Отравленные слова

– Хесус Лопес, тридцать девять лет, ему в жизни везло меньше, чем Мартину Боррасу. Семь лет проработал учителем истории у Барбары в школе, уволен одним днем, когда поднялась суматоха, сразу после исчезновения. Не знаю, помнишь ли ты, на него чуть не завели дело за неподобающие отношения с ученицами, но никто не стал на него заявлять. Жена, правда, все равно подала на развод и три года с большим скрипом пускала его к ребенку. В итоге живет теперь с собакой в занюханной студии возле рынка Сан-Антонио, репетиторствует за копейки, подрабатывает в школах учителем на замену, наблюдается у психиатра. Но ведь пить таблетки и сидеть по выходным перед телевизором в квартирке с повышенной влажностью и плесенью – это не преступление.

Суреда хмурится, зажав в руке оба досье.

– Они все еще под наблюдением? – спрашивает он.

Лосано вздыхает.

– Денег на это давным-давно не выделяют. Я сам продолжал наблюдение и вносил данные в их досье. Я был уверен, что рано или поздно кто-то из них проколется и я наконец его поймаю, поэтому и продолжал следить за ними, осторожненько, по выходным.

Тони Суреда не произносит ни слова, но Лосано догадывается, что тот не станет тратить время на неоплачиваемую слежку за подозреваемыми. Он чересчур занят своей математичкой, фитнесом и солярием. В его возрасте Лосано и сам, возможно, не стал бы этим заниматься.

– А вы что думаете? – спрашивает вдруг Суреда, вопросительно глядя на него.

– Что думаю я? – повторяет Лосано, чтобы выиграть время, слегка сбитый с толку откровенностью паренька.

– Какие аргументы за и против каждого из них? Почему вы считаете, что убийца – один из них? Почему вы так в этом уверены? Вы стреляный воробей, старый солдат, но я не понимаю, почему, по-вашему, убийца в конце концов обязательно проколется.

Лосано колеблется, чешет в затылке, размышляет. Он не может обижаться на слово «старый», так оно и есть. Хотя, по правде говоря, нет особой чести в том, чтобы называться «стреляным воробьем» и «старым солдатом». Выражения эти подразумевают опыт, это да, хороший нюх, но в них нет блеска. Они подчеркивают не заслуги, а лишь прожитые годы. Он пытается отвлечься от этой фразы и объяснить Суреде, что заставило его совать нос в чужие дела не на работе, а в свободное время.

– Мартин Боррас – агрессивный эгоист, – бросает Лосано без обиняков. – Привык получать все, что пожелает. Единственный сын, ужасно избалованный, в семье куча денег и прислуги, которой он отравлял жизнь. Мир для Борраса – как поднос с пирожными, которые ждут его не дождутся. Ну и конечно, он убежден, что все должны ему угождать. Он много пьет, нюхал кокаин, ходил к психиатру. Врет, ведет двойную жизнь за спиной у родителей, которые ни в чем ему не отказывают. Все это дело обычное для детишек из богатых семей, но, к несчастью, есть одно отягчающее обстоятельство, из-за которого я заподозрил его. Барбара отказалась спать с ним, а в качестве отвергнутого любовника Мартин Боррас – это бомба отложенного действия.

Суреда лихорадочно все записывает, строчит как стенографистка. Наконец он поднимает глаза и задает последний вопрос:

– Если бы вас попросили выбрать два прилагательных, чтобы описать и определить это преступление, какие вы бы выбрали?

– Жестокое и импульсивное, – тут же отвечает Лосано. Его радует энтузиазм Суреды.

– А что этот учитель? – спрашивает парень без перехода.

Лосано вскидывает голову.

– Должен признаться, он всегда был для меня кандидатом номер один. Этот тип – настоящая головоломка, лабиринт, все сведения о нем обманчивы. На первый взгляд – уважаемый человек, культурный, образованный, с изысканным вкусом, и жена при нем, и ребенок, и работа, и ипотека. Работает не жалея себя, имеет принципы. Но все это лишь фасад. А за ним – тайный педофил, трус, который не отваживается выйти за пределы мнимой добропорядочности. Он играл с девочками-подростками, искал их восхищения, а может, и чего-то еще, в чем боялся признаться даже себе самому. Я по определению не доверяю трусам и лжецам. Хесус Лопес – и то и другое, да еще у него наклонности насильника.

Он произнес эти слова со злостью и отвращением, не сумел отринуть своих чувств, открыто проявил презрение. Суреда спросил о его личных, субъективных впечатлениях – и получил их. Лосано удивляет равнодушие преемника. Парень сует ручку в рот, будто сигарету, и выдает:

– А я бы поставил на Мартина Борраса.

Суреда говорит спокойно, без желания поспорить.

– Но почему? – спрашивает Лосано. Он заинтригован.

– Он молод и незрел. – Суреда поднимает взгляд и смотрит на него с обезоруживающей искренностью. – Молодые больше ошибаются, нам всегда есть в чем себя упрекнуть.

Лосано молчит. Его молодость прошла давным-давно, он уже и не помнит, как думал и чувствовал тогда.

– Есть хочу! – внезапно говорит Суреда и вскакивает.

– Хорошо, давай оставим дела здесь и пойдем поедим, – предлагает Лосано, взглянув на часы. Он ценит распорядок, привычки, обедает он в два часа. Но Суреда извиняется: он договорился пообедать с друзьями из академии.

– Простите, вынужден вас оставить, – бормочет, кладя обе папки на стол. – Но после обеда у меня будет куча времени, чтобы заняться делом Барбары, – добавляет он.

Интерес, всецело владевший им лишь несколько секунд назад, внезапно испаряется, уступив место желанию умять тарелку пасты и отбивную. Да, Суреда прав, импульсивность – главный недруг юности.

Лосано остается один. Он знает: Суреда во время обеда ни на секунду не вспомнит ни о девушке, ни о ее семье, ни о подозреваемых. У Лосано большой опыт, и он подсказывает ему: закрыв дверь, Суреда улыбнется секретарше, похлопает по плечу Себастьяна. Может, перекинется с ним парой фраз насчет матча «Барсы» в воскресенье, попереживает, выиграет ли «Барса» Лигу чемпионов. Но о Барбаре Молине он думать не станет.

Лосано всегда обедает в одном и том же баре. Его купили китайцы, но по-прежнему готовят по средам гаспачо[11], а по четвергам – паэлью[12]. Поначалу Лосано огорчился было, что бар перешел к иностранцам, но теперь уже шутит c Лю Шин и посмеивается над тем, как он накрывает на стол. В конце концов он пришел к выводу, что от этих перемен только выиграл: новые хозяева не повышают цен и не лезут не в свои дела. С годами Лосано стал недоверчив. Раньше во время обеда он молол языком без передышки, а теперь ест в одиночестве, читает «Марку»[13] и одним глазом поглядывает в телевизор. Хоть это и больно немного, но таким образом он постепенно отмежевывается от мира, и будет не так тяжело окончательно с ним порвать.

Кто знает, сможет ли Суреда, молодой и порывистый, раскрыть дело Барбары Молины.

И Лосано спрашивает себя, что за ошибки совершал Суреда.