Нарушенная клятва

1. Риона

Я сижу в своем угловом кабинете и работаю над документами по покупке земли для South Shore Development. Люди думают, что работа адвоката — это сплошные споры, но на самом деле вы проводите лишь малую часть времени в суде или на переговорах по урегулированию. Подавляющее большинство моих часов проходит здесь, в этой комнате, за написанием, чтением или редактированием.

Я не против быть здесь одна. Это мое убежище. Я контролирую все, что находится за этими дверями. Мой рабочий стол стоит так, как мне нравится, напротив двухстороннего вида на башни Марина Сити, Мичиган Авеню и реку Чикаго, раскинувшуюся подо мной.

Все в моем кабинете оловянного, латунного, кремового и голубого цветов, которые я нахожу успокаивающими.

На стенах висят три акварели Шоутянь Сюэ, а в углу стоит скульптура Жана Фурье. Это его работа под названием Строительные блоки, которая должна изображать внутреннюю часть атома. На мой взгляд, она больше похожа на модель солнечной системы.

Я наблюдаю, как все остальные заканчивают свою работу и уходят на ночь. Несколько моих коллег по дороге просунули головы в мою дверь, чтобы сказать мне пару слов, некоторые по работе, а некоторые просто так. Моя помощница Люси сообщила мне, что закончит стопку договоров аренды, которую я ей дала, как только вернется утром. А Джош Хейл сообщает мне, что я заняла второе место в лиге Pick’em на прошлой неделе, что означает, что я выиграла целых двадцать долларов.

— Я не думал, что ты вообще любишь футбол, — говорит он со снисходительной улыбкой.

— Нет, — говорю я сладко. — Мне просто нравится выигрывать твои деньги.

Мы с Джошем не друзья. На самом деле, мы конкуренты. Старший из партнеров фирмы вот-вот выйдет на пенсию. Когда Виктор Вайс уйдет, либо Джош, либо я станем наиболее вероятным выбором для его замены. И мы оба это знаем.

Даже если бы мы не конкурировали за место партнера, я бы все равно его ненавидела. Мне никогда не нравились люди, которые притворяются дружелюбными, но при этом выискивают информацию, которую они могут использовать, чтобы навредить тебе. Я бы уважала его больше, если бы он был честным засранцем, а не притворно милым парнем.

Все в нем меня раздражает, от его слишком обтягивающих костюмов до резкого одеколона. Он напоминает мне ведущего телешоу. По внешности, возможно, Райана Сикреста. По характеру он больше похож на Такера Карлсона, всегда считающего себя вдвое умнее, чем он есть на самом деле.

Воспользовавшись возможностью подглядеть, я вижу, как он сканирует мой кабинет, пытаясь прочитать заголовки на документах, разложенных на моем столе. Он неутомим.

— Ладно, пока, — говорю я ему, указывая на него. Приказывая ему уйти.

— Не работай слишком много, — отвечает он, показывая в мою сторону маленьким пальчиком.

После его ухода его одеколон держится еще двадцать минут. Фу.

Последним уходит дядя Оран. Он управляющий партнер фирмы и сводный брат моего отца. Он всегда был моим любимым родственником. Собственно, благодаря ему, я стала адвокатом.

На семейных вечеринках я загоняла его в угол и требовала рассказать еще одну историю о странных и интересных юридических делах, например, о человеке, который подал в суд на компанию Pepsi за отказ предоставить ему истребитель стоимостью 23 миллиона долларов в обмен на Pepsi Points, или о том, как компания Proctor & Gamble пыталась доказать в суде, что их собственные Pringles на самом деле не являются картофельными чипсами.

Дядя Оран — прекрасный рассказчик, умеющий выжать драму даже из самых запутанных дел. Он объяснял мне прецеденты и законы, и то, насколько важными могут быть даже мельчайшие детали… как даже запятая в неправильном месте может сделать недействительным весь контракт.

