Нетерпение сердца

Северус отрицательно качает головой.

— Она завидовала, Лили, потому что она обычная. А ты — нет.

Лили тихонечко смеется. И ее глаза блестят ярче.

— Ты и тогда сказал то же самое. Мне было ужасно приятно. Но потом, когда мы приехали в школу, все так быстро завертелось, понимаешь? Новые знакомства, новые друзья. Мэри, у которой были чудесные золотые волосы до лопаток. Пока не случилась та беда с Мальсибером. Почему у тебя появились такие друзья, Сев?

Ему хочется сказать правду, но правда сейчас будет лишней, да он и не сможет решиться. Может быть, однажды.

— Они не друзья, а средство двинуться вверх. Другом для меня всегда была ты одна. И я — я видел, кем ты становишься. Мне не хотелось отставать. Я не умею заводить друзей, но я разбираюсь в некоторых вещах. Думал, привлеку твое внимание своими успехами.

— В Темных искусствах? Я порвала с тобой из-за них, Сев, — Лили закатывает глаза. — Нельзя привлекать к себе внимание магглорожденной, вступая в ряды Пожирателей Смерти, Сев. Это все равно что отказаться от мяса и съесть в честь этого тушеную говядину. Не понимаю, правда.

— По-другому не получилось бы, — отвечает он тихо. — Да и Темные искусства многому меня научили, я не боюсь сражаться. А пойди я праведным путем — сидел бы сейчас в Министерстве на самом захудалом уровне и проверял бы толщину котлов. Да и тебе не нравились праведники, кажется.

Лили пожимает плечами и сразу же мрачнеет. Северус мысленно проклинает себя: зачем напоминать ей о смерти? Нужно держаться. Слишком мало времени прошло.

— Я люблю жизнь, вот и все. Необязательно постоянно быть серьезным. Как только мы приехали в школу, ты сразу погрузился в учебу, ходил с этим сосредоточенным лицом, с учебниками, с вечно выполненными заданиями. А мне хотелось еще и смеяться. Болтать о всякой ерунде, как тогда, до школы. Я не умею жить для одного человека, Сев. А когда Джеймс был жив, у нас часто были гости. Как же было здорово!..

Северус морщится. Уж он был бы против всех этих гостей — да и зачем они? Зачем нужны другие люди, когда есть два человека, любящие друг друга. И дети. Он бы ни за что не завел детей так рано.

Но Лили не замечает выражение его лица и продолжает вспоминать. А потом отворачивается и вытирает льющиеся слезы. И Северус снова чувствует себя совершенно чужим.

Северус

Шагая по мощеному булыжнику к дому Мэри, Северус размышляет об изменчивости жизни. В детстве он не обращал внимания на то, что Лили была открытой для общения, а он — закрытым. И поразила его в детстве именно красота. И что с такой красотой можно дружить, а потом и любить. Будь Лили невзрачной, как Петуния, он, может быть, и не подошел бы к ней. Но тот восторг, что он испытывал, увидев ее сквозь зеленую листву шиповника, он не сможет забыть: красивая — и колдует! В то время магия ассоциировалась у него с самим собой — и с матерью, которая красавицей никогда не была. Она была на его стороне. Доброй, иногда заботливой, иногда рассеянной. Но не очаровательной, как девушки на портретах, которые он рассматривал в какой-то маггловской книге.

А теперь оказывается, что ему внутренне не нравится то, что нравится Лили. Она любит все то, что его раздражает. Ему бы хотелось продолжать смотреть на нее, касаться, обладать, но не делить ее с другими. Ни с кем.

Северус проводит рукой по лицу, запутавшись. Нет, так не должно быть. Если любишь — любишь целиком, а не частями. И по спине у него снова пробегает холодок: а кого он полюбил на самом деле? Лили или…

Он зло отгоняет эту мысль, буквально взмахнув рукой в стылом воздухе. Нужно меньше разговаривать с Дамблдором, тогда и думать о таких глубоких вещах не захочется. Придется просто жить. И все-таки…

Мэри впускает его неохотно: она выглядит уставшей, но когда Северус разворачивается, решая уйти, то она осторожно касается его рукава.

