Проклятие

— Каждый судит по себе, — прошипела сквозь зубы Роза. — Что ты вообще знаешь о любви?

Мастер оборвал смех. Его губы сжались в тонкую линию, а глаза потемнели и недобро сощурились.

— А что ты знаешь о любви, человеческая девчонка? Тем более о любви таймлордов? Что ты вообще о нас знаешь?!

В этих словах было столько горечи и отчаяния, что Роза невольно притормозила. Похоже, его и правда это задевало. Интересно, почему. Она передёрнула плечами:

— Так расскажи мне. Что же такого особенного в любви таймлордов?

Она старалась говорить насмешливо, но внезапная тревога победила — и её голос дрогнул. Какое-то неясное предчувствие заставило Розу пожалеть, что она это спросила, поддавшись раздражению и секундному склочному позыву, этому «удиви меня, если сможешь».

«Брось, что такого он может рассказать…»

Но ей не удавалось успокоить даже саму себя. Впрочем, передумывать было поздно. Мастер начал говорить: всё быстрее и быстрее, захлёбываясь словами, почти не делая пауз. И остановить его было невозможно.

— Мы рождаемся… как сказали бы вы, люди, «из пробирки». Нас воспитывают те, кто поучаствовал в формировании нашего генетического кода, но… Нет, обычным для других народов способом мы не рождаемся никогда. Когда мы были детьми, нам рассказывали об этом так: был великий учёный Рассилон, и были пифии — волшебницы. Рассилон отказался от магии и изгнал пифий на холодную и голую планету по имени Карн. Но одна из пифий отомстила… Она прокляла наш народ так, что мы больше не смогли иметь детей. Галифрей чуть не вымер, и тогда наши учёные придумали, как выращивать детей с помощью Матрицы. В детстве мы все думали, что Пифия просто сделала галифрейцев бесплодными, но…

Он замолчал, сгорбившись, опираясь локтями о колени и глядя куда-то в пустоту. Казалось, до сих пор он беседовал с самим собой, и только сейчас понял, что говорил вслух. Пауза затягивалась. И это брошенное «но» сверлило мозг сильнее любой самой кошмарной тайны. Как темнота подвала в фильме ужасов. Наконец, Роза не выдержала:

— Но на самом деле всё было не так?

Мастер посмотрел на неё удивлённо, как будто и вправду забыл, что он в консольной не один.

— Но это было не так, — продолжил он. — Рассилон сказал пифиям, что они занимаются эфемерным, в то время как наука добивается конкретных результатов. Сделать что-то с нашими телами — это было слишком просто, слишком в духе науки. Пифия обратилась к нашим душам. Она изменила природу любви.

Роза не была уверена, хочет ли она слушать то, что Мастер собирался сказать дальше. Нехорошее предчувствие всё сильнее и сильнее завладевало её сердцем, побуждая закрыть уши ладонями, убежать, скрыться. Что угодно, только бы не знать. Не слышать. Но она так и не тронулась с места.

— До сих пор мы, как и прочие расы вселенной, испытывали сексуальное влечение к здоровому, радостному, счастливому. И поэтому, мы, разумеется, стремились сделать своих любимых счастливыми и радостными: такой… взаимоприятный эгоизм. Но теперь нас привлекало другое. Беды и несчастья. Ненависть. Презрение. Страх. Мы желали тех, кто нас ненавидел. Мы стали считать сексуальными страдание и смерть.

Он скривился, горько и печально:

— Кто-то другой мог бы смириться. Я слышал, у вас, людей, есть «садомазохисты». Любители мучить и любители страдать. Слабые — и другие слабые, выглядящие сильными только на их фоне. Но галифрейцы — гордый народ. Нам всегда было противно сдаваться. Нас охватывал ужас при мысли, что те, кого мы ненавидим, могут что-то к нам испытывать. Наши женщины не в силах были терпеть это даже ради детей. И Галифрей вымирал. Мы нашли способ выжить, но так и не смогли снять заклинание. Наша любовь — проклятие, наша страсть — пепел.

