Под игом чудовища 1. Капитан

Да: нужно делать различие. Между верой и теми прихлебателями, что её «обслуживают». Вера — священна и подлинно верить человеку необходимо, как писал, и буду писать ещё десятки раз. Так уж устроена человеческая натура. Вера в Высшие силы, окончательную, верховную, справедливость, и лучший мир, что ожидает там — нужна. Потому что если не верить — пропадут, пропадут из нашего общества последние остатки совести и чести. Если не нужно бояться ада на том свете — зачем, спрашивается, «поступать с другими так, как ты хотел бы, чтоб они поступали с тобой?!»

Можно вести себя, как последняя мразь. Сволочь. Д…мо. Зная, что нет никакого «того света». И, соответственно, не будет наказания. Но!

Но, как уже упоминал, нужно делать различие. Потому что присосавшихся к трогательной вере подлинно верящих и надеющихся обычных землепашцев, гнусных пиявок-паразитов на самом-то деле все эти самые истинно верующие кормить вовсе не обязаны! Иисус сам говорил: «где соберутся трое, верующих в меня — там и Церковь!»

Но умники в помпезно расшитых и украшенных золотом и драгоценностями рясах решили, что проще получать стабильный доход, построив огромные солидные каменные дома-храмы, где и обирают сотни тысяч прихожан. Наивно думающих, что если они помолятся в Храме Божием, прилюдно, эта молитва дойдёт и будет слышна лучше, чем если они то же самое сделают у себя в сарае. Где-нибудь в укромном уголке. Или в поле.

А ведь Иисус ходил в рубище…

Раздражает, да. Потому что только я, ну, может, и ещё с десяток умников в нашей любимой Тарсии способны понять, что светлые и святые чувства людей просто цинично эксплуатируют. И что надо опять-таки делать различие — между чудом, и явлением Природы.

Первое — непостижимо, а второе…

Второе, если судить по наследию Предтеч — вполне нам по зубам. Объяснимо, постижимо и вполне поддаётся контролю и даже управлению!

И я верю, что законы, которые на самом деле управляют Вселенной — и правда постижимы. И молитвами холеры, Красной чумы, или хромоты не вылечить. Как не исправить и бедности. (Чтоб её «исправить» — нужно не тратить время на молитвы, а вот именно — пахать! Ну, и думать.) И Предтечи отнюдь не были богохульниками, колдунами или заключившими сделку с дьяволом мерзавцами, продавшими душу. Нет: они просто эти самые законы знали. И пользовались к своей выгоде. Лечили — лекарствами. Или делали какие-то там операции — с помощью инструментов. Удобные и многоэтажные дома строили — по расчётам. И кое-где на юге, я знаю, до сих пор стоят такие дома — просто не селятся в них: «проклятые места»!.. И то, что сейчас всех людей призывают навсегда предать анафеме все те «чудеса», что имелись в распоряжении всех людей в те времена, вовсе не показатель и не гарантия богоугодного и спокойного и мирного образа жизни.

А показатель нашего бессилия. И страха.

Да, мы, а вернее — «служители» Господа, боятся, что человек снова захочет и сможет поставить себе на службу силы, которые в мириады раз сильнее того же, скажем, буйвола. Или лошади. Вон: в преданиях есть фрагменты, где упоминаются какие-то автомобили. Так они позволяли человеку нестись со скоростью в десять раз быстрее лучшего коня! А самолёты якобы вообще летали над поверхностью земли как птицы. Только в сто раз быстрее, и с сотнями самых обычных пассажиров-людей на борту.

И что же в этом плохого?!

А плохого в этом то, что при такой жизни никто не будет верить в силу горячо любимого всеми попами Бога, и люди будут надеяться на свои. Руки, мозги, и машины…

Следовательно, доходы служителей Церкви упадут.

Ладно, что-то повело меня сегодня. (Опять придётся страницу жечь!)

Хотел же не об этом написать. А о том, как меня посетили (Оказав, есс-но, Великую Честь!) лично его Величество сир Ватель.

