Безликий

– Иван, – наконец сказала она, – ты когда-нибудь любил?

– Любил… – Он проговорил почти по слогам это слово. – Нет, я не любил.

– Наверное, дай угадаю, не любил, потому что это бессмысленно.

– Я этого не знаю. – Сказал Иван и спешно продолжил, словно оправдываясь под напором внимательных глаз. – Но я скоро узнаю, вскоре я многое узнаю; мне всего лишь нужно добраться до линии горизонта…

– Линии, – перебила его Света, – соединяющей небо и землю?

– Да! – Вскрикнул Иван. – Именно это я и хотел сказать. И тогда, когда я доберусь, тогда мне все станет понятно.

Света тихо присела на стул и обхватила голову руками. Она думала о том, какая все-таки странная и нелепая жизнь; ее жизнь, в которой есть все и нет ничего, за что можно было бы зацепиться; ее жизнь, постоянная и поверхностная, но глубокая до разочарований и новых надежд. Она хотела заплакать, но у нее не получилось; ночами она могла рыдать и осыпать проклятиями свое существование, но через время все-таки примирялась с данностью и набиралась мужества следовать дальше, отыскав компромиссы и утешения, то есть в очередной раз, обманув саму себя, чтобы потом повторить все сначала. Света была опустошена и равнодушна; она ничего не могла почувствовать; она понимала, что в очередной раз встала на путь возвращения к тому, что было.

– Вы выглядите печальной. – Сказал Иван. – Зачем вы… – он замялся, подбирая слово – страдаете?

Света подняла на него стеклянные глаза и продолжила предложения:

– …ведь это так бессмысленно.

– Конечно. – Ответил Иван.

– Вот, именно, бессмысленно. – Повторила она и сразу же спросила о том, знает ли Иван, где находится линия горизонта.

– Нет, но я найду. Мне Толя пообещал помочь с работой; он сказал, что нужно заработать немного денег, чтобы подготовиться к долгому путешествию, а Надежда поможет с оформлением каких-то документов, но каких я так и не смог понять.

– Папа молодец; никого в беде не оставит, да и мама тоже. Они умеют понимать людей и сострадать им. А я, чтобы соответствовать своей семье, тогда расскажу тебе, где находится горизонт.

Света встала, сделала шаг к окну; она поманила рукой Ивана. Он неуклюже встал и подошел к ней.

– Смотри. – Света открыла окно, и в кухню ворвался поток свежего и сильного ветра; несколько газет и горсть салфеток закружили в воздухе; короткие занавески взмыли к потолку. – Вон там, – она ткнула пальцем в пустое пространство; Иван наклонился и посмотрел в окно, прищурив глаза. – Вооон там, видишь? – повторила Света.

– И как мне туда добраться? Куда именно идти?

Их лица оказались рядом друг с другом; Света несколько мгновений смотрела в его печальные и голубые глаза. Ее длинные, русые волосы развивались по ветру.

– Я тебе покажу. – Она забралась на подоконник и взяла Ивана за руку.

– Видишь, там, где кончается лес и начинается ровное поле? – Света подобралась почти в самый оконный проем, держа Ивана за самые кончики пальцев.

– Но, куда мне именно идти? – С надеждой спросил Иван.

– Туда, куда ведет тебя сердце.

– Это правда?

– И это правда. – Ответила она.

Ветер на мгновение усилился; Света с небрежной легкостью разжала руку и бросилась навстречу той точке, в которой она увидела горизонт – линию, соединяющую землю и небо. Иван еще несколько мгновений чувствовал в руках холодную пустоту.

Суд

Процесс начался ровно в полдень. Помещение было наполнено гуляющей прохладой, которая достигалась благодаря своеобразной архитектуре суда: при сильнейшей жаре зал сохранял холод, а при морозе – тепло. Прямоугольная форма строения с высокими потолками разделялась на несколько специальных секций, похожих на большие плоские ступени, которые располагалась по мере их возрастания. Так, в самой нище было место судьи, увенчанное скромным деревянным столом, который обычно пустовал, но служил для того, чтобы измученный от бесконечных процессов вершитель правосудия мог незаметно облокотиться на него и отдохнуть, и железным табуретом, на котором он смиренно восседал уже на протяжении множества лет, от чего медное сидение было стерто до серебристо-белого и мутноватого оттенка; далее, в середине, располагалось место для обвинителя и для свидетелей со стороны обвинения: там были мягчайшие, покрытые атласом кресла, по обычаю настолько просторные, что изнеженные свидетели глубоко утопали в них и растворялись в своем наслаждении; для обвинителя полагался длинный стол из красного дерева, на котором были различные бумаги, книги по юриспруденции, кодексы, графин с водой, печенья, мармелад и небольшой звоночек, позвонив в который, к нему сразу же прибегал услужливый и молчаливый секретарь, готовый исполнить все его прихоти; и на самом верху, на ступени, почти достигавшей потолка, было место для обвиняемого и его защитника: весь периметр был устелен шелковыми подушками, периной, мягкими матрацами, на каменных полках покоились мраморные чаши, наполненные различными фруктами, орехами, восточными сладостями и другими яствами.

