Другой путь Леннрота

Может, и ты с нами, а? - подперев голову рукой, с надеждой спросил Тернгрен. - Будешь детям нашим учителем. А то тяжело детям нашим без учителя.

Очень не тяжело, - возразили дети. - Легко!

И куда вы едете? - осторожно поинтересовался Леннрот. Такое предложение было как раз то, что ему нужно. Зима, короткие дни, морозные ночи, натопленная печка и пуховое одеяло в кровати - что еще нужно, чтобы систематизировать полученные и едва не утраченные знания! Можно продумать план на дальнейшие исследования. Можно между делом учить детей. Можно, наконец, освоить лыжи. Да так освоить, что далеким лыжным предкам не будет за него стыдно! Все можно. Если, конечно, можно.

В Лаукко, - с кротким вздохом ответила хозяйка. - Там у нас имение. Ничего особенного, но очень даже уютное гнездышко.

Поехали, а? - подперев голову другой рукой, спросил доктор.

Поехали, - кивнул головой Элиас.

По рукам! - сказала хозяйка. - Завтра же выдвигаемся.

Дети с пониманием дела переглянулись между собой: свой учитель, проверенный. Собаки, вывалив языки, выбрались из-под стола и одобрительно вильнули пару раз своими хвостами. Кот зевнул и потерял интерес к охране хозяйской собственности. Будущее оказалось многообещающим.

Весь оставшийся 1827 год Леннрот провел в имении Тернгренов в Лаукко. Впрочем, и пока не сошел снег в апреле 1828 года, он жил там же.

Это, пожалуй, было самое счастливое время в его жизни. И дело даже не в том, что он был молод и свободен от забот, дело в том, что его тогда окружали единомышленники. Чета Тернгренов, их дети, собаки, кот - ему было очень легко с ними. Впервые за все свои двадцать пять лет чувство голода никоим образом не диктовало поступки, не забивало голову мыслями: где раздобыть что-то съестное.

Элиас вменил себе в обязанности уход за всей придворовой территорией. Если раньше хозяевам приходилось договариваться с местными жителями о подобных услугах, то теперь их постоялец отлично справлялся с этими обязанностями, да еще и детей учил самым прилежным образом по их учебникам, да еще в лес ходил и на озеро выезжал. И при этом отказывался от любого жалованья.

Я работаю исключительно за еду, - говорил он всякий раз, когда разговор заходил о материальной заинтересованности. - Еда у вас исключительная. И спать вы мне разрешаете не под открытым небом. А это все, уж поверьте мне, дорого стоит.

Доктор очень хорошо понимал своего юного друга. Сам, бывало, голодал и спал в ночлежках. Но он выучился и стал медиком, а спустя несколько лет упорного труда и вовсе начал считаться светилом медицины. А каким светилом станет философ, пусть и с научной степенью?

Взгляды пытливого и дотошного в своих научных изысканиях Леннрота не могли долгое время оставаться вне внимания выстроенной русским царем вертикали власти. Чтобы таковая вертикаль существовала, пусть и некоторое время, нужна жесточайшая цензура, нечеловеческие полицейские меры и потоки официальной лжи. На каждом углу дамочки с чахоточными румянцами кричали о величии "великой", с позволения сказать, Руси. Им вторили косноязычные пузатенькие дядьки, в глазах которых читалась откровенная скука и презрение к окружающим, а жесты рук были тщательно выучены и праздны. Все эти проходимцы толкали в пространство "великорусскую идею во главе с величайшим монархом всех времен и народов" - с Колей Первым41.

Россия, как империя, захлебнулась в коррупции и деградации. Ничего не было создано, зато большая часть из того, что досталось Николаю Первому по наследству от прежних монархов пошло прахом. Самоуверенный и подлый, царь ввязался в русско-турецкую войну в Крыму и его окрестностях, бессмысленно тратя тысячи солдатских жизней. Лишь только после отравления Коли лекарем, спешно покинувшем бункер и государство, война кончилась поражением и капитуляцией. Всех судей, прокуроров и держателей этой "вертикали" изловили и повесили за шею. Вероятно, им от этого сделалось очень нехорошо. Сам же царь, не дожидаясь погребения и панихиды, разложился на производные тлена в первую же ночь после смерти.

