Война Кортни

- Разве это не остановит Гитлера?”

- Почему он остановится? Ему уже столько раз это сходило с рук. Англичане и французы всегда отступали. Он предположит, что они сделают это снова.”

“А как насчет русских? Им не понравится, что немецкая граница приближается к Советскому Союзу.”

“Даже не знаю . . . Но вот что я тебе скажу: мой дорогой брат Конрад расхаживает с важным видом и говорит всем, кто готов слушать, что весь мир вот-вот содрогнется. "Они получат по морде железным кулаком Рейха" - вот как он любит выражаться. Потом он велит мне сходить за летной формой, потому что она мне понадобится.”

“Он тоже будет драться, если это случится?”

- Конрад? Нет, только не он. Он вернется в Берлин целым и невредимым, как обычно, засунув голову в задницу генерала Гейдриха.”

Шафран не смогла удержаться от смеха, но тут же остановилась. “В этом нет ничего смешного, правда? - Я знаю, что это эгоистично с моей стороны, когда весь мир вот-вот сгорит в огне, но все, о чем я могу думать, это: что с нами будет?”

“Я устанавливаю систему с Иззи, чтобы мы могли получать письма друг к другу. Это будет сложно и займет целую вечность, чтобы наши сообщения дошли до конца. Но они будут, я обещаю.”

“Это будет безопасно для него?”

“Он говорит, что все будет в порядке. Он провел последнюю войну на фронте; как он мог подвергнуться опасности, проведя ее в Швейцарии?”

“Но ведь они могли добраться до него там, не так ли? . . если они узнают?”

Шафран почувствовала, как голова Герхарда кивнула, когда он сказал: - Но Иззи это не волнует. Он говорит, что это его расплата за то, что я вытащил его из Германии.”

Исидор Соломон был героем Первой мировой войны, награжден "Голубым Максом", высшей наградой Германии за доблесть. Он вернулся домой в Мюнхен и стал вместо отца семейным адвокатом фон Меербахов и их самым доверенным советником.

Но Соломон был евреем, а Конрад фон Меербах - фанатичным нацистом, чья страсть к Адольфу Гитлеру и всем его работам намного перевешивала любые соображения лояльности или порядочности. Он освободил Соломонса от его обязанностей, без предупреждения или компенсации.

Герхард, однако, был скроен из другой ткани, чем его брат. Устыдившись того, как обошлись с таким верным слугой и другом, он убедил Конрада дать ему пять тысяч рейхсмарок из семейного фонда, заявив, что хочет купить спортивный автомобиль "Мерседес". Вместо этого он дал деньги Исидору Соломону и тем самым позволил всей семье бежать в безопасное место в Швейцарии.

Через день после первой встречи с Герхардом Шафран отправилась вместе с ним в Цюрих, чтобы встретиться с Соломоном. Она услышала эту историю из уст адвоката, увидела уважение, которое местная еврейская община питала к Герхарду, и узнала цену, которую Конрад, испытывая отвращение к своему “любящему евреев” брату, заставил его заплатить за преступление обладания совестью. Шафран поняла тогда, что здесь был кто-то, кто знал разницу между правильным и неправильным, и кто был готов действовать на основе этого знания, независимо от последствий. Это убедило ее и сердцем, и разумом: она выбрала правильного мужчину для любви.

“Мне нравится Иззи, - сказала она. “Как хорошо, что он сделал это для нас.”

- Поверь мне, ты ему тоже нравишься. Он постоянно твердит мне, что его моральный долг - держать нас вместе: "ты никогда не найдешь другую женщину, которая могла бы сравниться с ней, если я этого не сделаю".”

“Что ж, это правда. Ты не найдешь.”

“А найдешь ли ты когда-нибудь другого мужчину, который мог бы сравниться со мной?”

“Нет . . . никогда. Я клянусь. Я всегда буду твоей.”

