This War of Mine (Ремейк)

Другой парень рядом со мной — еще один руководитель группы из роты «Мародер», двадцативосьмилетний сержант Леонард Лоуренс. Он пользуется примерно таким же уважением, как и Уокер. Спрашиваю его, какого черта мы здесь просто ждем, пока вокруг падают бомбы. Его ответ меня отрезвляет. Он говорит, что взвод вот-вот отправят на самоубийственную миссию.

— Наша работа — это как камикадзе входить в город и учитывать потери.

— А какие там потери? — без радости спрашиваю.

— Потери? Так их еще нет. Мы — сила реагирования для атаки через мост. Мы заходим в город во время боя, чтобы подобрать раненых.

Не знаю, почему, но сама идея ожидания потерь, которые еще только предстоят, поражает меня и кажется более жуткой, чем мысль о потерях реальных. Но все равно, несмотря на то, как здесь паршиво — у этого моста, под тяжелым огнем — это еще и будоражит. Почти презирал то, как сослуживцы кичились своими мотиваторами, как кричали «порви их», и с нетерпением рвались в бой. Но дело в том, что каждый раз, когда происходит взрыв, а ты после этого остаешься цел, это однозначно вызывает бурное чувство радости. А другая радость заключается в том, что мы бок о бок друг с другом переживаем одинаковый огромный страх: страх смерти. Как правило, смерть вытесняется за пределы того, чем мы занимаемся в гражданской жизни. Большинство людей сталкиваются со смертью в одиночку, если повезет — в окружении нескольких членов семьи. Здесь морпехи сталкиваются со смертью вместе, в свои юные годы. Если кому-то суждено погибнуть, это случится в окружении самых близких и дорогих друзей, которые, по убеждению человека, когда-либо у него будут.

Вокруг нас все так же рвутся мины, и я замечаю, как Бун роется в своем сухом пайке. Он достает пакетик карамелек и швыряет их в прямо в огонь. Для морпехов эти карамельки — почти что адский талисман. Несколько дней назад, когда мы ехали в Хамви, Бун увидел, как достаю сладости из своего сухого пайка. Его глаза загорелись, и он предложил мне обменять карамельки на пакет популярных сырных кренделей. Причины такой щедрости были непонятны. Думал, ему просто они очень нравятся, пока он не вышвырнул упаковку, которую только что выменял, через окно.

— В нашем Хамви нет места для Charms, — проинформировал Эдвардс, на редкость абсолютно серьезным голосом.

— Точно, — подтвердил Уокер. — Charms — это чертово невезение.

Над нами пролетает пара подоспевших тяжеловооруженных вертолетов морской пехоты, стреляя ракетами по близлежащей роще из пальмовых деревьев. Когда один из вертолетов выпускает противотанковую ракету BGM‑71 TOW, которая вздымает в деревьях огромный оранжевый огненный шар, морпехи роты «Мародёр» вскакивают на ноги и орут: «Порви их!»

Уже около шести часов мы прижаты к этому месту огнем, в ожидании предполагаемого штурма города «N». Но после заката планы меняются, и разведбатальон отзывают от моста на позицию в четырех километрах южнее города, посреди усыпанной мусором пустоши. Когда конвой останавливается, в относительной безопасности и на достаточном расстоянии от моста, морпехи разбредаются от машин в приподнятом настроении. Рота «Хаос» уложила как минимум десять иракцев на противоположном берегу реки от нашей позиции. Они подходят к нашей машине, чтобы развлечь его группу россказнями о бойне, которую учинили, особенно хвастаясь одним убийством — толстого федаина в ярко-оранжевой рубахе.

— Мы прямо изрешетили его нашими пулями 0.50 калибра, — энергично сказанул один.

Это не просто хвастовство. Когда морпехи говорят о насилии, которое учиняют, они испытывают почти головокружительный стыд, неловкое торжество от того, что совершили поступок, максимально табуированный обществом, и сделали это с разрешения государства.

