Другой путь Леннрота

И пешком двигаться тоже опасно: налетит полицейский разъезд, устроит досмотр и возьмет его тепленького. Отношения с полицаями у Леннрота не задались, так что сомневаться в "особом" отношении не приходилось. Особенно после того, как Элиаса освободили из полицейского участка.

Его просто выпинали за дверь, и самый драчливый из полицаев приложил к этому свою ногу.

- Свободен! - сказал он и так лягнул Леннрота под зад, что любая лошадь бы обзавидовалась. Элиас вылетел из двери пулей и растянулся на улице в грязи. Все, вообще-то, можно стерпеть. Даже унижение. Но унижение терпеть - себя не уважать.

Под самый вечер, когда служивый народ из полицейского участка начал разбредаться, кто куда: командированные - по местам расквартирования, здешние - по домам - к злобному местному полицаю из тени дерева выдвинулась фигура.

- Ку-ку, - сказала фигура голосом Леннрота.

Полицай удивился, но не испугался. Обернувшись на голос, он тотчас же признал человека, и его удивление моментально переросло в раздражение.

- Ну? - спросил он и набычился.

- Пинок - это было лишнее, - доверительно сказал ему Элиас.

- Да я! Да ты! - полицай даже захлебнулся словами от возмущения. - Я полицейский!

- Сейчас - нет, - возразил ему Леннрот. - Сейчас ты просто мужик с пузом.

У него на языке крутилось очень много сочных эпитетов, но он от них мудро воздержался: не следует оскорблять человека, следует на него воздействовать.

Элиас легонько ударил ладошками по ушам полицая, отчего тот немедленно схватился за голову и слегка присел. Тотчас же стремительно оказавшись за его спиной, Леннрот сильно пнул своего обидчика в выпяченный зад. И сразу же ушел, поборов, вдруг, возникшее намерение обчистить полицейские карманы - что поделать: привычка.

Если за ним кто-то и охотился в последующие дни, то Элиас ловко избегал охотников: лесов вокруг было много, а мстителей в форме было мало, потому что все они вместе с подмогой старательно занимались поисками пропавшего золотого запаса Хирсикангаса.

Леннрот, общительный и остроумный, оказывался желанным гостем во многих домах, где жили старики. Тем было за счастье вспомнить молодые годы и песни, которыми они делились тогда друг с другом. Он сделался узнаваемым жителями по всей округе, порой, даже, оставаясь ночевать у гостеприимных хозяев. Те, в свою очередь, рекомендовали ему посетить своих знакомых и родственников.

Бдительная полицейская машина, конечно, не упускала его из поля зрения, как самого главного подозреваемого. Но и она приелась следить, как университетский диссертант ходит от дома к дому. Брать Леннрота было, вроде бы, не за что.

Но внезапно странный собиратель народных преданий пропал, сгинул, словно под землю провалился. Полицаи с опозданием бросились искать. Да где там!

А там - это было в лодке, которую Элиас нагло умыкнул у беспечных хозяев. Воровать - стыдно, за это даже руки, бывало, отрывают, но ничего другого не оставалось. К тому же лодка, присмотренная им, была старой и рассохшейся оттого, что в этом году ее еще не спускали на воду.

Сначала он перевернул ее в нормальное положение и столкнул в озеро, где она тотчас же наполнилась водой. Теперь дело оставалось за малым: незаметно обзавестись веслами и также незаметно прибрать к рукам золото из своего тайника.

Все это он проделал на ночь глядя, потому что в белую ночь глядеть было легко, как днем. Доски лодки распухли от воды, щели потеряли свою актуальность, так что, вылив из нее всю воду можно было ехать, куда глаза глядят. Предварительно той же ночью он извлек спрятанное золото и поместил его в припасенный по такому случаю кожаный мешок.

