Безликий

Желтый; ярко-желтый свет разбудил его. Из окон струились мягкие и теплые солнечные лучи, и, попадая на тонкую кожу сомкнутых век, забирали Ивана из его беспокойного сна. Часы показывали шесть утра; Иван после недолгого раздумья резко вскочил на ноги, добрался до телефона и набрал одиннадцать заученных наизусть цифр.

– Все в силе? – Спросил он, когда услышал хриплый бас в трубке.

– Нет. Только хотел тебе звонить. Все отменяется. Ночью объект увезли. Рембрандт ушел по-английски, оставив в место себе репродукцию. Прощай.

Облегчение; груз с плеч; конец всему. Иван чувствовал печаль, досаду, разочарование, ведь только что наступил конец всем его планам, надеждам, мечтам. Сколько раз он твердил себе, что ни на что уже надеяться не стоит, что лучше не планировать ничего и, если и планировать, то только худшие исходы; но, что, в противном случае, может быть сильнее и живучие крохотной частицы надежды, которая вирусом заражает собой человеческое существование? И все-таки было облегчение. Конец, видимо, всегда такой и неважно, что окончилось: дружба, любовь, детский сад, школа, рабочая смена, день, праздник, будущее, мечта, жизнь… это было и больше уже не будет, разве не приятное и не странное чувство закрадывается в душу, когда мыслишь об утрате? или когда думаешь о прошлом, которого не вернуть никогда?

Иван бесцельно слонялся по квартире. Нужно было думать о том, как жить в положении не только утерянного прошлого – с этим еще можно было примириться – но как быть с похороненным заживо будущим? Иван не мог отделаться от образа: его будущее, которое он лелеял и ласкал в своих мечтах, закапывают в глубокую и сырую яму, а он стоит рядом и смиренно, как монах, смотрит на него и улыбается, чувствуя облегчение и досаду.

Нужно было что-то предпринимать. Иван хотел напиться, но отказался от этой идеи: «Слишком предсказуемо. Банально, следовательно, отвратительно». Он знал одно, что ему необходимо было наметить новые ориентиры своей жизни: жизнь без будущего была для него невыносимой; он не мог жить без надежды и без цели, поэтому позвонил Свете.

Света ответила сразу; ее тонкий и почти детский голос никогда не оставлял его равнодушным. Год; уже прошло около года как Света начала любить Ивана и около года после их первой встречи. Ее любовь, как говорят, началась с первого взгляда. Света увидела Ивана, не очень опрятного, не совсем красивого, потерянного, хмурого и влюбилась; кто может ответить, как случается любовь? Если и есть образец женской любви – любви преданной, бескорыстной, тихой и смиренной, то ей соответствовала любовь, которую несла в своем сердце Света. В редкие моменты Иван внимательно смотрел в ее глаза и спрашивал: «Зачем ты меня любишь? За что? Ты ведь знаешь, кто я и какова моя жизнь? Ты знаешь мое ремесло и мое призвание. Для чего ты себя обрекаешь на жизнь без будущего?»; «Если и есть в жизни что-то поистине ценное, непохожее ни на что, редкое, как таафеит, то это моя любовь к тебе» – Отвечала она; «Ты ведь знаешь, что у нас нет с тобой будущего» – повторял Иван; «Будущим живут одни несчастные» – говорила Света.

– Я бы хотел сегодня с тобой встретиться. – Сказал Иван.

– Что-то случилось? – Спросила Света.

– Да. Случилось. – Иван не хотел ей лгать, потому что знал, что его настроение выдает голос, который она чувствует с поразительной точностью.

– Серьезные проблемы? – Испуганно сказала Света.

– Да. – Иван усмехнулся. – Если это так можно назвать.

Он неожиданно подумал о том, что любит ее. Откуда он нашел в себе это чувство, оставалось для него неизвестным, но оно появилось, как вспышка, осветившая густую темноту его подводного мира, эту черноту, в которой он нелепо барахтался в поисках утраченного прошлого и нелепых очертаний будущего.

– Я могу приехать к тебе. – После паузы сказала она.

– Не нужно. Давай встретимся в восемь в Метрополе.

– Хорошо. До встречи. Люблю тебя.

Ровно в восемь Иван зашел в ресторан Метрополь. В руке он держал пышный букет из роз; к нему подошел официант и предложил пройти на свободное место. В просторном зале было людно, почти все столики были заняты; играла легкая и ненавязчивая музыка. Когда Иван присел и официант принес ему меню, позвонила Света: она сказала, что опоздает на минут сорок или пятьдесят, потому что ее задерживают на работе; Иван ответил, что будет ждать ее столько, сколько нужно; «Мне уже некуда спешить» – подумал он про себя.

– Вы будете что-нибудь заказывать? – Спросил официант.

Иван задумался.

«Что обычно заказывают в подобных моментах, когда нужно подождать человека, которому признаешься в неожиданной любви, которая открылась тебе спустя год равнодушного молчания? Чашку кофе? Минеральной воды? Бокал вина или шампанского? Или, может, виски с содовой? Или есть смысл заказать отбивную или стейк? Сколько людей оказывалось в таком же положении, в котором оказался я? Интересно, что бы заказал Рембрандт или Пикассо, или Дали? Они настоящие новаторы и оригиналы в своем деле, но даже их жизни – это постоянное повторение, неизбежная утрата авторства, однако в чем-то они были неповторимы».

– Мне, пожалуйста, водки. – Ответил Иван.

– Насколько много?

– Насколько вам позволит ваша совесть. – Язвительно сказал Иван.

– Желаете поставить букет в вазу? – Спросил официант.

