Другой путь Леннрота

Ийван совсем удручился и, безвольно схватившись за лопату, набросал сверху ящика земли, выровняв яму с прочей поверхностью.

- А теперь что? - спросил он, закончив работу.

- А все! - похлопал его по плечу Леннрот. - Иди домой, отдыхай, а я с тобой свяжусь через денек-другой. Тогда и золото заберу. В самом деле, не в карманах же мне его нести? Порвутся карманы.

Они вместе отправились прочь от зарытого клада, но перед выходом на дорогу Элиас остановился.

- Не следует, чтобы кто-то видел нас вместе, - сказал он. - Ты иди, а потом и я пойду.

- Потом мы все пойдем, - горько усмехнулся Ийван и двинулся дальше в одиночку.

Через два дня Леннрота возле одной из усадьб остановили полицаи. Люди в форме были настроены агрессивно, ну, да им по службе положено во всех людях видеть врагов народа

- Что здесь делаешь? - спросили один из них, щеголеватый ровесник Элиаса, косящий своими манерами под военного.

Конечно, можно было покривляться и тешить свое эго глупыми вопросами, типа "а в чем, собственно говоря, дело?" Однако проку от этого не будет ни на грош.

- Иду на встречу с Юханом Кайнулайненом.

- Это еще кто такой? - обратился франт к своим, вероятно, местным коллегам.

Те только пожали плечами, поэтому Леннрот позволил себе смелость уточнить:

- Рунопевец из прихода Кесялахти. Здесь в гостях у родственников, вот я и записываю от него руны.

- Ты что - блаженный? - подал голос, возможно, только для самоутверждения, один из местных полицаев.

"Сам ты - блаженный!" - ответил ему Элиас, в мыслях, конечно же, а вслух произнес:

- Магистр философии университета города Або. Здесь в этнографической экспедиции с научной целью.

Местный служитель закона только сплюнул с презрением и явным разочарованием.

Что же тут сказать - тяжелая у парней работа, нервы, как канаты. Тем более, когда золото из клада ушло у них из-под носа.

Распростившись с Ийваном два дня назад, Элиас тем же путем вернулся обратно к памятному дереву с зарытыми под ним сокровищами. У него действительно не было с собой лопаты, зато в кармане покоился широкий скребок, которым легко можно было копать рыхлую землю. Таким образом, совсем скоро он переложил золото в свою кожаную куртку, связав ее рукава и получив тем самым узел, в который все слитки и поместились безо всякого труда.

Элиас отошел на пятьсот шагов от снова закопанного ящика и поместил сокровище под корни большого пня. И недалеко от дороги, и никто не знает о новом хранилище, кроме него.

Справившись со своей задачей, Леннрот однако не сумел выйти из леса: внезапно вокруг сделалось ужасно многолюдно. Суетливые парни в форме принялись окружать былое место клада со вполне определенной целью: найти, изъять и схватить. Схватить должны были его, а прочее относилось к золоту.

Никто не хватился кражи столь большого количества слитков, вероятно, потому, что она, эта кража, длилась не один год, может быть, даже, не одно десятилетие. Мельком бросив взгляд на сокровище, предъявленное ему Ийваном, Элиас определил, что оно принадлежит разным эпохам: печати на золоте различались. Шведские оттиски преобладали, но на одном из слитков уже стояла отметина Российской империи.

Как удавалось незаметно выкрасть шведское золото - этот вопрос, пожалуй, останется без ответа. Воры, вероятно, уже давно скончались по старости. Дело перешло потомкам, у которых ныне что-то не заладилось. Взяли слиток, подменили его свинцовым бруском, окрашенным в золотой цвет, да не прокатило. Где-то по пути драгоценных чушек в Петербург, либо куда-то в другую часть России, дело вскрылось.

А потомки тем временем задумали завязать с накоплением своего золотого резерва и сбыть его по спекулятивной цене. После такого решения обязательно возникает конфликт интересов: кто-то считает, что делиться поровну - нехорошо, а хорошо - вообще не делиться. Поэтому Ийван, терзаемый совестью, либо сознанием, что обязательно попадется, оказался столь утомлен. Он не мог не сотрудничать с полицией.

Леннрота должны были взять с поличным, чтобы выйти на след золотого трафика, если таковой существует. Но у него по этому поводу были другие мнения. Кто-то проницательный в полицаях при отчете Ийвана понял, что здесь как-то нечисто, черт с ним, с обладателем сокровища, с курьером - само золото бы не упустить!

Элиас, обнаружив, что он теперь в лесу не один, решил, что лучше слегка отлежаться. Он дополз до упавшего от старости, либо от ветра, либо, пес его знает чего, большого дерева, протиснулся между стволом и землей и двинулся прочь от задранных к небу корневищ, извиваясь, как змея. Вокруг него раздавались озабоченные поисками голоса, а он протискивался к иссушенной и осыпавшейся кроне. Конечно, в корнях спрятаться проще всего, но там, вполне вероятно, живут муравьи. Вряд ли на Земле найдется живое существо, способное ужиться с этими насекомыми в непосредственной близости.

Элиас, наконец, занял удобную для себя позицию, укрылся, как мог, мхом и прелыми сухими ветками и замер. Оставалось только ждать дальнейшего развития событий. Очень досадно, что он невольно оказался в самой их гуще.

Люди, участники происшествия, сначала переговаривались негромко, потом же, все, как по команде, закричали. Кричали они всякие гадости: про отношения с чужими матерями, про падших женщин, про неестественные связи между мужчинами и тому подобное. Леннрот даже сумел различить голос несчастного Ийвана, который часто прерывался и сопровождался звуком глухих ударов.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы определить: они откопали золото. Точнее, конечно, откопали отсутствие золота.