Элиас отплыл на умерший закат, или не родившийся еще рассвет. Ехать нужно было на юг, поэтому закат-рассвет роли не играли. Если удастся достичь Йоэнсуу, то к Сайме добраться несложно. Настроение взмыло к наивысшему своему подъему, пусть потом, конечно, неминуемо случится спад, но пока хотелось петь.

I'm a soldier of freedom in the army of men

We are the chosen, we're the partisan

The cause it is noble and the cause it is just

We are ready to pay with our lives if we must

I'm a soldier of fortune, I'm a dog of war

And we don't give a damn who the killing is for

It's the same old story with a different name

Death or glory, it's the killing game

Nothing gonna stop them as the day follows the night

Right becomes wrong, the left becomes the right

And they sing as they march with their flags unfurled

Today in the mountains, tomorrow the world

Gonna ride across the river deep and wide

Ride across the river to the other side11.

Я солдат свободы в армии мужчин.

Мы избраны, мы партизаны.

Причина почетная, причина в том,

Что мы готовы заплатить нашими жизнями, коли уж надо.

Я солдат удачи, я пес войны.

И мы не проклинаем тех, кого убиваем.

Та же история лишь с другим названием.

Смерть торжества, просто убийственная игра.

Ничто неспособно остановить их, когда день сменяет ночь.

Верное становится ложным, левое становится правым

И они поют, маршируя с развернутыми флагами.

Сегодня в горах, завтра по миру.

Собираясь перебраться через глубокую и широкую реку.

Перебраться через реку на другую сторону12.

4. Gonna ride across the river deep and wide

В канун Юхануса13 финский народ традиционно ездит по озерам на всяких плавучих средствах, упивается вусмерть, а особо нажратые падают при этом за борт. Самые невезучие из них тонут, прочие же плавают и булькают. Элиас был самым первым, кто в преддверии праздника забрался в лодку, но ни напиваться, ни тонуть не собирался. Главное, что его в связи с традиционными торжествами не хватятся пару дней. И лодки не хватятся - мало ли кто на ней пьяным решил поездить.

"Gonna ride across the river deep and wide". Из одной ламбушки он переезжал по узеньким протокам в другую, добирался до озера и плыл себе дальше. Остановиться, чтобы перекусить и отдохнуть он не решался. Надо было сделать отрыв от возможных преследователей.

Чем гуще делался вечер, тем активнее резвился празднующий народ. Те, кто днем не утонули, выбрались на берега и запалили костры. Они продолжали глушить сы-ма-гон, а девушки при этом - те, что смелее - начали избавляться от лишних одежд. Это не значило, что такое действие было побочным эффектом алкоголя, это значило, что так было по обычаю.

Парни к голым девчонкам не допускались на расстояние одного броска топора, поэтому кто-то из них прятался в кустах с комарами, чтобы вдоволь наподглядываться, а кто-то сам распалял костер до неба. Далее предстояло прыгать через огонь, а в случае легкого подпала выступающих или свисающих во время прыжка частей тела можно было, опять же, кидаться в озеро. По старинному обычаю так люди причащались, либо, вовсе - крестились огнем и водой. Хотя причащался народ по обычаю еженедельно в банях: там пара и жара тоже было в достатке.

Раньше, бывало, для завершения обряда крещения прикладывались к мечу, то есть, крестились огнем и мечом, но нынче мечей поубавилось, а с церковными крестами такое не прокатывало. Невозможным сделалось найти хоть один настоящий Ulfberht в дедовом оружейном сундуке, да и вообще - любой меч. Закончилась эра рыцарства. Соответственно, и обычай посвящения в рыцари в ночь под Юханнус утратился. В самом деле, не столовым же серебром крестить!

Для Элиаса празднества в эту летнюю ночь были не в новинку, но принять участие в них он никак не мог. Уже глубоко за полночь, когда самые стойкие пьяницы лишились сознания, а самые пылкие из голых потеряли жар своего тела, он позволил себе пристать к уединенному берегу. Только ступив на сушу, Элиас понял, как же он устал и проголодался.

