Нетерпение сердца

Мэри уходит из Паучьего Тупика с неприятным предчувствием в сердце. Ей кажется, что ситуация нисколько не становится лучше, наоборот — с каждым днем все опаснее, а задумка Сириуса с подставой брата вообще выглядит безумной. Но Ремус молчит, и Дамблдор молчит, и только они вдвоем с Северусом плохо спят по ночам.

Северус

Мать возится на кухне, у плиты: от кастрюли идет пар, на столе лежат овощи и небольшой кусок мяса.

— Был у отца? — мать вытирает руки о старый передник и неловко обнимает Северуса. — Как он?

— На этой неделе еще не был, — отвечает тот тихо, разглядывая ее желтоватое лицо. — Во вторник думаю навестить, посмотрю на обстановку. Во всяком случае, работа у него есть, но не уверен, что ему хватит денег заплатить вперед за комнату.

Мать смотрит на него так расстроенно, что он ворчливо замечает:

— Хорошо, хорошо. Я заплачу. Так и не могу понять, почему ты беспокоишься о нем после стольких лет отвратительного отношения. Ушел — радоваться нужно.

Договорить они не успевают, потому что на лестнице раздаются шаги, и, обернувшись, Северус видит Лили, которая ведет за собой Гарри. У того сонное личико, а маленькие пальчики сжимают любимую игрушку — черного кота. Лили натянуто улыбается и сажает Гарри на детский стульчик.

— Я думала, вы уже все приготовили, — произносит она легко, но в голосе слышатся недовольные нотки. — Почему не сказали? Я бы помогла, быстрее бы справились.

— Гарри спал, у вас там было очень тихо — я не решилась будить, — отвечает мать смиренно, и Северус впервые осознает эту пропасть между ними — между тем, какими разными вообще могут быть женщины. Сильная, холодная, немного жесткая Лили со своими огненными волосами — и уставшая мать, с этим вечно покорным лицом и забитым выражением глаз, вся в себе, внутри себя — как паучиха в паутине. Ведь и название верное — Паучий Тупик. И от этих мыслей, от этой яркости Лили ему становится не по себе. И сразу, как мостик между двумя краями, ему представляется Мэри, с ее кроткой, но доброй улыбкой и понимающими глазами. Мэри не стала бы укорять мать — только помогла бы, даже без просьб.

Северус сглатывает, переводя взгляд с матери на Лили и обратно. Что между ними происходит, пока его нет — никому неизвестно. Возможно, они поссорились на тему воспитания или еще из-за какой-то женской ерунды и теперь дуются друг на друга.

— Гарри не будет так долго ждать, — Лили подходит к холодильнику и некоторое время изучает содержимое. — Я дам ему творог, ладно?

— Творог на вечер, — мать чуть сощуривает глаза. — Ты ему аппетит испортишь.

— А вечером как раз съест суп, — Лили достает упаковку деревенского творога, и Гарри с Северусом, не сговариваясь, морщатся. — Я думаю, от одного раза ничего не случится. Ой, у нас совсем закончились фрукты и молоко. Вы не сходите после обеда в лавку?

— Я схожу, — Северус встревает между ними, нервничая. — Напиши все, что нужно, я сейчас же пойду, потому что после обеда мне нужно быть в школе, следить за отработкой.

И он сердито скрещивает руки на груди. Вот так неудачное время — пришел поговорить с Лили, как в прошлый раз, а попал в неприятную ситуацию, да еще и в лавку придется тащиться через весь район — трансгрессировать не получится, слишком маленькие улицы, точно заметят. Это рядом с их домом многие уже съехали в Лондон, а в районе лавки все еще живут семьи рабочих. И будут жить, пока завод окончательно не перестанет работать.

— Видишь, кем я стала, — Лили сует ему в руки листок бумаги, на котором красивым почерком написан перечень необходимого. — Домохозяйкой. Суп варю, творожок перемешиваю. А совсем недалеко Реддл и его сторонники убивают людей и охотятся за моим сыном.

И она смотрит на него с некоторым любопытством и недоверием, вглядывается в лицо, потом насмешливо улыбается.

Северус выходит из дома с тяжелым сердцем: Лили вот-вот устроит какую-то проделку и помешает всему плану или сорвется и поссорится с его матерью. Нервы у нее на пределе: он заметил это по ее голосу. Нужно попросить Мэри принести ей еще книг, чтобы хоть как-то отвлечь от необдуманных поступков.