Я нашла дядю Орана интересным не только потому, что он забавный и обаятельный, но и потому, что он так похож и в то же время так отличается от моего отца.

Они оба хорошо одеты, в приталенных костюмах, но дядя Оран выглядит, как профессор из Тринити, всегда твид или шерсть, с деревянными пуговицами и заплатками на локтях, в то время как мой отец выглядит, как американский бизнесмен. Они оба высокие, с одинаковыми густыми седеющими волосами, с длинными худыми лицами, но у дяди Орана цвет кожи, который они называют — ирландско-черным, темные глаза и оливковый оттенок кожи. У моего отца глаза васильково-голубые.

Больше всего меня восхищал акцент Орана. Он немного утратил его, прожив много лет в Америке. Но вы все еще можете услышать акцент. И он любит хорошие ирландские поговорки:

«Забыть о долге не означает, что он оплачен». Или: «Нет такой вещи, как плохая реклама, кроме собственного некролога».

Он — версия моего отца, выросшего в Ирландии, альтернативная реальность, если бы мы все выросли там, а не в Чикаго.

Сегодня вечером он стучит в мою дверь и говорит:

— Ты же знаешь, Риона, мы не платим тебе почасово. Ты можешь иногда ездить домой, и у тебя останется достаточно денег на эти модные туфли.

Туфли, о которых идет речь, это пара туфель Nomasei цвета бычьей крови, которые аккуратно лежат в сторонке под моим столом. Я снимаю их, когда знаю, что буду долго сидеть, чтобы не было складок на ногах.

Я улыбаюсь дяде Орану.

— Я знала, что ты это заметишь, — говорю я.

— Я все замечаю, — говорит он. — Например, то, что у тебя перед глазами все договоры о покупке земли на Южном берегу. Я говорил тебе, что Джош займется ими.

— Я уже начала, — говорю я, пожимая плечами. — Я подумала, что могла бы и закончить.

Оран качает головой.

— Ты слишком много работаешь, Риона, — серьезно говорит он. — Ты молода. Ты должна гулять с друзьями и парнями. Хотя бы время от времени.

— У меня есть парень, — говорю я.

— Да? И где он?

— Примерно в пяти милях в ту сторону, — я киваю головой в сторону окна. — В больнице Мерси.

— О, хирург? — Оран фыркает. — Он все еще рядом?

— Да, — смеюсь я. — Что не так с Дином?

— Ну… — Оран вздыхает.

— Я не собирался ничего говорить. Но я видел, что он прислал тебе розы на днях. Красные розы.

— И что?

— Не очень-то у него богатое воображение, правда?

Я пожимаю плечами.

— Некоторые люди любят классику.

— Некоторые люди интеллектуально ленивы.

— Какие цветы правильно посылать женщине?

Оран ухмыляется.

— Я всегда посылаю виски. Если послать женщине бутылку односолодового виски Bunnahabhain Forty-Year… тогда она поймет, что ты настроен серьезно.

— Ну, у нас не серьезно, — говорю я ему.

Оран входит в мой кабинет и забирает стопку папок с моего стола.

— Эй! — протестую я.

— Это для твоего же блага, — говорит он. — Иди домой. Надень красивое платье. Забери своего мужчину из больницы. Наслаждайся вечером. Джош найдет это на своем столе завтра утром, ленивый засранец.

— Ладно, — говорю я, просто чтобы успокоить его.

Я позволяю Орану унести папки, а затем смотрю, как он направляется к лифту, с кожаным сумкой, перекинутым через плечо вместо дипломата. Но у меня нет намерения уходить. У меня есть миллион других проектов, над которыми нужно работать, с договорами о покупке или без них.

И это мое любимое время для этого, после того, как все остальные ушли и свет автоматически погасает на этаже. В полной тишине, весь офис в темноте, и только городские огни сверкают подо мной. Никаких прерываний.

Ну, почти никаких.

Мой мобильный телефон жужжит на столе, где он лежит вниз экраном. Я переворачиваю его и вижу имя Дина.