Первым делом он закопал под осиной золото, вторым делом - соорудил себе костер и поставил греться воду, третьим делом он золото откопал обратно.

Сегодня, в ночь на Юханнус, цветет папоротник, земля открывает свои клады. Также вероятно, что она может эти клады и забирать. Леннроту меньше всего хотелось проверить это суеверие на самом себе. Поэтому он не поленился забраться на эту же осину и уложить мешок с сокровищем в развилок сучьев, надежно-пренадежно его там закрепив.

Попив горячего кофе, перекусив кинкой с хлебом14, Элиас пригрелся возле огня, да и заснул.

Во сне было хорошо: чьи-то мохнатые руки копали землю, где изначально покоилось золото, чьи-то мохнатые руки рвали у него из-за пазухи тетрадь с рунами, чьи-то мохнатые руки душили его за горло. Элиас силился проснуться, да не мог. Тогда он попытался присмотреться к этим беспокойным рукам - не могут же они быть сами по себе? Но хозяин их из вида все как-то ускользал. Было бы зеркало, тогда бы увидел. Или наоборот, его бы увидели. Вий бы увидел.

Леннрот прижимал тетрадь к телу и одновременно пытался сбросить удушающие объятья, силясь закричать, но не в состоянии это сделать. Удивительное дело: бухали алкоголь другие, а вставило ему. Причем, по полной программе, разработанной "белочкой" (белой горячкой). Очень несвоевременно и несправедливо. Нательный крестик, равносторонний в круге, известный в народе, как кельтский, помогал, но не очень. Если бы на шее висело распятие, то не помогло бы вовсе. Кривые когти рвали его плоть, а все что мог он сделать в противовес - это кататься по земле.

"Золото!" - более похожий на шипение голос просочился в голову. - "Здесь должно быть золото! Отдай его нам!"

"Сожги руны!" - клекотал другой. - "Сожги заразу и хулу!"

Леннрот опять постарался закричать, но его уста издали лишь мычание. Он задыхался, он погибал. Тогда Элиас попытался что-нибудь придумать. В самом деле, он же до этого момента вообще никак не соображал!

В Юханнус требовалось сосредоточиться в мыслях либо на воде, либо на огне. Только огонь поможет ему обрести спасение! Только вода обезопасит его от участи быть удавленным во сне!

Едва он так решил, как ощутил очень болезненное, прямо-таки, нестерпимое жжение, и мир вокруг начал обретать свои формы. Элиас натужено вдыхал в себя предутренний воздух, хватая его ртом, как рыба. Жжение разрасталось. Причем, в основном, в области задницы.

Понадобилось несколько секунд, чтобы кое-что понять. Да у него попросту горит зад, потому что он лежит в костре! Точнее, в углях прогоревшего костра, но от этого не менее жарких.

- Аолумб! - сказал он, подорвался с места и бросился к воде. Сунув обгорелое седалище в озеро, он вздохнул с облегчением. Ночь полна неожиданностей, но утро всегда помогает с ними справляться, либо же приспособляться.

"Gonna ride across the river deep and wide".

Юханнус утром - это головная боль, это ожоги и неловкость. Это - мокрая задница в случае с Леннротом.

Иное название праздника, пришедшее из глубины веков, было Ukon juhla15. Вот внучата обоих полов, вволю порезвившиеся минувшей ночью, и были уверены, что "дедушка" их обязательно поймет и простит. Прощения можно просить только при проступке - уж лучше пусть такой проступок будет вполне безобидным: пьянство и моральная неустойчивость. Может, Ukko16 и на более серьезные вещи, коли те выдавались, закроет свои глаза. Точнее - закроет свой глаз.

Ну, а уж если случались на следующий день Ukkonen17 с Ukonilma18, значит, все вкайф, обратился гнев на землю, а люди прощены. Донес, значит, Ukko свое Ukti19 до каждого своего внучка и внучки. Как говорится, thank you very much. И никаких кар не предвидится, разве что kaari20, которая taivan21, то есть, taivankaari - радуга22.