Сейчас, когда вспоминаю, смешно. А тогда, в первую секунду — удивился. Вот уж, как говорится, не ждали! Нет, подозревал, конечно, что рано или поздно… Впрочем, уже во вторую (Ну, или третью — не суть!) секунду вычислил нашего сиятельного властителя.

А вычислить его было до смешного нетрудно: он изо всех сил старался на столешницу, заваленную моими исписанными страницами, не смотреть! Стало быть, не утерпел-таки лорд Говард — рассказал, что я тут в свободное время кропаю скабрезные мемуарчики… И на цветистые описания и похабщину в описываемых сценах не скуплюсь.

Да и ладно.

Приветствовал я короля как положено: согнулся в глубоком поклоне:

— Сир Ватель! Позвольте приветствовать вас в моём скромном обиталище!

— Ну, не такое уж оно и скромное, как я погляжу. — вот он и подходит, преодолев первое смущение, и чуть щурясь: похоже, начинается близорукость. Да, стареет, стареет молодящийся рубака. Впрочем, насколько я помню, ему тридцать один. Расцвет. Вернее — это в старые времена был бы расцвет. Сейчас же уже в сорок человек считается дряхлым стариком. С поседевшими волосами и выпавшими зубами. И если не успел жениться в пятнадцать — вообще рискует не дожить до внуков! — Смотрю, лорд Говард не даёт своему дяде пропасть от холода и бытовых неудобств.

— Благодарю вас, сир. Это действительно так: дрожащий от холода и сырости, и думающий лишь о том, как бы не умереть с голода, я не был бы хоть сколько-нибудь полезен моему племяннику, государству, и, смею лелеять надежду, вам. Потому что просто не смог бы ничего путного вспомнить! И уж тем более — посоветовать.

Но ведь вы, ваше Величество, пришли вовсе не для того, чтоб убедиться в том, что условия моего содержания вполне… Приемлемы?

— Нет. Нет… — чувствую, замялось вновь его «величество», когда я напомнил ему о подлинной цели его визита, — Хотя то, что у вас тут вполне… э-э… комфортно, меня радует. Следовательно, вы не дрожите тут сутки напролёт, натянув на себя грязные обноски, и забившись в тёмный уголок, а можете весьма продуктивно проводить свободное время.

Вижу, как он вновь чуть расслабился. Однако то, что до сих пор ни разу не назвал меня по имени, говорит о том, что недолюбливает. И если б не любопытство, и, вероятно, ещё кое-что, ни за что бы не «снизошёл». Следовательно, мне нельзя перегибать палку, и быть с ним грубым, непочтительным, или излишне вульгарным. Но вот он продолжил:

— Вот об этом самом проведении… Свободного времени. До меня дошли сведения, что вы, милорд, некоторым образом предаётесь воспоминаниям. И даже записываете их. Это правда?

— Да, сир. Я ведь сейчас веду почти отшельнический образ жизни. Обречён, так сказать, на одиночество. Чтоб не подавать отвратительных примеров, и не общаться ни с кем. И было бы странно, если б я не пытался выразить в воспоминаниях все те мысли, что посещают меня, когда я пытаюсь по-новому осмыслить своё, так сказать, земное, существование. И эти мысли весьма разнообразны. Прошу прощения за это, ваше Величество. Надеюсь, безопасности нашего Государства такие стариковские записки не угрожают?

— Нет. Безопасности не угрожают. Но вот спокойствию духа руководства нашей страны, согласно последнему Указу нашего священного Конклава, вся книжная и даже рукописная продукция — угрожает. А посему она подлежит изъятию и уничтожению.

— Что ж. Не смею препятствовать исполнению Закона. Вы прикажете сжечь всё это, — обвожу глазами и дланью столешницу, — мне самому, ваше Величество? — беру в охапку стопку исписанных листков, и направляюсь к огню, полыхающему в камине.

