Мать и мама

– Марина Ивановна, – стоит ли говорит об этом!? – вмешалась Элеонора Арсентьевна, – Алексей, не нужно!

– Элеонора Арсентьевна, я вас прошу! – тон Марины Ивановны был таким убедительным, что Элеонора Арсентьевна решила отступить, пожалуй, первый раз в жизни.

– Так вот, – продолжил Алексей Сергеевич, – когда у Элеоноры Арсентьевны случился приступ, Василий Петрович не остался равнодушным, он ко мне заходил, интересовался состоянием здоровья. Беседуя, выяснилось, что у Василия Петровича та же группа крови, что и Элеоноры Арсентьевны, и он тут же, не думая, предложил себя в качестве донора. Результаты показали очень высокую совместимость. Но, теперь в другом стала проблема!

– В чём же? – спросила Марина Ивановна.

– Теперь Элеонора Арсентьевна не хочет!

– Ну? Я ничего не понимаю, – Марина Ивановна встала от волнения, – вы хотите сказать, что Вася может помочь вылечиться Элеоноре Арсентьевне.

– Это, конечно, процесс длительный, но шанс вылечить нашу дорогую Элеонору Арсентьевну очень высокий.

– Ой! – Марина Ивановна плюхнулась на кровать так, будто скинула с плеч пудовый мешок, – и стоило скрывать? Радоваться нужно, Элеонора Арсентьевна, а вы хотели скрыть! Да разве я буду против? Вы Васю моего плохо знаете! Он никогда не останется в стороне, если кому-то нужна помощь! Вы просто его плохо знаете. Он с детства такой, никогда не останется в стороне. Он и донором был долгие годы, кровь сдавал! – с неким облегчением спешила рассказать Марина Ивановна, – Алексей Сергеевич, вы уверены, что Вася подходит?

– Да! – уверенно заявил Алексей Сергеевич, – мы проверили несколько раз. Ради такого случая, Элеонора Арсентьевна, разрешаю Вам сегодня яичницу с беконом, это дело надо отметить хорошим вкусным завтраком! А Вас, Марина Ивановна, попрошу поговорить с вашей соседкой, почему она так отказывается от помощи вашего сына. Убедите её согласиться!

Алексей Сергеевич вышел из палаты, оставив старушек смотреть друг на друга.

– Преступление века случилось! – немного сипя от переживания вдруг сказала Элеонора Арсентьевна.

– Какое? – Марина Ивановна, не понимая о чём идёт речь, приняла тему, как повод снять напряжение.

– Спешила всё. Всё старалась неделю протолкнуть, ждала выходные, осень, зиму протолкнуть, рвала листочки у календаря, не понимая, что я в урну не листочек от календаря выбрасываю, а свою жизнь. Молодость моя, в той урне осталась – вот эта кража века! Молодость мою украли, да так ловко, что я даже не заметила! Из-под носа увели! – Элеонора Арсентьевна полезла в тумбочку за альбомом, – вот только и остались фотокарточки, которым даже я не верю уже.

– Что поделать! Так устроена жизнь.

– Вот, поглядите, как устроена моя жизнь! – Элеонора Арсентьевна протянула открытый альбом Марине Ивановне.

– Никак не разберу, – Марина Ивановна пыталась вглядеться в фотографию, – не пойму с кем это Василёк, кто эта девушка? От куда эта фото у вас? Да где же мои очки? – Марина Ивановна рукой пыталась найти очки на ощупь, не отрывая глаз от карточки. –Что же это? – молящим голосом спросила Марина Ивановна, наконец рассмотрев фото через очки.

– Красивая девушка, правда!? Эта девушка – я! А рядом со мной мой Лёва, отец Василия. Как две капельки воды. Когда я вышла из ванны и увидела Василия, меня удар чуть и не хватил. Я подумала, что Лёва передо мной стоит. Потом то я поняла, что это …

– Ваш сын, – добавила Марина Ивановна.

– Да. Наш с Лёвой сын. Тут и без анализов видно всё. Анализ только подтвердил очевидное. Марина Ивановна, прошу вас, – Элеонора Арсентьевна вцепилась в руку Марины Ивановны, – ничего не говорите Васеньке, Лёша скажет ему, что кровь не подошла, я заставлю его! Только вы ничего не говорите! Не надо ему знать! Вы его мама только вы! –Элеонора Арсентьевна сползла на колени перед Мариной Ивановной.

