Другой путь Леннрота

- Братья, - сказал он, поднявшись из-за стола. - И сестры.

Больше сказать было нечего. Но ничего говорить, оказывается и не нужно было. Все помнили о чудной диссертации, которую столь чудно он защитил, поэтому наперебой стали давать рекомендации.

- В пасторат сходи, там непременно знают, где язычники проживают, - сказал один. - Ну, а язычники тебе руны все и выложат.

- К крепости сходи, - предполагал другой. - Там коробейники с самой Карелии трутся. Уж они-то знают, кто такой Вяйнямейнен.

- Навести скотниц строгих, которые доят коров безрогих, - замечали девицы.

- В доме, который построил Джек56, - пробормотал Элиас.

- Они хуторские, они помнят, хоть и молодые, - не унимались девицы.

От крепости в Хяменлинна остались одни воспоминания еще с прошлой жизни. Там было много пушек, мощные стены, куполообразные крыши и возможность заработать, выпрашивая милостыню и играя на флейте. Снова возвращаться к этим воспоминаниям не хотелось.

Сказав решительное "нет" праздной жизни, Леннрот привел себя в порядок, окатившись несколько раз собранной дождевой водой из бочки. Потом попрощался с товарищами и пошел, куда глаза глядят. Чем дальше он шел, тем лучше глядели глаза.

Когда же он пришел к пасторату, то понял, куда, собственно говоря, он смотрел. К тому времени сделалось уже достаточно темно, поэтому добрый пономарь предложил переночевать в келье для странников. Отчего-то в сумерках он решил, что Элиас - блуждающий по свету чиган, который по легенде приносит счастье. Волос у Леннрота был черен, как вороново крыло, кожа - смуглая от постоянного нахождения на солнце, воздухе и воде, не удивительно, что прислужник церкви обознался.

Вообще-то чигане никогда по-одиночке не шляются. Они всегда таборами ездят. Поэтому ходила легенда о блуждающем чигане, и она, эта легенда, корнями уходила в другую легенду о вечном жиде. Впрочем, неважно - и чиган в единственном числе, и жид одинокий считались безобидными и приносили счастье.

Пономарь к вечеру уже изрядно нагрузился какой-то сомнительной бражкой, поэтому не учуял, что Элиас - того, в остаточном опьянении, и пахнет соответствующе, правда уже очень не выражено.

Леннрот отлично выспался в полной, если не сказать больше - кромешной - тьме, а пономарь по утру его разбудил.

- Отчего же, добрый человек, темно у вас ночью, как у негров подмышками? - спросил Элиас.

- Да оттого, что свечи дороги, - укоризненно покивал головой протрезвевший и слегка разочарованный прислужник церкви. - Бюджет у нас небольшой.

Это меняло все дело! Через час от разочарования у пономаря не осталось и следа. Его непосредственный начальник тоже был рад. А уж как доволен оказался Элиас!

Довольно тяжелые плитки с воском, доставшиеся в родном Самматти едва ли не в нагрузку с другим товаром, ушли по вполне привлекательной для всех сторон цене. Не надо было больше таскаться с ними и переживать, что оплавятся.

И информация пришла об одном безбожнике Хассинене, который слыл едва ли не колдуном. Так что Леннрот немедленно разоблачил себя, что он доктор философских наук, этнографией интересуется, обряды старые смотрит, песни записывает, тосты.

Последнее утверждение порадовало пономаря, но Элиас твердо отказался поучаствовать в застольном обряде. Пастор тоже с утра принимать на грудь не стал, поэтому прислужник церкви только развел руками: на свечах ему предстояло заработать копеечку, то есть, пенни, стало быть, больше пойла ему достанется. Бизнес.

Ободренный первым успехом, который позволял ему месяц не прикасаться к прошлогодним запасам, Элиас почти налегке пошел из Хяменлинны в указанном направлении. Заплечный мешок, откуда был извлечен весь воск, наполнился продуктами, так что не стоило заботиться о дорожных трактирах и харчевнях по пути.