Те немногие, кто бывали в этом загадочном месте, полушепотом рассказывали друг другу о необычном составе воздуха: он был не легок и невесом, как в их мире, а тяжел и густ, словно морская вода. Архитекторам пришлось много думать над основной задачей, которую им поставил судья, а именно: «…чтобы всякий посетитель суда чувствовал постоянное возвращение к тому, с чего все началось: к ощущению спокойствия и наслаждения, которое они испытывали в чреве своих матерей». Они со своей задачей справились успешно, и еще никто не жаловался на какие-либо неудобства, связанные с нахождением в суде. Многие люди в своих мечтах просили по вечерам судью, стоя на коленях перед своими кроватями и подняв глаза в потолок, чтобы он позволил им еще раз попасть в суд, потому что там, по их словам, они чувствовали себя прекрасно: вдали от всего мирского они могли хорошо покушать и вдоволь отдохнуть от их трудной жизни. Были нередки случаи, когда люди намеренно совершали преступления, чтобы побыть в помещении суда и испытать те же чувства и ощущения, которые захлестнули их в первый раз. Судья, узнав о настоящих и корыстных намерениях обвиняемых, не гневался и не ругался, а, наоборот, он проявлял к ним снисхождение и сострадание за их неразумное и глупое желание, позволяя им по окончанию процесса посидеть немного на средней ступени, после чего стражи выводили их к месту заключения или иного наказания. Нередки были случаи рецидива преступлений, поскольку в суд хотел попасть каждый, кто осмеливался преступать норму дозволенного; с течением времени выработалась целая деликатная система деяний, совершение которых не доставляют сложностей их исполнителям, и за которые мера наказания была минимальной, что в особой мере прельщала решившихся преступников.

Процесс начался с того, что судья встал, обвел глазами собравшихся участников, коими были: обвиняемый и его защитник на верхней ступени, обвинитель и свидетель на средней ступени, и сказал:

– Прошу процесс по преступлению, а именно убийством комаром человека, чье имя П., считать начавшимся.

Обвиняемый в данном судопроизводстве был комар. Данное обстоятельство, конечно, удивило судью, когда он узнал о преступлении несколько часов назад, но не шокировало; знакомясь с материалами дела, он отчетливо сказал себе, что бесчинство совершено, и комар, также как и человек создан Богом и отличается от него лишь видом и отсутствием сознания, посему и его судить надобно как живого. Об этом судья и продолжил рассуждать далее:

– В роли обвиняемого сегодня представлен не человек, как вы могли уже заметить, – он обратился к другим участникам, – а комар, чего раньше в истории судопроизводства не наблюдалось, и, когда я думал браться мне за этот процесс или нет, то решил, что хоть это и комар, но даже в отношении его деяний должна быть восстановлена справедливость. Вы резонно заметите, что комар неразумен, не обладает человеческим началом, поэтому судить его и не стоит, (данного утверждения будет придерживаться, конечно, защитник), но скажу сразу, что комар, как и все люди, создан Богом, и является частью нашего мира, а если мы хотим установить единую справедливость, то и вершить справедливость нужно над каждым существом нашего мира.

Судья сел на свое место. Он был одет в старые, пожелтевшие лохмотья, которые были похожи на накидку, плотно закрывавшая его молодое, мускулистое тело и в длину достигавшая гранитного пола. Никто никогда не видел судью в другой одежде; он был консервативен в своем выборе, и, в общем, нигде кроме суда никто его не встречал, что, быть может, и было еще одной причиной, почему люди так хотели попасть к нему на процесс. Внешность судьи, по рассказам очевидцев, кому выпадала удача видеть его, говорили, что они не могли оторвать взгляда от этих добрых, честных и сострадающих глаз, которые проникали в самую душу, пробуждая в ней нечто такое, чего они ранее, если и испытывали, то очень отдалено и не так явно, как в те прекрасные мгновения. Люди говорили, что ничего кроме проникновенного взгляда в судье они не могли запомнить, даже если намерено старались запечатлеть в памяти черты его лица. В течение процесса, будь то обвиняемый, или свидетели как с одной, так и с другой стороны, (потерпевшие никогда не привлекались для судопроизводства, что последних очень расстраивало) они чувствовали покорность этому взгляду, чувствовали невольный трепет и глубокое смирение, от чего вели себя на процессе тихо и благоговейно ждали, когда трое других – судья, обвинитель и защитник, решат их дальнейшую участь и вынесут окончательный вердикт. В истории судопроизводства еще не было прецедентов, когда кто-то начинал буйствовать, выражая несогласие с принятым решением; каждый относился к окончательному заключению как к должному и неизбежному обстоятельству, возникшему в его судьбе. После процесса были нередки случаи, когда взгляд судьи приходил увидевшим его во снах, чудился в глазах прохожих, а некоторые, смотря на себя в зеркало, замечали в знакомом отражении размытый и сочувствующий образ.

– А сейчас, по обычаю, слово предоставляется обвинителю, и прежде чем он начнет свою речь, хочу сказать, что в нашем процессе главное не победа, а достижение справедливости, поэтому пусть каждый спросит себя, верит ли он в виновность или невиновность обвиняемого, то есть божью тварь – комара. Ответив на этот вопрос, вы начнете с того, что достигнете справедливости в своей душе.

Обвинитель, отложив в сторону бумаги, которые он уже в течение пяти – семи минут с интересом разбирал, с трудом встал, застегнул на все пуговицы свой темно-зеленый пиджак, отдернул его одни резким движением, провел ладонью по густым усищам, которые гротескно выделялись на его и без того большом лице, вышел в центр своей ступени, встав боком к судье и боком к обвиняемому.

– Самое важное, что необходимо доказать в данном процессе – это элемент умысла. Мог ли комар, который по своей природе существо неразумное, то есть обделенное разумом, умышленно совершить нападение и убийство в отношении человека П.? В чем кроется мотив его действия? Где хранится та искорка, побудившая его совершать убийство? – Сказал обвинители и строго посмотрел на комара.