– Нет, – Марина Ивановна обняла Алю, – я не могу. Вася должен знать. Он всю жизнь ждал встречу со своей мамой, он хотел эту встречу. Не просите! – слёзы Марины Ивановны потекли в волнистые волосы Элеоноры Арсентьевны.

Марина Ивановна плакала о счастья, что её любимый и единственный сынок – смысл всей её жизни, нашёл свою родную маму. Он ни разу в жизни не дал повода Марине Ивановне думать, что его любовь менее сильна, чем любовь родного сына, напротив, его любовь к новой маме была в разы сильнее. Настрадавшись в детстве, его маленькое сердечко еще тогда научилось генерировать любовь в несколько раз больше, обычного детского сердца, знающего тепло родной мамы. Но Марина Ивановна понимала, что на этой непрочитанной страничке жизни, так и осталась закладка, оставленная маленьким мальчиком.

Элеонора Арсентьевна не хотела тревожить чувства Василия. Если он прожил без неё всю жизнь, то сейчас тем более не время для появления в его жизни, так думала Элеонора Арсентьевна. Но больше всего её было стыдно, стыдно посмотреть сыну в глаза – объяснить своё предательство. Ей хотелось провалиться под землю, но она не разверзалась.

В палату вошёл Василий. Он застал Элеонору Арсентьевну одну. Её глаза были наполнены тоской и сожалением. На кровати сидела согнувшаяся под тяжестью своей главной ошибки в жизни старушка, которая ничего не имела общего с той женщиной, приходившей в детский дом. Василий много раз представлял их встречу, он никогда не переставал желать встречи с мамой в своих мечтах. Он проходил через разные периоды своего переживания, но никогда не было в его чувствах ненависти к своей маме. Его глаза наполнялись слезами, и, словно, маленький ребёнок, он бросился к ней.

– Здравствуй, мама! – Василий уткнулся лицом в колени Элеоноры Арсентьевны.

– Здравствуй, сынок! – Элеонора Арсентьевна проглотила ком, закинув голову кверху. Нестерпимо больно жгло душу чувство упущенной возможности воспитывать свою кровь. Прижимать к своей груди того, кто кого выносила под своим сердцем.

– Я помню вас. Вы мне так делали в детстве, – Василий имел виду её руку. Элеонора Арсентьевна обнимала малыша, запуская руку в волосы, поглаживая кончиками пальцев головушку.

– Ты был совсем крохой.

– Я вас подсознательно помню. А ещё вы мне во сне часто снитесь, вот такой, как в альбоме, – Василий глядел на фотографию Элеоноры Арсентьевны в открытом альбоме.

– Прости меня, сынок! Прости, если можешь. Хотя бы чуть-чуть прости, – Элеонора Арсентьевна смотрела на свои старые руки, в волосах своего ребёнка, – я помню, только руки мои были совсем другие.

– Мне не за что вас прощать! Я не держу ни зла, ни обиды на вас. И меня не интересует почему вы так сделали. Мне важно только одно – что я снова встретил вас! – Василий сел рядом с мамой и обнял её обеими руками.

– Спасибо, сынок!

– Теперь всё будет хорошо! Только вот с операцией нельзя медлить.

– Не будет никакой операции, сыночек! Не будет!

– Нет! Как же так!?

– Не спасай эту старуху! Я не стою ни одной твоей клеточки, самой маленькой, ни одного твоего волоска – самого коротенького! Разреши мне искупить свою вину перед собой! Не будет мне уже ни детских утренников, ни линейки на первое сентября, даже двойки не будет. Не готовить мне тебе завтрак перед школой, ни встречать после института, не сидеть на твоей свадьбе, ни мамой называться – мать я! Биологическая мать – не больше! Это счастье, что я тебя встретила!

– Извините, я не вовремя! – Марина Ивановна появилась в дверях, – процедура закончилась. Я там подожду.

– Нет, нет! – в один голос сказали Василий и Элеонора Арсентьевна.

– От вас нет секретов, Марина Ивановна! Это мне впору выходить!

– Ну, что вы! Не говорите так! Зато теперь у меня две мамы! – Василий усадил Марину Ивановну по другую руку и обнял обеих.

– Мать и мама! – Элеонора Арсентьевна будто поправила Василия.

– Я не могу вас тут оставить. Я хочу, чтобы вы жили вместе с нами! Правда, мам! – Василий повернулся к Марине Ивановне!

– Конечно! Тем более вы привыкли – как я храплю, будем жить в одной комнате, – улыбнулась Марина Ивановна.

