Деревня на перепутье

Давно уже толковали, что Мартинас Вилимас-де больше не хозяин в колхозе. Еще перед отчетным собранием бабы мололи языками, якобы на место Вилимаса поставят агронома из павешвильского колхоза «Молодая гвардия» — Арвидаса Толейкиса. На отчетном собрании Мартинаса и правда прогнали и выбрали Толейкиса. Но вот уже три недели прошло, а нового председателя все нет как нет. Пошли разные толки. Одни рассуждали, что Толейкис испугался Лепгиряй, где, как известно, сам черт шею сломит, другие поговаривали, что райком подобрал для него еще какой-то колхоз, третьи опять же доказывали, что Толейкиса не отдает «Молодая гвардия». Потом и толковать перестали. Все свыклись с мыслью: уже не приедет.

— Что скажешь, Мотеюс? Едет-таки… — В голосе Римши то ли удивление, то ли любопытство, то ли ожидание чего-то.

— Что тут и говорить, Лукас… — Трубка запыхтела, вывалился густой клуб дыма. — Время скажет, жизнь покажет.

— Радуется Григас. А Вилимас-то ему родней по матери приходится.

— Теперь отец сына своего бы продал. Время такое, Лукас, время… — Лапинас подавился дымом, долго кашлял, тер рукавом слезящиеся глаза.

— При Вилимасе-то по правде жизни не было.

— Вилимас — человек сговорчивый.

— Сговорчивый-то он сговорчивый, а просвету никакого, ни лучика нет, Мотеюс… Ни единого!

— Ни единого. А на что лучик этот? Солнца нам и так хватает, Лукас. Воздух, воздух нужен! А при Мартинасе воздуха хватало. Дышали…

— Не все…

— Ропщешь, Лукас, в колодец плюешь. Смотри, чтоб не привелось из него пить. — Хвостики усов встопорщились, приподнялись до самых ушей, под заячьим треухом блеснули зеленые пуговки глаз. — Глухой ты, а то и слепой… Будто Толейкиса не знаешь? В Павешвиле со всеми на ножах, самому райкому из-за него покою нет. Топор, не человек.

— Меня-то не зашибет. Я и так уже мертвый… — Лукас проглотил горькую слюну и снова загляделся на поля. Взгляд уходил все дальше от деревни, от хутора к хутору, скакал через канавы, обтыканные прутьями кустарника, бежал мимо заснеженных свекольных погребищ, мимо вьющихся тропок, мимо застывшей, закованной в белый лед Акмяне… И шаг за шагом в сердце все сильнее вливалось успокоение. А у моста взгляд остановился. Застыл. — Машина. Видишь, Мотеюс, машина едет…

Лапинас повернулся спиной к деревне, уставился на вешвильскую дорогу.

— Видать, за дровами в Сукмядис едут. — Он плюнул, дернул ягдташ. — Пошли.

И они двинулись к деревне, которая близко, рукой подать, дышала теплом крестьянских изб.

Дверь магазина была полуоткрыта. Кто-то кричал, барабаня кулаками по прилавку. Слышался высокий, визгливый голос продавщицы Виле Вилимайте:

— Нет уж, не дам в долг! Сперва за тот раз принеси. А так не дам. Катись спать!

Во дворе стояли трое: бригадир из Кяпаляй Андрюс Вилимас, чернявый, средних лет и среднего роста человек, с заячьей губой; плечистый великан, достававший головой до крыши, кузнец Юстинас Раудоникис — председатель ревизионной комиссии; Пятрас Гаудутис — бригадир строителей, прозванный Помидором за сильное сходство с этим сочным плодом, — округлый, низенький, чуть выше карманов штанов Раудоникиса, с надутым, красным, будто облупленным, лицом, пухлыми детскими губками, носиком вроде шишки хмеля и такими же невероятно крохотными, будто прорезанными бритвой, мутно-зелеными глазками. Помидор бойко размахивал короткими, мясистыми ручками и торопливо что-то говорил, даже слюна брызгала во все стороны — до того он разошелся. По случаю воскресенья ему хотелось выпить, а приятели никак не могли решиться: оба были не поклонники рюмки, а Раудоникис даже денег при себе не носил, поскольку жена, выпуская его из дому, обязательно чистила карманы.