— Ну что же, неплохо справились, — Уокер своему другу.

Эдвардс писает у дороги.

— Черт, спустил штаны, а оттуда пахнет горячим чл*ном. Тот самый потный запах немытых яиц… Как будто только что занимался грязным с*ксом с немытой чуркой.

Несмотря на простуду, тридцатиоднолетний сержант роты «Мародер» Райан Купер сбросил рубашку и протирает грудь детскими салфетками — каждый его мускул блестит в мерцающем свете горящей неподалеку нефти.

Купер не совсем вписывается в образ брутального мачо. Он читает всякие журналы для ухода за кожей и обрабатывает воском ноги и грудь. Другие бойцы подразделения называют его «Се*с-символом», а все потому, что он такой красивый.

— Если тебе кажется, что Купер — горячий парень, вовсе не значит, что ты — гей. Просто он — такой красивый, — предупреждал меня Эдвардс. — Мы все думаем, что он — кекси-мекси.

Морпехам говорят, что на рассвете они будут продвигаться на север через город «R», по шоссе, которое они нарекли «снайперским проездом». В полночь мы с Хеллером выкуриваем на двоих последнюю сигарету. Мы находим укрытие под днищем Хамви и лежим на спине, передавая друг другу сигарету.

— Мужик, у меня сегодня так скакало настроение, — говорит Хеллер. — Наверное, так обычно себя чувствуют женщины, когда из их них течет кетчуп.

Он очень волнуется из-за того, что через несколько часов придется ехать через город «R» и даже признается, что у него есть сомнения насчет того, стоило ли вообще приезжать в Ирак.

— Я спрашивал у священника, можно ли убивать людей на войне. Он сказал, можно, если ты не получаешь от этого удовольствия. До того как мы зашли в Ирак, ненавидел этих проклятых чурок. Даже не знаю, почему. Но как только мы оказались здесь, это все куда-то исчезло. Мне просто их жаль. Так скучаю по своей девчушке. Не хочу убивать ничьих детей.

После полуночи артиллерия морской пехоты громыхает в городе. Вернувшись в Хамви, Хоффман снова говорит о своих надеждах на то, что у него с молодой женой родится сын, когда он вернется домой.

— Никогда не заводите детей, капрал, — поучает его Уокер. — Один ребенок обойдется тебе в несколько сотен тысяч долларов. Тебе и жениться не стоило. Это всегда ошибка. Нет, серьёзно. Женщины после двадцати пяти — отработанный материал. На дворе двадцать первый век, а культ женщины продолжает обрастать новыми идеалами. Бог создал женщину, чтобы мы, добытчики, могли хоть что-то оттарабанить после тяжелой охоты. За женщин всегда приходится платить, но брак — это самый дорогостоящий способ. Если хочешь платить за это, Хоффман, поезжай в Австралию. За сто баксов там можно заказать шлю*у по телефону. Через полчаса она приедет к тебе прямо по адресу, свежая и горячая, как пицца от повара-итальянца с шикарными усами.

Бун подхватил мысль сержанта:

— Да, тоже считаю: большинство женских двуногих бесполезны для нас. Чем же полезны они? Большинство абсолютно бесполезны для общества. Почему? Во-первых, большинство работ, кроме профурсеток, могут очень хорошо выполнены мужиками. Большинство учёных, которые внесли прогресс в науке и в развитии человечества внесли именно мужчины, а не п*зды с ножками. Большинство женщин годятся только для е*ли и обслуживания мужика дома, готовить еду и, например, мыть посуду. И есть те, немногие женщины, которые могут успокаивать своего мужчину, давать ему стоящие советы и не е*ать ему мозги, не манипулировать им. Мужчина никому не должен. Никто никому ничего не должен. Большинство шкур хотят найти пи*долиза, который обеспечит ее всем и вся: машиной, квартирой, деньгами. А что, бл*ть, взамен? Что даёт женщина? Максимум — просто-напросто раскроет ноги и всё. Абсолютно никакой пользы. Дешевле будет нанять слугу и е*ать шм*р с низкой социальной ответственностью. Есть до*уя женщин, которые встречаются или пошли в брак лишь из-за материального достатка, они медленно высасывают из тебя всё, взамен, конечно же, ничего кроме обросшего волосами вареника. Кофетутка обойдется значительно дешевле и не будет рисовать журавлей и не станет пи*деть, мол, любит тебя. Большинство тварей имеют «фетиш» к быдлу, а не к нормальным людям. Плохие парни почему-то привлекают нынешних девок. Ясное дело… они хотят бухать, е*аться, и прочее, но когда дело доходит до семейной жизни, они живут в дерьме и их пи*дит муж-алкаш, потом она жалеет, дескать, неправильно выбрала себе хахаля. Почти все женщины предпочитают быдло, которое обращается с ними, как с мусором. Согласитесь, сегодняшний феминизм борется не за равноправие, а за доминацию женщин над мужчинами. Дело в том, что равноправие уже есть в обществе и закон на стороне женщин, а не мужчин. Например, слыхал, в России если тебя изнасиловала женщина, то это будет считаться хулиганством, вашу мать, и ей не дадут такой же срок, как и мужчине. Среднестатического мужика прессуют по полной, на работе дают преимущество дыркам с мясом, закон тоже служит им. Скажете, женщина слабее, чем мужчина. А где же равноправие, за которое мы боролись? Почему женщина должна быть выше чем мужчина? Наличие пи*ды не даёт ей привилегий, не делает женщину лучше, это лишь репродуктивный орган, который еще и ужасно пахнет. Женщинами нужны мужчины, которые их обеспечивают, даст всё, что она захочет, родят детей, вырастят их и всё. Жизнь удалась. Или же она захочет быть независимой девушкой, жить с котом дома, будет обеспеченной и будет свободно сосать х*й, где и когда захочет. У женщин очень узкое мышление и на что-то великое и новое они не способны. Большинство из них лишь мрази с чувством собственной важности, у которых отсутствует инициатива сделать что-то, кроме эксплуатации мужчины, и использовать его в достижении своих целей. А взамен лишь раскрывает ноги. А потом, когда ты ей надоешь, она найдет себе другой пенис и будет эксплуатировать его. Лох основной и лох резервный, слыхали об этом, парни? Повторюсь, большинство тёлок бесполезны, во всех смыслах этого слова, ничего взамен мужчине предложить не может, кроме пи*ды и обслуживания, отсутствует инициатива. Она лишь контейнер для младенца, манипулирующая тобой, взамен — ничего. Самые мерзкие поступки всегда совершали именно женщины. Жесткую травлю уже вспоминаю с ностальгией и не держу зла на этих ребят, я бы и сам травил такого чм*шника, но никогда не забуду то говно, которое делали женщины. А ненависть к женщинам началась, пожалуй, как и у всех: с мамки. Эта мразь постоянно использовала грязные приемы демагога, любила тонко унизить, когда проигрывала в споре, много раз намекала, что, мол, я чмник, у меня ни девушки, ни друзей, а с мамкой смею спорить. Сначала этого не понимал, но в возрасте семнадцати лет начал активно интересоваться психологией и саморазвитием, как и любой чм*шник, прочитал уйму книг по этой теме, чтобы хоть как-то понять социум. Осознал всю суть мамки и возненавидел ее, потому что меняться она не собиралась, и так и продолжала меня унижать. Урод — это было мое второе имя при любых косяках. Лишь