Жалкая

7. НИКОЛАС

Эта маленькая гребаная лгунья.

Формально, я полагаю, она никогда не говорила мне своего имени.

Но она из Уэстерли. И я… я сказал ей своё имя. И что я начинаю новую работу.

Блять.

Я работаю агентом уже восемь лет, с двадцати четырех лет, и ни разу не усомнился в себе. Но сейчас, видя девушку, которая не покидает моих воспоминаний, стоящую прямо передо мной, пока я веду активное расследование под прикрытием? Шансы определенно не в мою пользу. И если быть до конца честным, я уже провалил дело, потому что если бы я выполнял свою работу, я бы узнал, кто она, когда изучал её фотографии в наших файлах. Может быть, если бы я присмотрелся, я бы заметил сходство, но моя красавица — не эта черноволосая девчонка с пирсингом, покрывающим все её уши, и карими глазами, которые смотрят так глубоко, что обугливают мою кожу.

— Я знаю, — выводит меня из оцепенения Дороти.

Я вздергиваю бровь.

— Что знаешь?

Она придвигается ближе ко мне.

— Ты пялишься на мою сестру. Она другая. Многие люди называют её неприветливой. Она не часто выходит в свет.

— Оу?

— Но это не её вина. Наша мама, она… она не слишком хорошо относилась к Эви, понимаешь? Это вызвало много проблем, — она постучала себя по голове. — Вот тут.

Желание продолжать задавать вопросы, узнать всё об Эвелин Уэстерли, очень сильное, но я сдерживаю себя, не зная, хочу ли я знать из-за дела или потому, что она под моей кожей; энергия, исходящая от неё, даже сейчас достаточно тяжела, чтобы заставить меня балансировать на грани здравомыслия.

Никогда не было никого, кто бы так на меня влиял. Именно по этой причине я подошел к ней в клубе, и определенно по этой причине я трахнул её на грязном кафеле в уборной, пока она кричала мне в рот.

Мои глаза следят за Эвелин и Зиком, пока они идут к столу, его рука обнимает ее плечи, а уголок её губ украшает лёгкая ухмылка. Раздражение проскальзывает сквозь меня, когда я оцениваю их совместимость. Ей спокойно с ним. Она доверяет ему.

Они встречаются? Он слишком стар для неё.

Как только они подходят к нам, наши взгляды встречаются, и у меня сжимается челюсть, когда она первой проскальзывает в кабину, втискиваясь между деревянными панелями и Зиком, который садится рядом с ней.

Рука касается моей руки и выводит меня из состояния задумчивости, и я смотрю на Дороти, вспоминая, где нахожусь и, самое главное, что должен делать.

Теперь ты Брейден.

— Ты голоден? — спрашивает Дороти, ухмылка расползается по её лицу.

Она выглядит такой невинной и милой, что трудно поверить, что она замешана в какой-либо преступной деятельности. Но я давно усвоил, что никогда не стоит судить о книге по её обложке. Лучшие преступники — это те, кого вы никогда не подозревали. Это те, с кем ты шутишь, кому ты учишься доверять, кто становится твоим лучшим другом, пока они наносят тебе удар в спину и крадут всё у тебя из-под носа.

Мой взгляд скользит по бледно-желтому платью Дороти, а затем возвращается к её лицу, её щеки пунцово вспыхивают от моего внимания.

— Можно было бы поесть.

— Я уже попросил их приготовить что-нибудь для нас, — вклинился Зик.

Я бросаю взгляд на Зика, а затем перехожу к Эвелин, не в силах удержаться от того, чтобы не вступить с ней в разговор.

— Как насчет тебя? — я дергаю подбородком в её сторону. — Ты будешь есть?

Дороти смеется рядом со мной, прикрывая рот и качая головой, чтобы заглушить шум.

— Я тебя умоляю, Эви никогда здесь не ест.

Взгляд Эвелин прожигает меня насквозь, пока я не чувствую его в пальцах ног.

— Почему? — спрашиваю я. — Ты слишком хороша для еды из бара, милая?

Она выпрямляется, но не говорит ни слова, просто продолжает смотреть на меня своими смертоносными, мать их, глазами.

— Она хороша для того, чтобы время от времени побаловать себя, — наконец отвечает она. — Но кроме этого, в ней нет ничего особенного. Я едва ли вспоминю, что она была у меня во рту, когда я закончу.

Дороти гримасничает.

— Отвратительно, Эви. Почему ты так говоришь?

— Звучит довольно напыщенно, — вклиниваюсь я, раздраженный тем, что она намекает на то, что наша совместная ночь была забыта. Я протягиваю руку через заднюю стенку кабинки, устраиваясь поближе к Дороти.

Эвелин слегка ухмыляется, фальшиво. Такую, в которой не видно зубов, а уголки едва заметно приподняты. Но этого достаточно, чтобы зажечь искру в моем животе, зная, что я вызываю у неё такую реакцию.

Помнит ли она имя, которое я ей дал?

Может, у неё часто бывают партнеры на одну ночь, а я просто один в этой длинной очереди. Эта мысль заставляет мою внутренности сжаться.

Странно, что она не предъявляет мне за это, и я не могу решить, хочу ли я, чтобы она помнила, или предпочел бы, чтобы она забыла. Последнее было бы проще всего. Но в глубине души я знаю правду, как бы мне ни хотелось не признавать её. Я хочу, чтобы она помнила каждую секунду нашего времени, так же, как это было выжжено в моем мозгу с тех пор, как это произошло.