— Постойте!.. Э-э… Милорд. Не нужно трактовать указания нашего Конклава столь буквально и прямолинейно. — вижу, он в замешательстве, так как явно ждал совсем другой реакции. Ждал, что я начну зубами и когтями упираться, и брыкаться, пытаясь сохранить своё «наваянное». Не хотел его разочаровывать — но хотя я ни за что не позволил бы сжечь всё это, ему показывать своих подлинных чувств я не собираюсь. А сыграть пофигиста мне — раз плюнуть. С нашими «благородными» аристократами только играть и нужно. А вот подлинного лица или эмоций им показывать ни в коем случае нельзя.

Запрягут и поедут.

— Если и имелось в виду сжечь, так это наверняка касалось в первую очередь вот именно — всех книг. Изданных в эпоху Предтеч. То есть — всего того, что противоречит нашей священной «Холи Байбл». Надеюсь, у вас ведь тут, в написанном, нет ничего противного Священному Писанию?

— Ну… Как вам сказать, ваше Величество. Скорее, наоборот. Всё вполне богоугодное. Ведь Священное Писание в своё время, насколько известно мне и вам, да и всем остальным истинно верующим, призывало, да и сейчас призывает к борьбе с ересью и колдовством. Любыми средствами и способами. И вполне допускало применение пыток. И допросов, так сказать, с пристрастием — когда речь шла о выяснении этих самых фактов: ереси, колдовства, случаев неистинной веры, и прочей крамолы. Для установления, так сказать, правды! А уж в изобретательности, когда речь идёт о развязывании языков, льщу себя скромной надеждой, я мало кому уступлю!..

Ну вот примерно об этом и у меня идёт речь. О способах, как наилучшими, и крайне болезненными способами выбить из отступника, или ведьмы — эту самую правду!

— Вот как? Хм-м… — его Величество делает вид, что удивлён такой трактовкой того, чем я занимался. Хотя я вижу, что уши его пылают, и естество даже натянуло ткань на том месте, где у нашего призового жеребца оно располагается, — Интересно. А, может, руководство нашего Конклава могло бы почерпнуть для себя кое-что полезное, и даже применить на практике кое-какие ваши… Методы? Если они оказались… Продуктивны.

— Они оказались, ваше Величество. И продуктивны, и действенны. И я даже могу предложить вам, не сочтите за хамство или неучтивость, ознакомиться с ними. Разумеется, если будет на то ваша высочайшая воля, сир!

— Она будет. Я… Прошу вас, милорд, передать мне для… Ознакомления. Ваши могущие оказаться полезными для нашего Конклава, материалы.

— Прошу вас, сир! — а то я не приготовился и на такой случай! Материалы, где описаны именно те самые «способы и средства», лежат на самом верху. Страницы пронумерованы. Нужно только не облажаться, и не передать страницы из того, что на самом деле я тут пишу. Минуточку… Ага — есть! Отделил.

— А почему… Эта стопка куда тоньше той, что осталась у вас на столе, милорд?

— Ну, это просто, ваше Величество. Вот в этой стопке, что я передаю вам — как раз мои… э-э… опыты в извлечении из людей и ведьм истины. А здесь — описания всех моих детских воспоминаний. Я начал с самого начала. (Времени же… э-э… достаточно!) Всё, что я запомнил из моего беспечного и счастливого детства. Здесь я рассказываю, какая у меня была няня, какие песни она мне пела, какие сказки рассказывала на ночь, сколько братьев я пережил, чем они болели, да какой камзол мне подарили на семилетие… Словом — настоящие мемуары. Про пока что — вот именно — детство. Про юность ещё не дошёл — записываю, что хорошо помню. Самое, так сказать, яркое. Или…

Или вашему Величество интересно прочесть и про моё воспитание и шалости? — зная, что играть нужно убедительно, храбро протягиваю ему и эту пачку. Хотя если он захочет её взять, мне придётся его придушить. Не хватало ещё, чтоб он прочёл про себя и свою маму, что они на мой взгляд из себя представляли и представляют в действительности! Тупорылый самовлюблённый жеребец и гнусная хитро…опая с-сука!