Вообще, конечно, если заниматься каким-нибудь отличным от заурядного финского или карельского коробейничества предприятием по части коммерции, следует приспособить под это дело телегу. А к телеге приспособить лошадь. Тогда к этому сами собой приспособятся налоговые или таможенные офицеры. И, как следствие, предприятие по части коммерции понесет убытки, препятствующие дальнейшему его существованию.

Тогда можно взять лодку! И в нее нагрузить все, что душе угодно. Решительно игнорировать разнообразных "силовиков", придумавших себе такое паскудное название, и плыть, отчаянно налегая на весла, не обращая внимание на стрельбу с берега. В самом деле, если они, блин, "силовики", то мы - кто, "слабаки" что ли?

Ах, царь Коля Первый, какого лешего ты народ так разделил? Что будет с твоими силовиками, коли их побьют слабаки? А побьют обязательно, едва такая возможность представится.

Элиас, отвлеченно думающий о полицейском характере их государства, все-таки предпочитал, чтобы не связываться ни с кем, носящим погоны и нагайки. Лодку, конечно, раздобыть надо. Но не для того, чтобы спасаться на ней от пуль. В лодке быстрее, да и рыбу можно ловить между делом. И еще спать под лодкой, когда непогода в пути застанет.

Хассинен жил уединенно. На берегу маленькой ламбушки, которую местные жители прозвали Хасисенлампи57, стоял его дом. Дом был вполне обыкновенный, закатанный красным суриком с двускатной крышей и баней возле самой кромки воды. Никакого запустения, либо зловещих признаков колдовства не наблюдалось.

Да и сам Хассинен выглядел обыкновенно, как любой сельский житель, не испорченный влиянием города и его нравов. Был он уже немолод, и был он один.

Как поведал словоохотливый пономарь, после трагической кончины жены, он остался жить один. Все дочки уже выросли и были замужем. Откуда у него взялся навык заклинать - неизвестно. Вроде раньше в церковь ходил, был таким же прихожанином, как и все. Теперь глотку дерет и голой пяткой водит.

Что бы это значило, говорить не стал. Не знал, наверно.

Хозяин оказался во дворе. Он с граблями ходил по свежевскопанной грядке, временами вычищая застрявшие в ее зубьях корни. Появление чужака не вызвало у него ни любопытства, ни настороженности. Приходят к нему, наверно, часто, вот и нет в этом ничего необычного.

Одежда на Леннроте была совсем простой, что располагало обычных людей к доверительности в общении. Но по разговору, даже несмотря на то, что с городской жизнью Элиас лишь недавно свыкся, все почти сразу определяли, что он "магистр". Так тогда называли любого ученого человека, тем более, с университета. Это не было пренебрежительным названием, просто определяло человека несколько оторванным от жизни, от земли.

- Здорово, магистр, - сразу же сказал Хассинен.

- Здравствуйте, - в некотором замешательстве ответил Леннрот.

Хозяин отложил свои грабли и жестом показал гостю: следуй за мной.

Элиас осторожно кивнул в ответ и пожал плечами в спину идущего к дому Хассинену. Никакой угрозы он, конечно, не ощущал, но определенное беспокойство имело место быть.

- Я не хочу показаться назойливым, - сказал Леннрот, входя следом в небольшие сени. - Мне просто интересно. Поэтому я здесь. Также хотелось бы узнать кое-что новое о нашем старом.

Хассинен тщательно вымыл руки и лицо под медным умывальником, вытерся чистым белым полотенцем и улыбнулся, посмотрев на своего робеющего гостя.

- На чигана действительно смахиваешь, - сказал он. - Но вот, что мне хочется тебе сказать.

Божий шелк повязкой служит,

Лента божья - перевязкой

На колене славном мужа

И на пальце, полном силы.

Ты взгляни, о бог прекрасный,

Защити, творец могучий,

Чтобы нам не ведать бедствий,

Чтобы нам не знать несчастий58.