Мастер поднял голову и посмотрел на Розу:

— Так что ты должна радоваться тому, что Доктор тебя не любит. Это означает, что он, по крайней мере, хорошо к тебе относится. Однако, — он усмехнулся, — забавно всё-таки, как обернулось. Я-то научился получать от проклятия удовольствие… В мире всегда было достаточно планет, напрашивающихся на диктатуру. Или геноцид. Или гражданскую войну. А вот Доктор… Доктор был мечтателем. Он думал, что сумеет победить проклятие. Подсмотреть у других народов, как им это удаётся. Для этого он и сбежал с Галифрея — чтобы узнать «секрет любви». И что теперь?

— Возможно, он его и победил, — возразила Роза дрогнувшим голосом. — Доктор… не получает удовольствия от страданий. Он помогает, спасает и лечит. Его имя знают почти в каждом уголке вселенной.

Роза слышала в своём голосе отчаянную, вопросительную интонацию — и сама ненавидела себя за это. Она знала, что Доктор не такой. Ей не нужны были подтверждения.

Мастер только покачал головой.

— Да? А теперь скажи мне только одно: как он находит тех, кто нуждается в помощи? Как он нашёл тебя? Разве никогда не было такого, что вы собирались просто отдохнуть, но вместо этого прибывали в самую гущу какой-нибудь заварушки? Никогда-никогда?

Роза отвела глаза, и Мастер прищёлкнул языком, даже не пытаясь скрыть свой триумф.

— ТАРДИС. Это всё ТАРДИС. Она всегда откликается на желания своего хозяина, пусть даже невысказанные и подавляемые. Нет, Доктор по-прежнему чувствует проклятие, — Мастер задумчиво сложил губы трубочкой. — Хотя, конечно, он ненавидит себя за это. Как какой-нибудь сумасшедший монах, что хлещет себя до крови за греховные мысли.

Он расплылся в широкой улыбке, полной симпатии и какого-то снисходительного понимания, делавших ещё более жутким то, что он говорил.

— Доктор ненавидит себя за то, что не в силах победить проклятие, поэтому делает всё, чтобы перестать чувствовать влечение: к опасности, к горю, к страху, к смерти. Он готов сделать всю вселенную счастливой, только бы никто и никогда больше не вызвал у него этой постыдной эмоции. Возбуждения. Эйфории. Электрического разряда, пляшущего по нервным окончаниям… Вы, люди, делаете добро, чтобы расположить к себе тех, кого любите. Но Доктор помогает, чтобы не чувствовать. Чтобы притвориться, что он победил. Доктор бежит от любви, как бежал всегда и от всего. И я не думаю, что он остановится ради тебя. Полагаю, вы были друзьями — неужели тебе этого недостаточно?

На какой-то момент Розе показалось, что она понимает, к чему он клонит. Один раз Мастер назвал Доктора своим врагом, в другой — другом детства. Он хотел его разыскать, поговорить, отомстить, снова встретиться — всё вместе. И это наводило на определённые мысли.

— А ради тебя, значит, он остановится?

Мастер не сразу отвлёкся от своих размышлений. Казалось, до него вначале не дошло, что она имела в виду. Но когда дошло…

— Что?!

Он скривился, выглядя искренне и откровенно шокированным. Напряжение, нагнетавшееся в комнате, рассыпалось на куски, как перегретое на наковальне железо, от одного неосторожного удара. Роза наконец-то смогла стряхнуть оцепенение и задышала глубже.

— Ты в своём уме, мартышка? Если мне придёт в голову заинтересоваться мужчиной, я регенерирую в женщину. И вообще — я вуайерист от садизма: мне интересно мучить, но я никогда не сплю с теми, над кем издеваюсь. У меня тоже есть понятие чести, в конце концов.

Глядя, насколько неприятной была для Мастера эта тема, Роза почувствовала себя отчасти отмщённой. Но только отчасти.

— Ну да, конечно. Устраивать геноцид — это куда более благородно.

Удар пролетел мимо цели. Ещё не договорив, Роза уже поняла, что потеряла только что завоёванное преимущество.

