Безликий

– Я расскажу вам, что послужило поводом моего семилетнего заключения. – Начал Александр, развернувшись лицом к Олегу. – Это началось в школьные годы. Я встретил девушку, чье имя стало для меня самым важным именем в моей жизни. Она была Эвелина, для меня с самого начала – Эви: невысокая, с большими карими глазами, которые всегда смотрели в этот мир так, словно она впервые попала в него и испытывала настоящее счастье от того, что в нем видела. Ее светлые длинные волосы, стройное тело и красивое лицо, смотревшее на меня с любовью и верой, навсегда останутся в моем сердце. Так случилось, что мы сразу полюбили друг друга, и это было настолько естественно, что по-другому и быть не могло: у нас не было выбора, кроме как влюбиться и быть вместе. Наши школьные годы были прекрасным временем, и я думал, что лучше быть не может, но потом мы стали студентами, и начался период, который по-настоящему можно назвать – нескончаемой и непрерывной чередой счастья. Мы переехали в другой город, сняли однокомнатную квартиру и стали жить самостоятельно. Она училась в театральном институте, ее мечта – выступать на сцене становилась реальностью. Эви была талантливой девушкой: сама природа наградила ее актерскими способностями. Я в то время поступил в музыкальный институт. Ее и мои родные были не согласны с нашим выбором, потому что хотели видеть во мне экономиста, а в ней специалиста в области юриспруденции, но я и Эви решили, что мы не хотим тратить наше время на неинтересные нам науки и пошли своим путем. Только представьте, Олег, каждый день мы делали то, что нам доставляло удовольствие в институте, потом мы встречались и делали то, что хотелось душе – это было время, переисполненное, казалось, незаслуженным счастьем; мы ничего с ней не делали для того, чтобы этого счастья добиться; оно просто существовало в мире также, как сейчас существуете для меня вы. Спустя три года, проведенных самостоятельной жизнью после школы, мы почти достигли нашей самой заветной мечты, которая поначалу казалась неосуществимой. Эви и я хотели выступить на одной сцене: она играла бы главную героиню пьесы, а я бы сидел в углу сцены и аккомпанировал происходящие действия на фортепиано. Наша мечта не успела осуществиться, но произошло событие, изменившее все. Эви попала в больницу. В ту зимнюю ночь она осталась одна дома, а мне нужно было уходить к своим друзьям на ночную репетицию, потому что другого времени для подготовки к концерту нашей группы не было. К четырем утра она мне позвонила и голосом, который я никогда не забуду, сказала, что ей плохо. Я бросился домой. Эви лежала на постели, и ее было не узнать. Она находилась в обморочном состоянии, кричала от боли, все ее тело извивалось в судорогах, и каждая часть моей Эви набухла, словно наполнялась… одним словом, это было ужасно… Я вызвал скорую помощь. Мы приехали в больницу и Эви сразу увезли в реанимацию. Ее родители могли приехать только к обеду, поэтому я был ответственен за нее. До самого утра я находился на грани нервного срыва от ожидания врача и его слов на счет состояния моей Эви. У нее обнаружили цирроз печени на самой крайней и неизлечимой стадии. Врач был жесток со мной, но я за это ему очень благодарен. Он сразу сказал мне, что шансов на спасение нет, и если бы мы обратились за помощью несколько недель назад, то ее можно было бы вылечить, но на данном этапе все было безнадежно. Последующие несколько дней Эви провела в реанимации. Ее состояние было критичным. Потом меня и ее родителей начали ненадолго пускать к ней в палату. Она стала неузнаваемой… я не хочу говорить о том, что она испытывала, потому что ее печень не очищала кровь, организм наполнялся токсинами, боли были ужасными. Она кричала от того, что испытывала, не в силах терпеть агонии, разрывающее ее тело. Поначалу помогали сильнейшие обезболивающие, но и они с течением времени перестали быть действенными. Эви страдала. Я молил врачей оставить меня с ней наедине, чтобы облегчить своим присутствием ее муки и поддержать. Эви была на грани комы и была не в состоянии понять, что с ней происходит: она только чувствовала нескончаемый поток боли. В первые дни случались моменты, когда она приходила в себя и могла узнавать меня. В эти недолгие минуты в ее глазах я видел желание жить, принять бой с ее болезнью и поправиться, но потом таких минут становилось все меньше и меньше. Эви приходила в себя, и тогда я видел в ее глазах отчаяние и пустоту. На десятый день ее болезни, я понял, чего она от меня хотела… трудно объяснить, но ее глаза мне не врали, настолько я знал каждое их выражение, что ошибиться не мог. Через своего знакомого я достал барбитурат и сильное обезболивающее средство. На следующий день, дождавшись, когда мы с Эви останемся наедине, я ввел обезболивающие и после того, как она подействовало, я ввел укол барбитурата, и она умерла.

Тогда я не думал о последствиях. Я не думал ни о чем, кроме как о том, что только я мог спасти мою Эви от этих нескончаемых мук и страданий. В ее глазах я видел желание избавиться от боли, и, она понимала, что лишь я в силах ей помочь, потому что только я любил ее настолько сильно, чтобы решиться на такой отчаянный поступок. Последствия меня не интересовали. Последующие несколько дней я находился в состоянии близким к помешательству. Я не мог поверить во все то, что со мной и Эви случилось. Произошедшее было страшным сном. Потом ко мне в квартиру пришли полицейские и предъявили обвинение в убийстве Эвелины. На допросе мне начали рассказывать о проведенных следственных действиях, установившие реальную причину ее смерти, но я сразу во всем признался. Не было никакого смысла отпираться, да и мне нечего было скрывать от правосудия. Я ощущал равнодушие к своему будущему. Родители Эви меня возненавидели, мой отец пришел ко мне на свидание, когда меня посадили в СИЗО и сказал, что больше он мне не подаст руки, и, что мне должно быть бесконечно стыдно перед моей матерью, которая умерла, когда я еще был маленьким. Потом был суд, и приговор в виде семи лет заключения в колонии строгого режима. Для всех я был моральным уродом, даже мой адвокат, которого мне по закону предоставило государство отнесся к моему случаю с презрением и не сделал ничего, чтобы уменьшить срок. Впрочем, я на этом и не настаивал.