— Останься, — говорит она тихо и идет в маленькую гостиную. — А то я так медведем стану, в своей берлоге. Одиночество занятно, когда сам себе не надоедаешь, но так можно навсегда остаться наедине с самой собой.

Северус неуклюже садится на низкий диван: приятно знать, что есть и другие люди, которым нравится тишина, а не вечно бушующая жизнь, как вода в Ла-Манше. Даже Дамблдор и тот заперся в одиночестве вынужденно, а не по желанию, но Северус отказывался верить, что таких людей нет. И вот, пожалуйста, Мэри.

— Лили ни о чем тебя не просила? — интересуется он, глядя на нее искоса. — Я принес ей книгу о травах. Зачем она ей, как ты думаешь?

Мэри задумчиво постукивает пальцем по подлокотнику.

— Не знаю. Но меня она больше ни о чем не спрашивала. Так — коснулась темы Пророчества и все. Я только поделилась мнением Дамблдора на этот счет: он уверен, что Пророчество все равно исполнится, так или иначе, поэтому Лили лучше оставаться дома. Она взглянула на меня так странно — но потом улыбнулась. Зря я сказала, наверное. С другой стороны не скажешь — она сердится. Кстати, Люпин видел тебя в Лондоне на прошлой неделе. Ты выполнял какую-то просьбу Лили?

Северус отрицательно качает головой. Ему не хочется посвящать Мэри в свои проблемы, но говорить с чужим человеком всегда легче, чем с тем, кто знает все твои недостатки.

— Я был у отца. Родители расстались некоторое время назад, мне нужно было убедиться, что у него все в порядке.

Мэри некоторое время молчит, разглядывая его лицо. Как будто удивляется, что он на такое способен.

— Мои родители развелись очень давно, — произносит она приглушенно, морщась. — Мне было, кажется, пять лет. С тех пор отца я не видела, а мама ударилась в свою драконологию, так что воспитанием я обязана бабушке. Даже не знаю, жив ли отец.

Мэри отворачивается, чуть наклоняя голову вперед. Она почему-то кажется Северусу голубым гиацинтом, который растет сейчас в теплицах Стебль. Именно голубым — может, ему так представляется из-за ее голубой блузки. И он сразу думает, что Лили, конечно, совершенный подсолнух. Ну а сам он — что-нибудь с колючками вроде чертополоха.

— Всегда удивляла способность женщин любить идиотов, которым плевать на всех, кроме себя, — Северус кривит губы. — Взять хотя бы наших отцов. Или Поттера.

Мэри зевает, прикрывая ладонью рот. Она совсем устала, и нужно оставить ее одну, вернуться в замок. Но в гостиной тепло и уютно, и Северус прирастает к дивану. Одиночество его кабинета уже начинает тяготить.

— Все не так просто, — Мэри закрывает глаза, кутаясь в плед. — Любовь слишком неосязаема, чтобы быть в ней уверенной. Вот вспышка — и ты в ней исчез, растворился. А потом выясняется, что вспыхнуло только в тебе. Или что любовь — игра.

Она говорит так, словно пережила большое разочарование, и поэтому тепло дома ей важнее всего остального. Северус не решается спросить, да ему это и неинтересно — с собой бы разобраться. И он быстро переводит разговор на волшебных существ, с которыми Мэри возится в очередное отсутствие Кеттлберна. Они сразу сходятся в одном: Граббли-Дерг слишком много курит.

Регулус

Первое время он почти не спит по ночам. Все сваливается слишком неожиданно, и Кричер ответил на призыв появиться только один раз, когда его позвали — и наверняка передал все матери. Регулус взбивает кулаком подушку. Мама, конечно, вне себя от ярости. Такой переход! От Лорда — к Ордену Феникса, в котором полно полукровок и магглорожденных. И она осталась совсем одна.

Он звал Кричера еще несколько раз — но тот так и не пришел. После всех лет своеобразной дружбы это кажется странным. Неужели мать запретила ему общаться с любимым хозяином?