Они снова занялись любовью . . . и снова до конца пасхальных выходных. В воскресенье вечером Шафран проводила Герхарда на Восточный вокзал, где он сел на ночной экспресс до Берлина. Ей удалось не заплакать, пока поезд не отошел от станции. Но затем шлюзы открылись, и ужасная правда стала невозможной, чтобы желать ее дальше.

Ее любовь к Герхарду фон Меербаху только начиналась. Но она может никогда больше его не увидеть. Она могла бы тосковать о том времени, когда они смогут быть вместе и строить совместную жизнь в мире. Она могла бы сказать себе, что их любовь уцелеет и их мечты сбудутся, и постараться всем сердцем поверить в это. Но затем другой голос внутри нее спросил: "А есть ли на это шанс?"

•••

Менее чем через пять месяцев, рано утром в пятницу, 1 сентября 1939 года, Гитлер развернул войска нацистской Германии против Польши.

Два дня спустя Великобритания объявила войну Германии. И резня, страдания и ужас разнеслись по всему миру.

Другой апрель в другой стране, ранним весенним вечером 1942 года. Шафран Кортни была одета в мешковатый черный комбинезон из саржи, который скрывал ее фигуру. В каблуке одного из ее жестких кожаных сапог был спрятан маленький боевой нож, а на пуговице кармана для карт на левой ноге-замаскированная таблетка от самоубийства. Она наклонилась над железнодорожным полотном и вдавила трехфунтовый блок взрывчатки в углубление между основанием и верхним рельсом. Блок, состоящий из шести восьмиунциевых патронов Нобеля 808, был податлив, как замазка, так что Шафран могла плотно прижать его к металлу. Ночной воздух был наполнен сильным запахом миндаля, исходившим от взрывчатки на основе нитроглицерина. Она воткнула туда отрезок детонирующего шнура, на который был вставлен пироксилиновый капсюль весом в одну унцию. Удовлетворившись его размещением, она достала из рюкзака рулон трехчетверти-дюймовой клейкой ленты цвета хаки, оторвала зубами полоску и намотала ее на пластиковую взрывчатку и вокруг трэка. Затем она оторвала вторую полоску и повторила процедуру, так что теперь были две полоски, примерно на расстоянии трех пальцев друг от друга, удерживая бомбу, которую она делала.

Она села на корточки и посмотрела вверх и вниз по трэку. Затем она посмотрела по обе стороны глубокого разреза. Было почти девять часов вечера, но на северной окраине нацистской империи, простиравшейся от глубин пустыни Сахара до Полярного круга, все еще было достаточно светло, чтобы видеть без фонарика. Шафран убедилась, что за ней никто не наблюдает. На несколько секунд она погрузилась в мирную, прозрачную красоту северного вечернего неба, его мягкую голубизну, испещренную облаками устричных оттенков серого, жемчужного и бледно-розового. Она вдыхала воздух, пропитанный мягким ароматом утесника, чьи отважные желтые цветы распускались сквозь последние клочья зимнего снега, и запахом соли и морских водорослей.

Следующим предметом из ее рюкзака была металлическая кнопка чуть меньше двух дюймов в диаметре. Она был прикреплена к проволочному зажиму в форме перевернутой буквы "U", который был прикреплен над рельсом так, что кнопка гордо стояла на нем. Это устройство было известно в Управлении специальных операций, в котором Шафран служила, как “Переключатель противотуманных сигналов”, потому что он напоминал маленькие, наполненные взрывчаткой капсюли детонатора, которые были размещены на рельсах в качестве средства оповещения водителей. Давление колес поезда на устройство приводило в действие взрывчатку, которая издавала звук, похожий на большой фейерверк. Это предупреждало машинистов об опасности впереди или, когда условия были туманными, давало им знать, что они приближаются к станции и должны начать замедляться.