В конце судебного разбирательства мне предоставили слово. Я встал перед людьми, в лицах которых я видел осуждение, ненависть и злобу ко мне, и, не надеясь на их понимание, сказал: «Любовь – это не термин. Невозможно такое чувство, как любовь насильственно подогнать под какое-либо понятие. У всех вас любовь, после того, что случилось с Эви – это идти до конца… сражаться до последнего… переносить все тяготы жизни вместе… это долг перед любимым быть с ним вне зависимости от обстоятельств… Но, вы забываете, что любовь настолько многогранна, что все ваши представления о ней всего лишь крупинка, всего лишь малая часть от той любви, которую я чувствую…». Мне не дали договорить, потому что поднялся шум, и последовала волна оскорблений в мой адрес… Мама Эви тогда крикнула мне через весь зал суда: «Если для тебя это любовь, то ты настоящий подонок». Судья, с трудом успокоив присутствующих, спешно объявил приговор, и меня вывели из зала суда.

Александр замолчал. Он говорил спокойно, но ощущал внутреннее волнение, которое растекалось по всему телу и оседало где-то в области груди. Ему снова пришлось воссоздать в память ужасные моменты тех дней, в которых страдала его бедная Эви. Впрочем, не проходило ни дня, чтобы он мысленно не возвращался в ту больничную палату, наполненную болью и страданием, в ту холодную зиму, которая сопровождала его по этапу к месту заключения, и в тот момент, когда он ввел укол смерти и освободил Эвелину от жизни, которую она не должна была проживать.

– Олег, вы можете ничего мне не говорить. – Сказал Александр, заметив, что его попутчик ощущает неловкость и не может в огромном количестве слов, вертящихся у него на языке, подобрать те, которые были бы уместны в сложившейся ситуации.

– Нет. Ответил он резко. – У меня есть один вопрос… – Олег помолчал и продолжил. – Если бы сейчас вас с вашим нынешним мировосприятием вернуть в прошлое и поместить в такую же ситуацию, которая произошла с Эвелиной, вы бы поступили также? Вы бы убили ее снова?

– Во-первых, это было не убийство. – Холодно начал Александр. – С точки зрения закона – да, убийство, но с точки зрения морали и человечности – это было избавление и освобождение. И да – я бы поступил также.

– И вас совершенно не волнует закон?! Вас бы снова посадили в тюрьму, и вы бы вновь потеряли столько самых лучших лет своей жизни! – Воскликнул Олег.

– Разве это главное? Любовь намного выше того, что происходит на земле. Целью наказания в соответствии с законом является обретение справедливости, нахождение равновесия и баланса на чаше весов правосудия. В итоге, что дали мне эти семь лет? Ничего. Наказание не сделало меня лучше для того общества, в котором я живу, потому что я бы снова поступил также, если бы мне только предоставили выбор. Наша любовь стоила этого.

– Я все-таки не понимаю, почему вы сделали это?! Она бы все равно умерла: итог был бы один. Разница заключалась лишь во времени. И было неразумно совершать убийство, заведомо зная, что оно повлечет за собой тюремное заключение. Ваши лучшие годы прошли в заточении! – Сказал Олег.

– Именно, все дело было во времени. Вы даже себе представить не можете насколько Эви любила жизнь. Она была как луч солнца, как наступившая весна после длительных холодов. Ее жизнь была наполнена постоянным движением и познанием нового, Эви не могла остановиться, она была неудержима и от этого получала истинное наслаждение. Казалось, ее любви могло хватить на весь наш необъятный мир. А потом ее жизнь в один день превратилась в постоянное ощущение боли, страдания и заточения в палате больницы. Я знаю, что такой жизни она ни за что не захотела бы, и, если бы у нее была возможность, то на моем бы месте она сделала то же самое. Это звучит очень цинично и самоуверенно, но я знал Эви как никто другой. Она была смелым и отважным человеком. Она хотела получать от жизни счастье и радость. Ничего другого для нее не существовало. – Ответил спокойно Александр и после паузы добавил. – Я не думал о последствиях, я думал только о том, как бы помочь моей бедной Эви.

– По-вашему это смело? По-вашему то, что вы сделали это смело?! – Громко крикнул Олег, от чего его лицо покраснело.

– Да. Это смелый поступок.

– Ни капли он не смелый. Это поступок труса, поступок… – Олег на секунду замялся, подбирая нужное слово.

– …подонка. – Помог ему Александр, улыбаясь.

– Да, именно! Для вас это был самый легкий путь. Вы просто устали от лишних хлопот и боялись тех трудностей, которые вам предстояло преодолеть!

– Нет, вы меня не понимаете, но спорить с вами я не буду. – Спокойно проговорил Александр. – Но скажу, что жить счастливой и радостной жизнью – это не трусость, трусость – ничего не делать, чтобы обрести счастье и избавиться от той жизни, которая преподносит только боль и страдание.