Но пока двадцатидвухлетнее царствие Николая Первого было еще в самом разгаре, поэтому вынесенные на обсуждение "неограниченно широкого круга лиц" националистические идеи о Вяйнямейнене могли довести молодого Леннрота до мрачных казематов тюрьмы в Хяменлинна.

Может быть, именно поэтому мудрый и проницательный Йохан и его жена Йоханна вывезли философа от Господа, Элиаса Леннрота, в эдакую глушь скоро после защиты тем своей незаурядной диссертации.

Особняк Тернгренов произвел по приезде такое впечатление на нищенствующего почти всю свою жизнь молодого человека, что он едва не лишился чувств от увиденной роскоши. Да, восторгаться было чем.

Построенный в незапамятные времена дом поражал своей монументальностью. Мощные колонны колониального стиля, словно бы архитектор привнес эту деталь от модных дворцов Нового света - Бразилии и Луизианы, потрясали воображение. Казалось, внутри балюстрады из холодного мрамора, золотые канделябры и массивные хрустальные люстры.

Однако - ничуть. Все уютненько и со вкусом, а высокие потолки лишь добавляли свободы. Каминным залом можно было обогреть весь дом, в столовой вмещалось не более ста пятидесяти человек, если их положить тесно друг на друга. В обычном состоянии - не более пятидесяти. Но такого не было никогда, потому что шикарные и торжественные приемы доктор не жаловал. А его жена не переваривала светскую тусовку Турку и близлежащего Тампере.

Поэтому дом соседствовал не с другими усадьбами, а располагался в довольно уединенном месте на побережье озера Пюхяярви в шаговой доступности от крохотной деревушки Нарва. Шаги должны быть гигантскими и количество их никак не меньше тысячи.

Тернгрены приобрели особняк в 1817 году у вымирающих шведских аристократов, которым также за сто лет до этого приглянулся потаенный замок. В условиях снежной зимы он был практически отрезан от всего мира, от цивилизации, как считалось в кругах знати. Оттого и ценился гораздо ниже рыночной стоимости.

Забегая вперед, можно сказать, что Йохан и Йоханна были хозяевами усадьбы до 1859 года, потом во владение вступил сын. Так что династии Тернгренов замечательный дом принадлежал без малого сто лет. Его реальный возраст подсчитать не может никто.

Грех было жаловаться на житие, тем более, что рядом на озере стояла выстроенная замечательная карельская баня. С этой целью из Северной Карелии, с Йоэнсуу, был выписан мастер Антти, который и поднял все это хозяйство: сруб, парную и моечную и веранду для отдыха, выходящую прямо в озеро.

Все это в совокупности и сделало Элиаса самым счастливым человеком в Лаукко. Никем особо не контролируемый, он изначально боролся с опавшими листьями, по три-четыре часа в день занимался с детьми, каждый вечер ложился спать со спокойным сердцем и просыпался по утрам с отличным настроением.

Йохан по роду своей врачебной деятельности выезжал в Тампере, где оказывал консультационные услуги, а Йоханна занималась домом. Она была очень доброй женщиной и к тому же обладала отличным музыкальным слухом. Ее песни были похожи на сказки.

Леннрот выходил в Нарву, преимущественно для покупок всякой всячины, без которой в хозяйстве было не обойтись: грабли взамен изношенных, скребки для льда, древки для лопат и прочее. Местные жители сначала относились к нему несколько настороженно. Обычно кто-нибудь из них по приезде хозяев усадьбы поступал в услужение, хотя это было не вполне удобно - у каждого было свое хозяйство, на приработок иной раз просто не хватало времени.