Лили должна жить.

Регулус

Сириус снова пропадает на несколько дней, чтобы привлечь к себе внимание Пожирателей. Его расчет заключается в том, что Хвост обязательно захочет выслужиться перед хозяином, так как в сражениях он ничего не смыслит. Ему самому наверняка захочется поймать Сириуса.

Задача Регулуса — сыграть так, чтобы Пожиратели поверили каждому слову. Сириус предлагает разыграть схему, по которой Регулус всегда оставался на стороне Пожирателей, только делая вид, что поддается брату — рассказывая это, Сириус усмехнулся, — а на самом деле выполняя задание Лорда. Остается надеяться, что Пожиратели, которые ведутся на подобную игру со стороны Северуса, поведутся еще раз.

Самая опасная фигура — сам Лорд.

— Сегодня видела родителей, — сообщает Марлин надломленным голосом, возвращая тарелки на сушилку взмахом палочки. — Так близко, а не дотронуться. Как чужие люди. Тяжело от этого.

— Можно, я возьму печенье? — Марк заглядывает в кухню, из-под мышки у него торчит книга. — Я ужинал, честное слово.

Марлин переводит строгий взгляд на Регулуса, и тот едва заметно кивает головой. В отсутствие Марлин они оба съели остатки картофельного пюре и немного мяса. Вот только тарелки забыли помыть. Регулус до сих пор не может привыкнуть к другому, такому простому и на первый взгляд суровому быту. Еда — обычная. Посуда — без узоров, скучная и серая. Да, и так тоже можно жить.

— Что ты читаешь? — интересуется Регулус, пытаясь рассмотреть название книги, но корешок спрятан под мышкой. — Сказки?

— Вот еще, — Марк фыркает, набирая побольше печенья из желтой вазочки. — Трансфигурация для начинающих, учебник для первого курса. Я же в сентябре в школу поеду, хочу все знать. Сириус говорит, что МакГонагалл очень строгая.

Регулус улыбается краешком губ. Если бы он мог вернуть все назад! Он ни за что не вступил бы ни в ряды Пожирателей, ни в Орден Феникса. Он бы приложил все усилия, чтобы родители примирились с Сириусом. Да что теперь говорить? Прошлое не вернешь.

— Небо сегодня чистое, — Марлин вытирает руки о полотенце и подходит к окну. — Смотри, какие звезды красивые. Блэки, наверное, больше всех разбираются в созвездиях. Лично я астрономию в школе прогуливала как ужасно скучный предмет, а теперь жалею. Можешь мне показать Большого пса и Льва?

Регулус встает рядом с ней и поднимает глаза на темное небо с блестящими далекими звездами. В кухне царит полумрак, и, чтобы было лучше видно, Регулус на мгновение оборачивается и шепотом произносит:

— Нокс!

Кухня погружается в сумерки. Слышно только дыхание Марлин, видно только ее розоватое лицо с пухлыми губами, ее сияющие глаза.

— Вон там, — он указывает пальцем на разбросанные на небосводе крупинки сахара. — Видишь? Там — Пес. Яркий, правда? А вот там, дальше — Лев. Мне всегда нравилась астрономия, я там был одним из немногих учеников, так что оценки у меня были замечательные.

Марлин приглушенно смеется, глядя на него лукаво. Она такая привлекательная и манящая, и она так близко, что Регулус не может сдержать рвущееся желание поцеловать — и целует ее приоткрытые губы. И тут же отстраняется, краснея.

Марлин смеется чуть громче — и, обняв его за шею, горячо целует в ответ. Ее волосы пахнут сладостями, а руки — мылом, и от этого сочетания на душе становится уютно, тепло и спокойно. И только глубоко-глубоко внутри, в сердце, бьется тревога.

— Обещай мне, что ты вернешься, — произносит Марлин шепотом. — Я не вынесу, если они тебя заберут. У меня почти умерла надежда, мир был таким серым, растоптанным — и я сама была растоптанной, загнанной в угол этой больной страстью Сириуса. А потом появился ты. Такой открытый, наивный, романтичный, не хватает только венка на голове. И моя надежда снова зажглась маленькой звездочкой.

— Обещаю, — у Регулуса на мгновение перехватывает дыхание. Ущипнуть себя? — Вернусь.