— А вот об этом тебе лучше спросить Доктора, — ощерился Мастер. — Когда встречу его, я обязательно спрошу, как ему это понравилось: уничтожить свою родную планету. И есть ли в жизни оргазм, который сравнился бы с этим.

Это был удар ниже пояса. Из глаз Розы брызнули слёзы, и она даже ничего не успела с этим сделать. Слова Мастера впились в неё, будто отравленный клинок. Доктор, кто так горевал о своём народе. Раненый и несчастный, искалеченный и выброшенный Войной Времени умирать от мучительной тоски по ушедшим. И… От вины.

Кусочки мозаики сошлись в единую картину, не спросив разрешения. Его потерянный, побитый взгляд. Его недомолвки. Каждое слово и жест. Доктор знал… или думал, что он был виноват. Розе казалось, что её мозг сейчас взорвётся, не выдержав того, о чём решался думать. Ярость разбила оковы оцепенения, и Роза вскочила на ноги.

— Как же я тебя ненавижу, — она скривилась, ощущая, как яд его слов стекает ей на язык, забивает ноздри, будто гнилостная вонь, отравляет каждую минуту и секунду, что она провела с Доктором. — Как вообще планета, породившая таких, как Он, могла породить таких, как ты?! Ты отвратительный, кошмарный, лицемерный, эгоистичный, больной на всю голову ублюдок!

Мастер выслушал её тираду, расслабленно кивая и улыбаясь, словно буддист, которому пытаются доказать, что нирвана — это скучно. Но Розе больше не надо было на него смотреть. Она была свободна идти, и она ушла. Убежала? Возможно. Но кто сказал, что Доктор был не прав, убегая?

Последнее, что донеслось до неё, прежде чем Роза скрылась в коридоре, было:

— Поосторожнее с ненавистью, лапочка. Нас это заводит, забыла?

* * *

Роза бродила по коридорам ТАРДИС, путаясь в поворотах и не видя ничего перед собой. Слёзы застилали ей глаза. Она сама не поняла, как ноги привели её к медицинскому блоку, но, застав себя возле капсулы, в которой лежал «фальшивый Доктор», только грустно усмехнулась.

«Ну да, конечно, где я ещё могла оказаться?»

Доктор учил не доверять параллельным мирам. Говорил, что они похожи внешне, но появляются в результате совершенно разных выборов, сделанных нужными живыми существами в нужный момент времени.

Могла ли она судить о Докторе по этому… Она не знала, как его назвать. Весь усвоенный багаж ругательств, даже инопланетных, казался слишком мягким и недостаточно масштабным.

«Ведь он тоже уничтожил свою планету».

«Но он другой!»

Больше, чем другой. Он нечто противоположное. Но это лицо…

Роза задумчиво гладила стекло, сама не понимая, что творится в её душе. Как могло два совершенно разных существа оказаться столь похожими? Как могла внешность Доктора, эти черты, полные чуткой и искренней гармонии и всегда казавшиеся Розе самодостаточным доказательством того, что он лучший, лучший во всей вселенной… Во всех вселенных, если на то уж пошло. Так вот, как могли они принадлежать такому чудовищу? Или… или Мастер мог быть прав хотя бы отчасти?

— Я выкину эту капсулу. В конце концов, если мне как следует припечёт, я смогу увидеть Воронку и сам. Для этого надо всего лишь заглянуть в одно место здесь, на Галифрее…

От неожиданности Роза просто-таки подскочила. В проёме двери, опираясь на косяк, стоял Мастер. Интересно, сколько он уже так наблюдал за ней?

— Так почему ты этого не сделал до сих пор? — она спросила первое, что пришло ей в голову, только чтобы скрыть своё замешательство.

Но ответ Мастера её удивил.

— Потому что я боюсь, — просто сказал он.

— Ты? — чего-чего, а этого она не ожидала. — Боишься?

— Да, и не заставляй меня повторять, — нахмурился Мастер. — Что у тебя за манера: всегда спрашивать то, что спрашивать нельзя? Или ты жалеешь этого… — он кивнул в сторону капсулы. — Не волнуйся, я просто верну его обратно, а не выкину в космос.