Ни один железнодорожник или член экипажа поезда не удивился бы, увидев эту кнопку на рельсах, и потребовалось бы пристальное изучение, прежде чем они заметили бы, что Шафран закрепила короткий отрезок детонирующего шнура между кнопкой и блоком пластиковой взрывчатки. Когда следующий поезд пройдет над “Переключателем противотуманных сигналов”, детонатор запустит цепь из детонирующего шнура, грунтовки пироксилина и основного заряда 808. И весь ад вырвется на свободу.

Поезд вез пятьсот человек из Ваффен-СС и должен был прибыть меньше чем через десять минут. Если заряд взорвется, поезд сойдет с рельсов и многие из находившихся на борту людей погибнут или будут ранены. Что еще более важно, это разрушит трассу и заблокирует вырубку. Тесные границы и крутые гранитные стены, которые окружали все вокруг, увеличили бы время и усилия, необходимые для расчистки и ремонта пути, и это серьезно затруднило бы немецкие линии коммуникаций.

- А теперь послушай меня, Кортни, - сказал ей неделю назад ее командир, подполковник Джей Ти “Джимми” Янг. “Твои языковые навыки не вполне подходят для длительных тайных операций. Пока нет, во всяком случае. Но эта миссия должна быть прямо на твоей улице. Это просто вход-выход. Взгляни на это.”

Он разложил карту на столе, занимавшем большую часть его спартанского кабинета. “Вы сядете на Шетландский автобус, - начал он, имея в виду флот переоборудованных рыболовецких траулеров, ощетинившихся спрятанными пулеметами, которые перевозили агентов через Северное море. “Они высадят вас у входа в эту длинную бухту в 05:00, примерно за полчаса до восхода солнца. Гребите прямо на восток, вглубь материка. У вас будет компас и первые лучи солнца, чтобы направлять вас, так что гребите к свету, целитесь в горы на горизонте, и вы не ошибетесь.”

- Не беспокойтесь, сэр, я найду дорогу к берегу.”

“Таков уж наш дух. Итак, ваша посадочная точка - вот эта маленькая бухта . . .- Янг указал на точку на карте, помеченную буквой "А". - она свободна, а ближайший наблюдательный пункт немцев находится далеко на побережье, так что вы сможете проникнуть туда незамеченными.”

Он протянул ей черно-белый аэрофотоснимок. - Снимок сделан на прошлой неделе разведкой. Это даст вам представление о положении дел в стране.

- Самое главное, что вы должны сделать сейчас, - это избавиться от шлюпки. Нельзя допустить, чтобы немец заметил это и пронюхал о твоем присутствии. Два варианта: Во-первых, вытащить свой нож, проколоть корпус и утопить ее в море. Потом пробирайся. Конечно, очень хорошо, если она останется на дне, ведь мы не хотим, чтобы полу-сдутая шлюпка плавала на берегу, выглядя жалко для себя, где кто-нибудь мог бы ее увидеть.”

- Ни в коем случае, сэр.”

В голосе Шафран послышался намек на веселье, и Янг остановился, пристально глядя на нее жестким, пытливым взглядом. Он провел всю свою жизнь, командуя, как он выразился, “волосатозадыми бойцами”, и ему приходилось привыкать к мысли, что значительная часть его новых подчиненных-это нежнокожие, сладко пахнущие молодые женщины, которые, возможно, и не выглядят и не звучат как обычные армейские солдаты, но при должном обучении столь же смертоносны. Она подстригла волосы покороче, чтобы легче было маскироваться, и в ней чувствовалось твердое, худощавое самообладание, но она все еще сохраняла неотразимую женственность, когда ее голубые глаза сверкали в улыбке.

“Простите, сэр, - сказала Шафран. - Но я не могла не думать об этой печальной маленькой лодке, в которой совсем не осталось воздуха. Вы нарисовали такую замечательную картину.”

Янг скептически хмыкнул, хотя Шафран знала, что он был весьма доволен ее комплиментом. Она также знала, что за его грубоватой внешностью скрывался порядочный, чувствительный человек, который глубоко заботился о своих агентах, даже когда отправлял их на задания, из которых некоторые вряд ли вернутся.