— Глянь, мельник со своим захребетником идут, — глухо, как со дна бочки, продундил Раудоникис. — Давай напросимся, может, поставит по случаю охоты.

— Большого ли зверя убил, Мотеюс? — крикнул Помидор.

Но ответа так и не дождался, потому что в эту секунду мимо пронесся грузовик. Рядом с шофером сидела женщина с ребенком лет пяти на коленях. В кузове, растопырившись, покачивалась буренка, высовывали морды овцы, белела широкая спина свиньи. А в нескольких десятках метров за первой ехала вторая машина, доверху груженная мебелью, узлами, мешками. Медведь, заклятый враг всякой техники, прозевал первый из грузовиков, погнавшись за приблудной кошкой; тем яростней он кинулся под колеса второго.

Добродушный Кляме Истребок вовремя повернул баранку: переднее колесо чудом не раздавило пса. Зато заднее провалилось в сугроб. Машина забуксовала.

Кляме, не выключая мотора, приоткрыл дверцу кабины.

— Наддайте-ка плечом, мужики.

— Никак карета нового председателя, брат?.. — вполголоса удивился Помидор.

— Похоже… — Вилимас почесал в затылке, не снимая кожаной фуражки. — Забыл сигарет купить… — И юркнул в магазин.

Раудоникис оглянулся, поплелся было вслед за ним. Но любопытство не пустило.

— Пол-литра будет — подсобим, — вызвался Помидор.

— Вот народ, ни стыда ни сраму! — Лапинас швырнул на снег ягдташ, положил на него двустволку. Поплевал на ладони, украдкой поглядывая на Арвидаса Толейкиса, который, выбравшись из кабины, стоял у передка машины и внимательно разглядывал лепгиряйцев.

Роста он был высокого, широкоплечий, в новом серо-зеленом полушубке с серым овчинным воротником. На ногах были начищенные до блеска сапоги и тоже серо-зеленые галифе; из-под расстегнутого полушубка выглядывал темно-синий пиджак.

— А кто ты будешь, любитель пол-литра? Не бригадир ли строителей, как помню по отчетному?

— Чего тут спрашивать, брат, раз известно…

— А я глазам своим не верю, что это бригадир. — Колюче усмехнулся, покачал головой с густой каштановой шевелюрой, которая над висками чуть отступила, из-за чего высокий, немного покатый лоб с двумя неглубокими морщинами как бы подался вперед, всей тяжестью нависнув над продолговатым массивным лицом с резкими чертами. — Почему у моста бревна в кювете валяются?

— А мое какое дело? Чего, брат, набросился? Разве я их туда свалил?..

— Бригадир отвечает за каждый кубометр стройматериалов. Так и заруби себе на носу. Смотри, чтоб завтра эти бревна лежали там, где им положено.

— У Пульгиса сани сломались…

— Товарищ Раудоникис, — оборвал Толейкис Помидора, даже не взглянув на него. — Завтра соберешь ревизионную комиссию. В шесть вечера явитесь в канцелярию.

Заревел мотор. Ухватились мужики кто за что сумел. Лапинас уже успел принести со двора магазина ведро гравия и посыпать под колеса, так что шины хорошо брали, и машина мигом выскочила на твердую дорогу.

Арвидас поблагодарил Римшу с Лапинасом за помощь и захлопнул за собой дверцу кабины.

— Бревна помешали, брат. Командир нашелся… — подскакивал во дворе Помидор, плюясь сквозь зубы.

— Глянь-ка, узнал… — бубнил Раудоникис, злясь на себя, что не успел подтолкнуть грузовик.

— Да вот… С ходу берет… — прошептал Римша.

Мотеюс прищурился, будто целясь в удаляющуюся машину. Потухшая трубка пыхтела, клокотала, скакала в зубах.

— Пошли! — зло бросил он.

И зашагал. За Лапинасом поплелся Римша, а за ним, волоча по снегу обочины цепочку следов, затрусил Медведь.