл, — козырнул новым словом Иван.

— Я тут это, — дед протянул мне десять медяков, — за идею, делиться положено. Может, еще чего подскажешь?

Я порылся в куче тряпья оборотистого старичка, достал кожаный ремень, и опоясал им свои штаны.

— Смотри отец, — я показал на пряжку, — сделаешь вот тут металлическую пластину и нанесешь гравировку «Монтана». Отбоя от покупателя не будет.

— Меня это, Щукарь зовут, — дед протянул мне руку.

— Это Иван, — я указал на паренька, — а я, Михаил Андреевич. Обращайся если что, поможем, если сможем, — и пожал руку торгашу.

— Может мне тоже приодеться? — спросил меня Иван, когда мы уже подходили к трактиру «Кабанья голова».

— Я тебе дружище так скажу, по одежке встречают, а по уму провожают, но чем плохо, если и встретят и проводят хорошо? Народная мудрость.

На входе в харчевню мой взгляд уперся в необычное объявление: «Сегодня в продаже редкое заморское вино «Шато Мархо», сего пять медяков за бутылку!». Не так просты эти миряне, подумал я.

Глава 6

За браной из дубовых досок стойкой крутился высокий и худой Никишка, сын хозяина заведения. Увидев меня, он несколько опешил. Ну, правильно опухоль от постоянного пьянства с лица сошла, я был вымыт, немного не брит, но самое главное хорошо одет. Не барин, конечно, но уже и не рванина. Для такого заведения я был самым, что ни на есть, желанным гостем.

— Два американо, и две яичницы с беконом, — равнодушно бросил я пареньку, — подай за тот столик, — я указал на толстый дубовый стол поближе к дверям, чтобы можно было во время трапезы дышать свежим воздухом.

— Может, девочек желаете? — засуетился молодой, но прыткий трактирщик.

Ловко придумано, усмехнулся я, девочек на халяву покорми, потом ещё раз за оказание услуг этих жриц любви заплати, двойная выгода харчевне. А мне двойной убыток, а если ещё заразу, какую подхвачу, то до кучи и лекарю раскошелиться придется. Нет уж, после дочки старика Олливандера, мне на местных шлюх даже и смотреть не хочется. Хотя их непростой судьбе и сочувствую.

— Девочкам передай мой горячий привет, — хохотнул я, — так что с нашим американо? Будет оно подано или нет?

Никишка посмотрел на потолок, вспоминая название всех напитков, которые он слышал за всю свою жизнь, но судя по глазам поиск в «гугле» результат не дал.

— Американо будет завтра, — соврал он глядя самыми честными глазами в мире на меня и Ванюху.

— Тогда, принеси два чая, уже оговоренные яичницы с беконом и жалобную книгу, — я нетерпеливо постучал костяшками пальцев по барной стойке.

— Какую книгу? — ещё раз завис Никишка.

— Жаловаться светлейшему князю буду, на то, что ваше заведение не отвечает на насущные нужды трудящихся, — я подтолкнул Ивана с открытым ртом, — а вы как товарищ считаете?

— Непорядок, — пробухтел Ванюха.

— Я вам скидку сделаю, не надо жаловаться, — пискнул сын трактирщика.

— Только из уважения к твоему отцу, — с серьёзным видом заявил я.

Так то я даже и не помню, как зовут хозяина «Кабаньей головы», главное жути нагнать побольше, а то совсем сфера услуг распоясалась, хохотнул про себя я, и мы с напарником переместились за стол.

— Ты такой важный стал, — зашептал мне на ухо Иван, — вчера только с нами, с холопами, в дырявых штанах у колодца стоял, а сегодня уже ведешь себя, как дворянин.

— Что поделать, породу не пропьёшь, — усмехнулся я, — она даже у некоторых сквозь дырявые штаны пробивается.

Тут Никишка на полусогнутых притаранил две небольшие сковородки с яичницей, нарезанный ломтями душистый свежий хлеб и чай из какой-то гадости. И мне вдруг пришла шальная мысль, а может поколдовать над чаем, или что там, сейчас в кружке плещется, и сделать из этой бурды хороший ароматный кофе. Я чуть-чуть прикрыл глаза, представил, как кофе должен выглядеть, и каким должен быть на вкус. Трах-тибидох, эйн-цвейн-дрейн, и какой аромат. Ванюха с шумом пошвыргал носом и первым продегустировал необычный напиток. Я ему подмигнул, намекая, только не нужно шума, и принялся наяривать бекон с яичницей.

Хозяину «Кабаньей головы» я оставил за всё про всё вместо четырех медяшек, три. Потом, правда одну добавил, и гордо так сказал что, это тебе, Никишка, на чай. После чего направили мы свои стоптанные башмаки в городской порт. Кстати обувь нужна нормальная, подумал я. Здесь в Житомире все кто при деньгах кожаные сапоги или сандалии носят. Значит и мне с Иваном об этом стоит подумать.

Мы прошлёпали по булыжной мостовой мимо городских стражников, которые хотели нас сначала остановить, но признав в моём внешнем виде и уверенном взгляде достопочтенного гражданина вольного города Житомира, отказались от своей идеи. И вообще в этот день стрелецкой стражи на улицах хватало.

— Эх, Миня, чувствую, война грядёт, — вполголоса причитал Ванюха, пока на горизонте не появились портовые путаны.

— Морячки, не к нам ли путь держите? — прицепились к нам три размалёванные шмары.

— Извиняйте дамочки, — улыбнулся я, обдумывая на ходу, как бы обойтись без ругани, — у нас сегодня напряжённый график деловых встреч.

— Вот и хорошо, — вся троица портовых девок дружно встроилась между нами, взяв нас под руки, — мы вам всё напряжение разом и снимем!

Заражала одна самая страшная тётка. Я остановился, достал одну медную монетку.

— Вот вам на пиво, и удачного рабочего дня! — выпалил я, дернув за руку Ивана, и в ускоренном темпе потащил его к портовым судам, которые уже виднелись из-за поворота.

— Эй, морячки, так мы вас сегодня ждём! — не сдавалась одна из товарок.

— А чё мы так спешим? — огорошил меня Иван, когда мы отошли на метров пятьдесят, — зашли бы расслабились, какие у нас здесь могут быть встречи? Представление цирковое будет лишь вечером. Хорошие ведь девочки, не дорогие.

— Если ты, Ваня, хочешь по девочкам бегать, я тебе денег дам, но на этом наши пути расходятся, согласен? — вышел я из себя.

Ванюха обиженно засопел, но ничего не сказал, а молча поплёлся следом. На берегу уже вовсю кипела работа. Я кивнул знакомым грузчикам, но бригадира Семёна нигде не было видно. Это означало, что договариваться сейчас не с кем. На раздачу самых жирных заказов мы безнадёжно опоздали. В поисках хоть кого-то заработка, я, как и вчера, решил прогуляться на самые дальние причалы. Житомир, это конечно не безумно дорогая Москва, но девять оставшихся медяшек здесь, тоже не деньги. Шагая вдоль реки, моё внимание привлекла небольшая толпа людей, которые встав в кружок, над чем-то потешались. Из-за их спин слышался одинокий крик подростка.

— Не влезай, не наше дело, — схватил меня за руку Иван, когда я ринулся разбираться.