Но тревога продолжает пульсировать в крови.

Северус

Он приходит чуть позже, чем предлагал отец, и долгое время стоит под дверью, не решаясь постучать. Все-таки ребенок, каким бы взрослым он ни был, хочет оправдать отца. Увидеть в нем то лучшее, что может быть, увидеть какую-то надежду.

Отец встречает его уставшим и зевающим, в старой одежде, которую носил еще в Паучьем Тупике.

— Будешь чай? — отец жестом разрешает пройти и кивает на стул. — Я купил немного печенья.

У Северуса почему-то сжимается горло при виде этого усталого, измотанного человека, которого он постоянно презирал, будучи ребенком, и ненавидел подростком. Сейчас ненависть куда-то ушла, отступила вглубь сердца и дала место жалости.

— Я заплатил за твою комнату за месяц вперед, — произносит Северус холодно. — Да, из-за матери. Она все еще переживает, что ты ушел. Теперь можешь себе позволить купить нормальной еды, а то помрешь с голоду.

Отец закусывает губу и смотрит на него пристально, потом недоверчиво качает головой.

— Ты точно мой сын? Или повзрослел, или эта твоя любовь тебе мозги на место поставила, или тебя подменили, что сомнительно.

Северус пожимает плечами. Время идет — люди могут меняться. Принимать изменения очень тяжело, но иногда без этого невозможно жить. Если уж Лили кажется ему теперь другой, не той девочкой из детства, а холодной сильной женщиной, то что говорить об отце?

— Не вернешься к ней?

— К Эйлин?

— Да.

— Не могу. Когда-то все начиналось хорошо, — отец садится напротив и кладет ногу на ногу. — Хорошо для нас. У Эйлин были проблемы в семье: родители часто ссорились, она не представляла собой ничего выдающегося, по их мнению, не видела себя в волшебном сообществе. Как оказалось, в магическом мире тоже слишком много условностей. И тут ей встретился я: она возвращалась в Лондон домой на летние каникулы, а я работал на Кингс-Кроссе с грузами. Заметил девушку, которая тащила тяжелый чемодан с оборванной ручкой. Мне стало ее жаль — я предложил помощь. Так все и завертелось. Она сразу вцепилась в меня так, словно я был ее единственным шансом. Не скажу, что я влюбился — она всегда была обычной, невзрачной, часто молчаливой и замкнутой, но я старался ее подбодрить, и она ненадолго оживала. И вот в эти минуты она становилась совершенно другой, и я внезапно для себя увлекся. А потом…

Северус недоверчиво хмурится.

— Что не так с ее родными?

— У чистокровных свои причуды, — отец тяжело выдыхает. — Им нужна была сильная, уверенная в себе дочь, которая поддержит традицию чистокровных браков. А Эйлин потерялась. Сама говорила мне, что на шестом курсе просто перестала ориентироваться в действительности. Кто она, кем хочет стать, какой мужчина ей нужен — все это проплывало мимо нее.

— Не понимаю, какого дьявола у вас все испортилось тогда, — Северус зло поджимает губы.

Отец горько усмехается и, поднявшись, ставит чайник на огонь.

— Я вырос в религиозной семье. Не то чтобы я ходил в церковь, но в Бога верил. Это стало первым ударом — когда я узнал о магии и о том, кто такая Эйлин на самом деле. Если бы я мог — я бы сразу ушел. Но было поздно, потому что под сердцем она уже носила тебя. Бросить беременную женщину я не смог, но с тех пор мне было невыносимо к ней прикасаться. Религия, понимаешь ли, точнее, неверное, фанатичное ее понимание перечеркнуло для меня всю возможность любви. А я тогда был просто влюблен. Влюбленность и любовь — это очень разные вещи, сын. Любовь сносит все: личные интересы, самомнение, предрассудки — в общем, все, что встает у нее на пути. Только понимаешь, твоя мама меня тоже не любила. Она вцепилась в меня потому, что я был «другим» — не магом. У меня не было в голове чистокровных браков и прочих замашек магического сообщества. Я оказался удобен для Эйлин, а моя совесть не разрешила мне бросить неродившегося ребенка. Думаю, если бы она осталась одна, то покончила бы с собой. Ее гордость всегда была сильнее всего. Она ни за что бы не вернулась обратно в магический мир. Так вот мы и застряли.