Чудесно, волшебно, божественно...

Это смерть на него так повлияла? Друзей убить, врагов простить? Тьфу ты, что за чушь в голову лезет? Гарри устало помотал головой, чувствуя, что в той становится тесно от мыслей. Это потому, что она маленькая, детская, и в ней так много дум не помещается, отстраненно подумал Гарри. Посмотрел на подушку и сдался — положил на неё гудящую голову. И сразу же погрузился в глубокий сон.

Проснулся Гарри утром от грохота посуды на кухне. Недоумевая, он выполз в коридор и посмотрел в сторону кухонной двери — сквозь матовое стекло и занавеску виднелся силуэт дяди. Удивляясь тому, почему его не разбудили, Гарри направился в ванную. Умываясь, он старательно убеждал себя, что ему это кажется и из кухни не пахнет жареным беконом. Но нет, нос говорил ему правду — дядя Вернон действительно жарил яичницу с беконом и выкладывал её в тарелки мальчикам. Его самого уже дожидалась порция яичницы с колбасками. Завидев Гарри, Вернон привычно рявкнул:

— Причешись!

Дадли обернулся, увидел Гарри, вздрогнул и схватился за зад, ещё помнящий вчерашний папин ремень. Подумал и заныл:

— Где мама?

— К обеду приедет, — буркнул Вернон. Взял газету и спрятался за ней. Гарри пригладил волосы, подошел к столу и сел на свое место. Яичница дяди Вернона оказалась несоленой, а бекон пересоленным и пережаренным. Дадли ел с корчами, морщился и кривился, но из уважения к отцу глотал молча. Молча ел и Гарри, спокойно и без гримас. Долгое отсутствие Петуньи объяснялось тем, что ветлечебница располагалась в Лондоне, имела топорное расписание, и тётя Петунья уехала с ночевкой к подруге, чтобы с утра точно попасть на прием.

Завтрак прошел в молчании, после чего Вернон велел Гарри вымыть посуду и засобирался на работу. Когда в отдалении стихла машина Вернона, Дадли прошел к холодильнику, открыл его и принялся исследовать содержимое. Нашел ореховую пасту и хлеб, достал и, расположив на столе, начал сражаться с пакетом и банкой. Гарри вздохнул, понимая, что кузен сейчас весь перемажется, а ему всё это придется убирать… Ну-ка, как там по закону Гэмпа?..

— Дадли, подвинься, я сейчас тебе сделаю.

По привычке толстяк хотел огрызнуться, но слишком сильно удивился предложению и послушно отошел. Четко держа в голове формулы Гэмпа, Гарри беспалочково применил к батону и пасте несложную трансфигурацию, превращая простенькие кусочки хлеба в красивенький и вкусный тортик, украшенный глазурью и кремовыми завитушками из ореховой пасты. Дадли потрясенно распахнул глазки, созерцая потрясающий шедевр кондитерского искусства.

— Ух ты!.. Он настоящий, Гарри?

— Попробуй! — слукавил Гарри. Дадли пальчиком снял кремовую завитушечку и отправил в рот. Прикрыл глаза, сладко смакуя. Восхищенно спросил:

— Как?

— Я ж волшебник, — произнес Гарри запретное слово. Дадли открыл глаза, посмотрел на кузена, на торт и решил обойтись без истерик. Чревоугодие в данный момент было существенней. Съев половину, Дадли тихо признался:

— Это не я хотел утопить котёнка. Это Дэннис придумал.

Гарри нахмурился, вспомнив пятерых мальчишек на высоком берегу Уинг-ривер: Дадли и Пирс молчали, Малькольм и Гордон радостно улюлюкали, а Дэннис, самый здоровый и противный, гнусно гоготал, заглушая своим ржанием жалобный писк тонущего котёнка. Разбираться тогда было некогда, надо было спасать маленькую жизнь… Восьмилетний Гарри, выглядящий на шесть с половиной, без раздумий прыгнул с кручи. Едва не убившись о мелководье у берега, он тем не менее уцелел и побрел на глубину к пищащему черному малышу. Вот тогда-то он и потóп, уйдя в воду с головой. Как выбрался — непонятно… Но, кажется, его Пирс и Дадли вытащили. А потом дома Дадли почему-то соврал, что бросил в воду котёнка. И схлопотал ремнем от папы. Теперь получается — зря. Вернон наказал ни в чем не виноватого сына.

— Почему ты не сказал родителям, что это Дэннис? — спросил было Гарри и прикусил язык, вспомнив внушительный кулак хулигана, которым тот пригрозил Дадли, уходящему с реки. Попробуй, мол, проболтаться, прибью!

— Придурок! — с чувством сказал Гарри.

— Кто? — с опаской глянул на него Дадли поверх полусъеденного тортика.

— Вы оба, — хмуро буркнул Гарри. — Но Дэннис вдвойне — он по-настоящему виноват. А ты тоже хорош, — напустился он на Дадли. — Покрываешь преступника, его вину на себя берешь. Зачем?

— Это чтобы он меня ябедой считал? — обиделся Дадли, надув губы. — Да ребята меня задразнят, будут думать, что я плакса, хныка и предатель!

Гарри хотел возмутиться, но вовремя осадил себя, вынужденно напомнив самому себе, что перед ним ребёнок восьми лет, со своими детскими понятиями о чести и благородстве. Это он сейчас семнадцатилетний обалдуй с зачатками усов на верхней губе… Которых у него, впрочем, уже нет. Усы и семнадцать лет остались там, в ледяной луже в богом забытом лесу.

— Всё равно ты дурак! — с облегчением проворчал Гарри. — Надо было спасать котёнка, а не смотреть молча, как он тонет.

— Наверное, ты прав, — грустно кивнул Дадли. — Но это потому, что ты не знаешь, как больно бьет Дэннис.

На это Гарри нечего было возразить. Молча прибрал посуду за Дадли, вымыл оставшиеся ложки и вилки, вытер руки полотенцем, сел на стул и задумался. Странно вела себя память в этой реальности… Ещё ночью он ничего не помнил о котёнке, а потом, с течением рассказа дяди Вернона, его память как будто прояснилась, словно адаптируясь к новым событиям, пережитым «заново». Создавалось странное впечатление, что спасение кошки случилось для того, чтобы память одного утопления наложилась на другое, то самое, в лесу будущего… В той прошлой, первой, жизни он никаких котят не спасал, это он точно помнил. А в этой новой, второй — спас котёнка и помнит (знает), что он волшебник. Кроме котёнка, всё остальное было на месте: и погибшие в автокатастрофе мама с папой, и отросшие за ночь волосы, и севший «от стирки» ужасный джемпер, и…

— А вот фигу вам. Прыгать на крышу столовой я не буду, — мрачно сообщил Гарри пустой кухне. Пошарил глазами по столу и добавил: — Запишусь-ка я в библиотеку…