Но Леннрот быстро нашел с ними общий язык, потому как по сути ничем от них не отличался. Пытался он также и про старину говорить, легенды выспросить, песни, однако никаким Вяйнямейненом здесь и не пахло. Тлетворное влияние западной культуры уже наложило на местную обрядность и культовость свою цивилизованную лапу.

Когда же деревенские жители узнали, что Леннрот тоже доктор, как и хозяин-барин Тернгрен, уважение к нему возросло. Им было без разницы, что доктор философии это в некотором роде не совсем то же, что доктор медицины. Они приходили к усадьбе и просили Элиаса не отказать в любезности и вылечить от злейших болезней. Хозяйка Лаукко потешалась, а Йохан охотно давал свои рекомендации и советы.

Лечить крестьян - дело нехитрое. Как говорится, каждый умеет учить, лечить и строить. Главное было в волшебстве мазей и микстур, которые для этих целей выделил Тернгрен. Люди сами охотно идут на поправку, если им, конечно, не руки-ноги поотрывало.

Больными, как правило, сказывались древние бабки и мужчины средних лет. Ни одной молодой девушки, ни дамы в полном расцвете жизненных сил на прием к "доктору" не наблюдалось. Все интересные селянки обладали недюжинным здоровьем. Иной раз ребятишки до десяти лет - и все. Никакой романтики!

Леннроту, конечно, некогда было заниматься саморекламой и знакомством с милыми женщинами, но тяга к прекрасному у него была всегда. Да и не могло быть иначе, когда вокруг чистый, как хрусталь, воздух, мокрый, как вода, дождь и студеный, как сугроб, ветер. Лишь в бане, да с березовым веником, как его научили в земле Северная Карелия, да с духовитым паром от каменки, мысли обретали изящество и нематериальность. Жизнь хороша!

Он всегда ходил в баню последним, бросался в холодные воды озера, распарившись, не торопясь отмокал и исходил соленым потом в парной. Удивительно разумные мысли приходили в голову. Думалось, не что делать, думалось, как делать. Растерев тело мочалкой из лыка до красных рубцов на коже, а потом глотнув домашнего глегги42, думалось обо всем на свете. Мысли казались светлыми и гениальными.

Леннрот, закутавшись в старый хозяйский халат, шел в дом, предполагая, что все, о чем надумалось в бане, непременно следует записать. Но тут Йохан предлагал присесть возле камина, наливал коньяку в пузатый бокал, доставал трабзонские сигары и желал "с легким паром". Дыму от двух сигар, слегка смоченных в шустовском коньяке, было немного, но собаки натужно кашляли, укоризненно смотрели и уходили на второй этаж. Кот провожал их презрительным взглядом и чихал, как заправский курильщик, хвативший понюшку табаку.

Потом приходила Йоханна с искрящейся в бокале мадерой и ставила кофе.

Как правило, уже перед сном Леннрот вспоминал, что должен был что-то записать, что-то важное и гениальное. Но сил на это, ни на что другое уже не хватало. А к утру мысли, осветленные баней, куда-то девались и можно было спокойно жить дальше. По крайней мере до следующей бани.

Когда озеро окончательно и бесповоротно замерзло, Элиас пробил во льду несколько прорубей. В ближайшей он окунался, распарившись, как следует, по средам и субботам, в прочих установил самодельные капканы на щук. Щуки попадались весьма охотно. Также, как и матикку43. Семейство Тернгрен не делало запасов, поэтому излишки рыбы он относил в Нарву.

Здесь, как и во всех населенных пунктах Финляндии в сельской местности, обязательно был ленсман44, словно бы они сами по себе заводились. Ленсман, не допускавший в поднадзорной ему территории ни охоты, ни рыбалки, кривил свою толстую рожу. Однако озеро было хозяйским, по крайней мере часть его возле усадьбы, стало быть, и рыба тоже была хозяйской. Леннрот дразнил ленсмана свисающими с корзинки замерзшими хвостами, а тот писал в своем кондуите жалобы о неизвестно где пойманной рыбе.