Настенные часы показывают три часа ночи, и в голову продолжают лезть отвратительные мысли. Мать может проклясть его, может выжечь его с гобелена, но она должна поговорить с ним, услышать, что он хочет ей сказать!

У Регулуса снова сжимается сердце — и он, отбросив одеяло, опускает босые ноги на пол и идет в кухню, чтобы выпить успокаивающий чай.

Марлин приходит следом спустя пять или десять минут: в розовой ночнушке, поверх которой накинут большой бежевый платок. Она сонно садится напротив Регулуса и щурит глаза, привыкая к свету.

— Тоже не спится? — спрашивает он шепотом, не решаясь предложить ей что-то. Готовить он совершенно не умеет.

— Я часто не сплю, — произносит Марлин, зевая. — Марк еще не понимает всей опасности, в которой постоянно живет, а я боюсь за него. Дамблдор далеко, в замке, мы — здесь. Я не могу всерьез работать для Ордена, зная, что в любой момент пострадает мой брат. И за родителей мне страшно каждый день. Не знаю, как ложиться спать, как перестать думать о смерти. Но знаешь, я рада, что ты здесь. Мне всегда казалось неправильным, что ваши пути с Сириусом разошлись настолько далеко.

Регулус кивает. В мягком свете лампы черты лица Марлин кажутся сглаженными. Хочется протянуть руку и коснуться ее щеки.

— Тебе, наверное, кажется, что у нас с Сириусом что-то есть, — у Марлин дрожит голос. — Не уверена, что можно рассказывать такое человеку, с которым живешь всего лишь пару недель, но мне нужно поделиться. Я словно на краю бездны, понимаешь? Протянуть руку Сириусу — и упасть туда без оглядки, рухнуть, отдать себя целиком — но ради чего? Он не любит меня, мы оба это знаем. Он жесткий, порывистый, страстный — это меня погубит. У меня сам знаешь, какой взрывной характер. Но я устала, Регулус. Я хочу положить голову на чье-то плечо, чтобы меня защитили. Оберегли. Уберегли.

Регулус подается вперед и касается ее руки с длинными пальцами. Марлин улыбается, но не пытается освободиться.

— Ты такой хороший наивный мальчик, — говорит она со смешинками в синих глазах. — Ты думал, что поддерживаешь благородных, думал, что, изучая книги, сможешь им помочь. Оказалось, что и тебя использовали. Как ты это пережил?

Регулус пожимает плечами.

— Я все еще это переживаю, Марлин. Просыпаюсь, думая, что я на Гриммо. А потом ломаю голову над тем, как я вообще смог увлечься всем этим настолько серьезно. Да, в моей семье всегда поддерживали чистокровных, но…

Марлин тихонечко смеется.

— Чепуха это все. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?

— Не уверен, что понимаю тебя правильно, но со времен этих двоих общество явно стало больше и развилось. И в нем есть некая иерархия. Не могут все быть равны, это утопия — я читал это в книгах. Должен сохраняться баланс, и богатые будут всегда, точно так же, как и бедные. Просто богатые имеют способность учиться, поэтому… Что?

Марлин смеется уже громче и машет на него рукой.

— Давай лучше помолчим. Ты симпатичнее, когда молчишь, честное слово. На самом деле пока есть такие, как ты, мир еще должен вертеться. Ты еще веришь во что-то. А я уже ничего не хочу, я устала. И война никак не заканчивается, люди умирают. Ты знаешь, что они сделали с Лонгботтомами? И что могли сделать с их ребенком. А Дамблдор — бездействует.

— Почему?

— О, это лучше у Люпина спроси, он в этом разбирается. Мне же от этого просто тошно. Можно я… побуду рядом с тобой?

Регулус взволнованно всматривается в ее бледное лицо, потом обходит стол по кругу и садится возле нее. Марлин шумно выдыхает и кладет голову на его плечо. Они оба сидят так долго-долго, пока входная дверь не вздрагивает от прикосновения.