Ты все еще в деле? Хочешь встретиться со мной и выпить в Рози?

Я подумала. Ресторан Рози находится всего в паре кварталов отсюда. Я легко могу зайти выпить по дороге домой.

Но я устала. Мои плечи затекли. И сегодня у меня еще не было возможности заняться спортом. Я думаю о бокале вина в модном, шумном баре по сравнению с бокалом вина, выпитым в собственной ванне, слушая подкаст вместо пересказа дня Дина.

Я знаю, какой вариант кажется мне более привлекательным.

Извини, — пишу я в ответ. Собираюсь работать допоздна. Затем я просто пойду домой.

Хорошо, — отвечает Дин. Поужинаем завтра?

Я колеблюсь.

Конечно, — набираю я. Завтра в 18:30.

Мы с Дином встречаемся уже три месяца. Он торакальный хирург — умный, успешный, красивый. Компетентен в постели (я думаю, все хирурги такие, они понимают человеческое тело и полностью контролируют свои руки).

Я должна хотеть пойти завтра на ужин. Я должна быть в восторге от этого.

Но я просто… безразлична.

Это никак не связано с Дином. Это проблема, с которой я сталкиваюсь снова и снова. Я узнаю кого-то, и начинаю придираться ко всем его недостаткам. Я замечаю несоответствия в их высказываниях. Дыры в логике их аргументов. Я хотела бы отключить эту часть своего мозга, но не могу.

Мой отец сказал бы, что я слишком многого ожидаю от людей.

Никто не совершенен, Риона. Меньше всего ты сам.

Я знаю это.

Я замечаю свои недостатки больше, чем чьи-либо, я могу быть холодной и неприветливой. Навязчивой. Быстро злюсь и медленно прощаю.

Хуже всего то, что я легко раздражаюсь. Например, когда человек начинает повторяться.

Прошло всего несколько месяцев, а Дин уже трижды рассказывал мне о том, как он думает, что анестезиологи в его отделении сговорились против него, после того, как он отказался взять на работу одного из их друзей.

— Это все эти южноафриканцы, — жаловался он, когда мы в последний раз обедали. — Нанимаешь одного, а потом они хотят, чтобы ты нанял их двоюродного брата или шурина, и вдруг хирургическое отделение переполнено ими.

Кроме того, он, похоже, считает, что теперь, по прошествии трех месяцев, ему причитается большая доля моего времени. Вместо того чтобы спросить, свободна ли я в пятницу или субботу вечером, он настаивает на этом. Он строит для нас планы, и мне приходится говорить ему, что я занята работой или семейным ужином.

— Знаешь, ты могла бы пригласить меня на ужин со своей семьей, — сказал он сердитым тоном.

— Это не светский ужин, — сказала я ему. — Мы обсуждаем планы второй фазы развития Южного берега.

Большинство ужинов с моей семьей — рабочие ужины, так или иначе. Наш бизнес и наши личные связи настолько глубоко переплетены, что я едва ли узнаю своего отца, мать, братьев и сестер вне работы.

Судьба нашего бизнеса — это судьба нашей семьи. Вот как это работает в ирландской мафии.

Дин догадывается о криминальных связях Гриффинов — было бы невозможно не знать. Мы были одной из крупнейших ирландских мафиозных семей в Чикаго на протяжении двухсот лет.

Но он не понимает этого. Не совсем. Он думает об этом, как об интересной предыстории, как люди, которые говорят, что они потомки Генриха Восьмого. Он понятия не имеет, насколько актуальна и постоянна организованная преступность в Чикаго.

Это всегда дилемма в моей жизни на свиданиях. Хочу ли я парня, который не знает о темной изнанке этого города? Который никогда не сможет понять, как я закрепилась в своей семье? Или я хочу одного из людей из этого мира, которые работают на моего отца, разбивают головы и хоронят тела, с кровью под ногтями и вечно спрятанным пистолетом?