– Нет. Благодарю. Пусть лежит рядом.

Иван бегло осмотрел зал. За небольшими столиками сидели по два – четыре человека; Метрополь был известен тем, что в этом заведении всегда происходит квинтэссенция душ, первые признания в любви, признание в любви и последующие прощения за совершенные грехи; в этом месте люди решаются на отчаянный шаг связать свою жизнь узами брака, поэтому нередко здесь происходит театральное, пафосное и порою, казалось бы, невообразимые предложение руки и сердца, после которого каждый посетитель считает своим долгом подойти к жениху и невесте, и сказать пару-тройку поздравительных слов. Иван некоторое время работал в Метрополе официантом и успел сполна насмотреться на разные способы выражения любви; со временем его чувство восторга и удивления сменилось равнодушием и тихим презрением: его невозможно было ничем удивить – особенно выражением чувств, нелепым обличением в языковую форму «тайных переплетений психики». Однако одним обычным днем у одного человека это получилось. Его звали Леонид. Он был невысокого роста, слегка полноватый, с аккуратно выбритым лицом и зачесанными волосами с пробором; его наружность характеризовала его как педантичного и строго человека, и, как оказалось в последующем, Леонид был экспертом в области искусства. Лишь тембр голоса не сочетался с его внешностью; говорил Леонид басовито и отрывисто, словно отдавал приказы. Между ними завязались приятельские отношения на почве взаимной симпатии к культуре и искусству, и спустя некоторое время Леонид сделал Ивану предложение, от которого тот не смог отказаться. Они ужинали в Метрополе, когда он поманил Ивана к себе и таинственно прошептал ему на ухо: «Вскоре мы завладеем оригиналом Рембрантда способом, который будет не менее оригинальным, чем сама картина, и оставим свою лепту в истории. Мы станем известными на весь мир революционерами, не имеющих имен». Пожалуй, то было самым необычным предложением, которое произносилось в стенах Метрополя.

«Но все окончилось крахом; долгие месяцы подготовки, тщательного планирования, разработка альтернативных стратегий, поддельные паспорта, билеты в другую страну… а также анонимная известность, подготовленные статьи, броские манифесты, наметки будущих книг о переосмыслении искусства, миллионные печатные издания… – все оказалось в прошлом. И, главное, сама идея переосмыслить культуру и показать миру, что искусство мертво; и оставила она после себя только затягивающуюся рану, символизировавшая прошлое, которое становилось нашим будущим. Все это погрузилось в глубокие и темные воды моего океана. – Подумал Иван. – Я останусь тем, кем был рожден – многофункциональной, биологической копировальной машиной, производящей за один только день бесчисленное количество тошнотворных копий. – Иронично подытожил он».

Его размышления прервал официант. На подносе он принес аккуратный и изящный графин, наполовину наполненный прозрачной жидкостью, и поставил его на стол.

– Вы, молодой человек, – сказал Иван, – очень совестливый. Приятно, что такие сотрудники обсуживают клиентов.

– Благодарю. – Ответил официант, смутившись; он собрался уходить, но Иван его остановил.

– Подожди немного; у меня к тебе есть одна просьба.

Иван налил содержимое графина в большой стакан, предназначенный для воды, немного подумал о чем-то и в несколько длинных глотков выпил. Потом он достал из кошелька несколько купюр и отдал их официанту.

– Мне всегда нравился камин в Метрополе. Я мог долго любоваться огнем.

Официант с достоинством принял деньги и что-то пробубнил в знак согласия.

– Как тебя зовут? – Спросил Иван.

– Александр. – Ответил он.

– Хочу сказать, Александр, что у тебя довольно редкое имя.

Официант смутился, не понимая, шутит ли Иван или говорит серьезно.

– Как думаешь, Александр, полученных от меня денег хватит на то, чтобы сжечь этот букет в камине? По правде, я никогда не чувствовал запах жженых роз.

– Это противоречит правилам этого заведения. – Промямлил официант.

Иван достал еще несколько купюр и протянул их Александру.

– Если ты не заметил за время своей работы в Метрополе, то каждый посетитель стремиться в этом месте к оригинальности, а оригинальность не может быть достигнута, если следовать правилам.

– Я работаю в Метрополе месяц.

– И сегодня ты получил самые внушительные чаевые.

– Если вам угодно, то жгите букет. – Ответил официант и сконфуженный ушел.

«Когда ты думаешь, что погружаешься в одиночество – одиночество погружается в тебя. – Неожиданно вспомнил Иван фразу, которая вчера вечером пришла ему на ум, и задумался о том, где он ее слышал или слышал что-то очень схожее с ней. – Как я могу признаться в любви Свете, если это не любовь, а всего лишь мое знание о любви – ее жалкая репродукция, жалкая подделка, будущая игра неумелого актера?».

Иван взял букет и подошел к камину. Некоторое время он внимательно смотрел на огонь, после чего бросил розы в пламя. Он впервые услышал запах жженых роз; их аромат символизировал о любви, которой нет.

Знаки

Я сидел в кожаном, просторном кресле напротив двери директора одной малоизвестной компании, чтобы пройти формальное собеседование и в перспективе получить скромную должность. В томительном ожидании, когда откроется дверь, и меня вежливо пригласят в кабинет для переговоров, и потом либо сухо примут на работу, либо с прискорбным видом откажут, присутствовала таинственная сила, которая заставляла меня заметно нервничать и нетерпеливо отстукивать незамысловатый ритм пальцами по кожаной обивке. Мне было назначено придти ровно в полдень. Стрелки настенных часов постепенно приближались к первому часу, также как и мое негодование к своей наивысшей точке.