Леннрот задумался. То, что было сказано сейчас хозяином, без всякого сомнения было заговором. Его надо было запомнить, а еще лучше - записать. Но как-то неловко было именно сейчас доставать свою тетрадь и делать в ней заметки.

- Я сейчас, - сказал Элиас и, пятясь, вышел во двор.

Там он отложил свой заплечный мешок, и начал выхаживать по двору, полностью сосредоточившись на услышанных словах. Каждую строчку он повторял про себя под каждый следующий шаг.

Малограмотные люди не верят в слова, перенесенные на бумагу. Это их беспокоит и препятствует дальнейшему контакту. Леннрот старался не только почувствовать ритм заклинания, но и привязать его к каким-то логическим образам, которые он видит поблизости. "Повязка" - он посмотрел на перевязанную кожаной полоской рукоять граблей. "Перевязка" - словно ее кто-то обмотал, как бинтом. "Колено", "палец" - это человек, "творец" - это Господь. Пусть не будет бед, пусть не будет несчастий.

- Ишь ты, - сказал Хассинен, стоявший в дверном проеме. - Действительно, магистр.

- А кто тебе сказал об этом? - спросил Элиас, наконец, поверивший, что строки сохранились в его памяти.

- Так вода сказала, - улыбнулся хозяин. - Она много чего может говорить.

Позднее Леннрот поймет, что буквально означает "вода сказала". Но к словам заклинателя это не будет иметь никакого отношения.

- Можно ли мне услышать от тебе еще заклинания? Я собираю их не для того, чтобы использовать. К тому же, не каждому это дано. Мне важен язык и история.

Хассинен опять кивнул на дом: пошли, мол, поговорим.

За столом он угостил гостя настоящим, а не ячменным кофе, что было в домах простых людей отнюдь не заурядностью. Завел разговор, о том, о сем, посмеиваясь и присматриваясь. Про пасторат спросил, не хулят ли его, не собираются ли покарать?

Леннрот рассказал про пьяненького пономаря, про то, что не особо щедры, скорее - экономны. Заметил, что критикуют, конечно, заклинателя, но не очень враждебно.

- Ну, это можно, - кивнул головой Хассинен. - Наши попы еще куда ни шло. А вот если начальство их прознает про мои дела, худо будет. Поэтому, ты уж не серчай, но много я тебе говорить не буду. Народ ко мне приходит, это правда, но потом он же и в церкву идет. А кто больших бед наобещает, за тем и пойдут в конце концов.

Неожиданно, он поинтересовался, запомнил ли Леннрот руну-заговор, что была произнесена.

Элиас поднялся из-за стола, посмотрел из окна на грабли, так и лежащие возле грядки, и медленно слово в слово пересказал услышанное ранее. При этом он ходил по светелке туда-сюда.

- Вот молодец, - восхитился Хассинен. - Это я специально для тебя подготовил. Нельзя тебе в твоем деле силы терять. Силы через кровь уходят. А зачем ее понапрасну проливать? Тем более, позволять кому-то этому способствовать? Вон, за тобой сколько глаз наблюдают, сколько клыков скрежещет.

- Почему? - искренне удивился Элиас. - У меня кроме некоторых ленсманов и врагов-то не имеется.

- Вот потому ленсманы тебе и враги, что им таковое приказано.

- Кем приказано - начальством?

- Люди - это инструмент. Поэтому ими так легко управлять. Как баранами. Лить им в души всякую пакость. Им легче впитать это, как вате59, нежели думать и беспокоиться. Рабство, вот, что это.

Леннроту не хотелось говорить о человечестве. Ему хотелось получить ответы, какими бы они ни были странными, на свой интерес. Пес с ними, с баранами, не может такого быть, чтобы все человеки повывелись. Достаточно найти нескольких из них, чтобы не зачахнуть без общения. Судя по всему Хассинен и был человеком. И ничто человеческое ему не было чуждо.