– Вася, сынок! Я тебя только об одном попрошу – покажи мне фотографии своих деток!

У Элеоноры Арсентьевны в жизни было много сложных дней и тяжелых ночей, но надвигающийся вечер, обещавший боль и ужас одиночества, пугал беспомощную в этой схватке Алю, больше, чем её болезнь. В душе, эта смелая и стойкая женщина, даже радовалась надвигающейся эмоциональной буре, которая будет безжалостно и беспощадно терзать усталое сердце, помогая искуплять вину перед сыном. Аля представляла, как будут этим же вечером, её родные внуки, унаследовавшие генетический код её семьи, радоваться не родной бабушке, по сути чужому человеку, вернувшемуся из этой тюрьмы старости. Нет, Аля не ненавидела Марину Ивановну, напротив, она была безгранично благодарна этой женщине и её мужу за то, что они всю свою жизнь посвятили её сыну, восполнив пустоты своей любовью, которую не дали родные мама и папа.

Элеонора Арсентьевна подошла к окну. Василий заботливо придерживал Марину Иванову своей рукой, терпеливо сдерживая скорость шага, чтобы мама не спешила и спокойно проследовала к автомобилю. Марина Ивановна, останавливаясь на несколько секунд, что-то показывала сыну, указывая толи на тропинки, толи на лавочки. Возможно, она сейчас говорила о совместных с Элеонорой Арсентьевной прогулках, создавая возможность такого предположения приятным для Элеоноры Арсентьевны, хотя бы так, на расстоянии она оставалась не забытой.

Василий не обернулся. Он это сделал не нарочно. Сын не помнил тот эпизод из своего детства, когда мама его забыла в детском доме и больше не вернулась. Василий был тут всего несколько раз, и, скорее всего, не обратил внимания где именно находилось окно, из которого сейчас его провожала взглядом, давшая ему жизнь женщина. Автомобиль скрылся за закрывшимися воротами, унеся с собой что-то, что ещё оставалось у Элеоноры Арсентьевны, оставив в душе одинокой старухи бездонный океан пустоты. Слёзы – вот что могло сейчас хоть как-то её утешить. Но сухие престарелые глаза были бесчеловечно скупы даже на одну слезинку. Они даже не моргали, заставляя смотреть на закрытые ворота.

Але вернулась та боль, которую испытал её крошка в день разлуки. Теперь она поняла сполна, что значит быть “забытой”.

Как ни старалась Алевтина вспомнить, но она не могла вспомнить, чтобы кого-то из стариков, дети забрали из этого пансионата обратно домой. Марина Ивановна была единственным человеком, за которым пришли. Неудивительно! Ведь она сама пришла когда-то за маленьким ребёнком, отчаянно нуждающимся в маме. С годами ничего не изменилось – маленький ребёнок давно стал взрослым мужчиной, но ему всё также нужна была мама.

Аля уснула под утро, когда первые лучи солнца, чуть начали касаться верхушек самых высоких сосен. Сверчки, прячась в траве под этими вековыми соснами всё еще продолжали играть свою ночную мелодию, не замечая первых вестников утра. Туман лениво опускался на траву, оседая росой. На небе одна за одной гасли звёзды, исчезая в голубеющем небе, словно чьи-то сны.

Алин сон только начинался. Аля видела себя молодой, в красивом платье. Её губы были накрашены яркой помадой, но казались весьма скромными. Прическа была аккуратно уложена под белую шляпку. У Алевтины было такое радостное настроение, что казалось её ждёт самая главная встреча всей её жизни. Но вот – почему-то ею овладевает смятение. Чувство радости и счастья от предстоящей встречи вот-вот ускользнёт. Она отчётливо слышит звук от своих каблуков. Она идёт по тропинке детского дома к калитке. Алевтина остановилась… Она чувствовала взгляд малыша… Запах его волос, всё ещё стоял у неё в носу. Сквозь сон ей хочется закричать самой себе – НЕ УХОДИ! Она знала, что если сейчас не обернётся, то уйдёт навсегда. Канонада ударов её сердца резко затихла – Алевтина обернулась. Из её сонных закрытых глаз потекли слёзы. Это были самые счастливые слёзы – малыш, увидев, что мама обернулась, от счастья забарабанил обеими ладошками по стеклу, издав пронзительные звуки радостного смеха. Теперь мама его тут не забудет! Они будут вместе всегда!