Ну, что же, не видать вам, господа полицаи, теперь этого богатства, как своих ушей. Единственный человек, кто теперь мог называться хранителем сокровищ - был он, Леннрот.

А вокруг него забегали люди. Первое дело, когда облажается начальственный полицай - это устроить вокруг себя суету, которая, по его мнению, должна подразумевать активность: активные поиски ли, активное взаимодействие ли, либо вообще любое активное времяпровождение. Потом находят "стрелочника" - как правило, самого неактивного участника. На него вешают всех собак, которых удается добыть, и в таком виде представляют перед тупой и равнодушной общественностью, а также прокурорами. В случае с золотом стрелочником будет Ийван.

Скоро народу прискучило ходить по окрестностям и искать либо следы преступления, либо случайно оброненный слиток, прискучило заниматься избиением "стрелочника", они потянулись к человеческому жилью, где крыша над головой, на окнах решетки, а столы и стулья прикручены к полу намертво - к цивилизации. Однако возле былого схрона остался караул, уж неизвестно с какой целью. Вероятно, от активной безысходности.

У Элиаса возникло стойкое убеждение, что на ночь засада останется здесь же. Причем, что было самым неприятным, несчастный пикет расположился так близко от него, что было слышно, как они переговариваются шепотом и ругают свое начальство.

Ему нельзя было никаким движением, осторожным, или неосторожным, выдать себя. Надо было затаиться и ждать. Если кто-нибудь когда-нибудь ставил себе такие задачи, то совсем скоро он начинал понимать, что они неосуществимы. Лежать просто так бревном никак нельзя. Надо шевелиться, надо, в конце концов, чесаться. А иначе можно просто сойти с ума.

Элиас понимал, что ближе к ночи все шорохи в лесу будут затихать, так что можно будет и самому пошуршать. Если, конечно, появится настроение сдаться.

Разводить огонь полицаям строго запрещено, поэтому они будут - сама бдительность.

Леннрот знал из прочитанных книг, что полная неподвижность организма достигается только через высокую дисциплину духа. Надо как-то исхитриться и покинуть свое физическое тело, оставив его совершенно бесчувственным. Для этого следует всего лишь отключить член за членом, орган за органом, тем самым нарушая телесную связь с ментальной оболочкой.

Да, члены отключать, конечно, хорошо, если их много. Элиас же многочленством похвастаться не мог, членистоногостью - тоже. Поэтому он решил мысленно отрешиться от ног, потом - рук, потом - от чего получится. Главное при этом - не заснуть, а то во сне люди себя контролируют как-то не очень.

3. Первые руны

Леннрот постарался сосредоточить все свое внимание на единственной звезде, видимой ему сквозь ветки. Он знал, что это - одна из трех звезд с Пояса Ориона, или, как это созвездие называли в Карелии, на Поясе Вяйнямейнена. Уцепившись за нее взглядом, он всем своим существом потянулся к этой звезде, освобождаясь от происходящего вокруг. Элиас влек себя в черное небо, подчиняясь зову лукаво подмигивающему ему светила.

Сначала он перестал слышать вокруг себя земные звуки. Разве что невнятное бормотанье ночного небосвода, вдруг, сделалось доступно его ушам. Леннрот знал, что так шептать могут только звезды, обращаясь к нему. Он затаил дыхание, чтобы разобраться в словах.

"Сюда", - постиг он их смысл. - "Иди сюда. Иди".

И Элиас пошел, как-то сразу сделав гигантский шаг от земной поверхности до самого неба. Внизу осталось поваленное дерево, лес, Финляндия, Европа, Земля. Но почему-то голос звезды тоже отдалился, уже не понять ни слова, уже только свист в ушах. Так свистеть может только ветер. Так, да не так. Он не только свистит, но еще и прищелкивает. Это не ветер, это - гигантский рогатый череп, зависший в пустоте, клацающий нижней челюстью. От него, как от медузы, щупальца, каждое упирающееся в человека. Это Бог, без всякого сомнения. Но это не Господь, это не Творец. Это Самозванец6.

- Требую тебя! - раздается в ушах дикий вопль, перемежаемый свистом и клацаньем.

Элиас не дрогнул, потому что он понимает: шевелиться - смерти подобно. Ему кажется, что вокруг него сгущается теплый свет, который питает его Силой и Уверенностью.

- Напрасно, - шепотом отвечает Леннрот. - Я не твой.

- Аоуэы! - взвывает Череп и с рогов его сыплются искры. - Яёюеи!

"Раскалился до предела", - думает Элиас, и невразумительные стоны становятся тише.

- Я иду на Свет, - говорит он. - На Тот Свет. В Белый Свет, как в копеечку.

Негодующая мертвая голова осталась где-то за пределами видимости и слышимости, в пределах же образовалась новая фигура, человеческая, с сияющими раскидистыми, словно, оленьими, рогами на голове. Их сияние так ярко, что невозможно смотреть. Или это горящий белым пламенем куст?

Аполлон был северным богом-оленем, а горящим кустом был Пастырь Моисея. Догадка, столь смутная, еще не успела его напугать, как он сам, непроизвольно, произнес: "Да светится Имя твое, да приидет Царствие твое"7. Только вот Элиас не узнавал своего голоса: скрипучий и блеющий. Да это вовсе и не он говорит! Это козел!

- Йоулу-пукки, - сказал Леннрот козлу. - Что за дела?

В его детстве на Рождество приходил не Санта Клаус, а Рождественский Козел, который больше карал, нежели поощрял. Дед в шубе с обязательными подарками приходил только к богатым. В их бедняцкой семье подарки нужно было заслужить.