потом понял, ни*уя не нормально оскорблять своих детей, но в то время это слово слышал постоянно, не без причины, но я считаю, что нельзя оскорблять своих детей. Она всю жизнь меня ненавидела. И если кто-то любит своих мам, поздравляет их с праздниками, дарит квартиры и машины, то мне на свою строго пох*й, а если она сдохнет, то лишь обрадуюсь привалившемуся наследству. Скажу лишь о последнем ее поступке. Если все остальное с трудом можно простить, то этого никогда не забуду. Это был удар по самому больному, предательство самого близкого человека. На тот момент с нами один год жил мужик, с которым она познакомилась на сайте знакомств. Сам мужик уе*ок и мразь (субъективно), еще и инвалид (что-то со спиной), ненавижу такой тип людей, тупое говно с «мать — святое» в голове. Жили мы в двушке. Перечислю поводы для конфликтов: «ты не помыл посуду». Да, это не любил, и если до мужика мыл за всех, то за него мне мыть было противно. Мать начала петь караоке, ближе к ночи. На мои жалобы, что мешают спать, ей было по*уй, знаете, что она мне сказала? «Если захотел бы уснуть — уснул бы. Ты мало устаешь». В то время был зависим, слаб. Сейчас бы ей дал по е*алу за такую х*йню, и заодно бы инвалида этого е*аного ушатал, но в то время вообще боялся человека ударить, несмотря на превосходство. Отношения наши совсем испортились, мы уже практически не общались, постоянно сидел в своей комнате за закрытой на щеколду дверью, копил деньги потихоньку, мечтал о всяком. В то время мамка видя, что у меня водится баблишко, перестала варить еду, все покупал сам, варил сам. В какой-то момент она начинает разговор о том, что хочет купить мне квартиру, чтобы мы жили отдельно. Только квартира должна быть хорошей квартирой, не хуже той, в которой живу сейчас. Проходит три месяца и вдруг она мне празднично заявляет: «купила тебе квартиру!» Радоваться не спешил, и не зря. Оказалось, что это квартира в бывшем общежитии, «студия», метров пятнадцать с микрованной, засранный подъезд, соответствующий контингент. Естественно, никого не посылал и вообще — мать ни разу не оскорблял, хотя нет, было дело после книжек всяких, когда мы ссорились, она оскорбляла меня, тупо переводил стрелки. «Как ты можешь» — слышалось из ее еб*ного рта. «Ты меня так же оскорбляешь, то есть тебе можно?» Она: «Я — мать!» Занавес. Отказался от этого клоповника, но квартира-то уже куплена, старался не думать об этом факте. Мать каждую неделю пыталась меня уговорить туда переехать, потом подключался этот пи*орас, который с ней жил. Вежливо посылал иродов. Потом вдруг к этому пи*ору стал заезжать быдло-племянник, который недавно пришел из армии. А потом мамка и сожитель поставили меня перед фактом: «съезжай по-хорошему!» Через месяц этот пи*ор-сожитель привел племянника и еще одного здорового мужика и грубо потребовали грузить все в машину, которая уже стояла у дома. Я ох*ел. Мать натравила на меня грозных мужиков! Мать, которая должна меня защищать, выставляет меня из квартиры силой! Конечно, мог никуда не собираться, отбирать мои вещи, но в тот момент понял одно: если она даже мужиков позвала меня выпроводить, то потом начнется преисподняя, этот племянник будет тут круглосуточно сидеть, е*ать мозг, травить, мешать сычевать, конечно тоже мог мстить потом матери, но это не жизнь. В тот момент мать перестала быть для меня таковой, просто вычеркнул ее из своей жизни, молча собрал вещи и переехал. Дальше началось самое смешное: «Это не я! Я не знала!» А сожитель был каблуком, она такого себе искала и нашла, чтоб быть главной. Он бы это без ее ведома никогда не сделал. Когда предлагал вернуться, раз это не она, то она тут же затыкалась, переводила тему, забавно. Выдержал в той квартире год, у меня начался реальный психоз от быдло-соседей, которые постоянно бухали и слушали громко музыку днем и ночью, потом снял нормальную в центре, но это уже другая история. На своем пути встречал многих плохих людей, но самые мерзкие всегда оказывались женщины. Только женщин искренне хотел убить, особенно это обострилось после того, как понял всю суть их аргументации. С тех пор не считаю женщин за людей и никогда с ними не спорю.