И сейчас она наблюдает за мной.

На самом деле, она не перестает наблюдать за мной с того момента, как я вошёл в помещение, как будто она отделяет один за другим мои слои и переставляет их так, чтобы они уместились в её голове.

Я чувствую себя уязвимым, незащищенным, почти в её власти. А это значит, что она — огромная помеха.

Мое горло сжимается, нервы бьются под кожей.

Блять, блять, блять.

— Можноо, — говорю я, протягивая руку, чтобы прижаться к плечу Дороти, внезапно нуждаясь в нескольких минутах, чтобы собраться с мыслями.

Она хмурится, нижняя губа слегка надувается.

— Ты в порядке?

Вынужденно усмехнувшись, я киваю.

— Да, я сейчас вернусь.

Она двигается, выскальзывает из кабинки и встает, а я следую за ней, проскальзывая мимо, направляясь в тёмный коридор, ведущий к туалетам.

Но не её взгляд я чувствую на своей спине.

Мои ноги горят, когда я спешу в маленькую уборную, открываю дверь и быстро закрываю её за собой, затем бросаюсь к раковине и включаю её, набираю в ладони холодную воду и брызгаю её в лицо. Ледяное ощущение возвращает мои нервы в устойчивое состояние, и я сжимаю костяшки пальцев на краю стойки, капли воды стекают с моего носа в раковину.

Соберись. Это не проблема. Она не проблема.

Размяв шею, я поворачиваюсь к диспенсеру для бумажных полотенец и хватаю несколько. Я вытираю лицо, прежде чем сделать глубокий вдох и напустить на себя фальшивую уверенность, которой на самом деле не чувствую, когда выхожу из уборной и возвращаюсь в темный холл.

Мои шаги замирают, когда я натыкаюсь на Эвелин, прислонившуюся к стене, где она явно ожидала меня.

Её глаза опущены, пока она рассматривает свои ногти, её черные волосы откинуты назад, демонстрируя безупречную шею. Я провожу взглядом по её фигуре, впитывая её, как воду в пустыне. Она так отличается от той, какой была в тот вечер в клубе, с её рваной майкой, черной юбкой, сапогами до колен на шпильках и серебряными кольцами, но этот образ ей идёт больше; глубокий фиолетовый цвет на её губах как-то даже сексуальнее, чем розовый, который был на ней в ночь нашей встречи.

— Николас, — наконец она поднимает взгляд, выпрямляется у стены и наклоняет голову. — Или лучше сказать Брейден?

Она делает шаг ближе, и, как бы я ни старался этого не делать, в моей голове проносятся воспоминания о её маленькой фигуре в моих руках. Как она идеально слилась с каждым сантиметром моего тела. Какой податливой и теплой она была, когда я обхватил её за талию и удовлетворил её своим членом.

Я прочистил горло, проведя рукой по волосам.

— Да, — поморщился я. — Сожалею об этом.

Её глаза сужаются, и она делает ещё один шаг.

— О чём?

— Чём? — повторяю я.

— О чём именно ты сожалеешь?

За всё. Я сожалею, что я встретил её тогда. Я сожалею, что я знаю её сейчас. И Я сожалею, что она и близко не такая, какой я её себе представлял. Но я не говорю ничего из этого. Вместо этого я засовываю Ника Вудсворта глубоко внутрь, где я не смогу его найти, и позволяю Брейдену Уолшу занять центральную позицию.

Я пожимаю плечами, изображая на лице кривую ухмылку.

Её глаза вспыхивают, губы слегка поджимаются. Она делает ещё один шаг ближе.

— Есть два варианта, Брейден. Либо ты солгал мне о своём имени тогда, либо… ты лжешь сейчас.

— Всё не так сложно, милая, — я смеюсь. — Я встречал таких, как ты, тысячу раз. Одинокая девушка в баре, играющая в недотрогу, но отчаянно желающая, чтобы её трахнули. Все классические признаки прилипалы.

Мой взгляд скользит по её шее, когда она откидывает голову назад и смеется.

— Попрошу, это не я было той, кто выпрашивал имя и ходила за мной в приватные помещения только для того, чтобы попробовать на вкус.

Теперь это я делаю шаг вперед, мое дыхание мягко обдувает её макушку.

Черт возьми, она маленькая.

Она поднимает голову, чтобы встретить мой взгляд, и я глубоко вдыхаю, когда она это делает.

Сначала я подумал, что мне не хватало поразительной синевы её глаз в ту ночь, когда мы встретились, но вблизи темно-карие глаза переливаются желтым и зеленым, создавая калейдоскоп цветов, таких глубоких и таких, блять, красивых, что они засасывают и затягивают меня, как зыбучие пески.

Мой член твердеет.

Нет. Я бы всё отдал, чтобы вернуться к тем базовым голубым глазам.

— И какой же это был восхитительный вкус, — прохрипел я.

Она усмехается.

— Ты свинья.

Наклонившись, я прижимаюсь ртом к её уху.

— Я никогда не утверждал, что я джентльмен, и я не буду извиняться за ложь, когда всё закончилось тем, что ты дрожала вокруг моего члена.

— Разве? — она наклоняет голову. — Я не помню.

Я ухмыляюсь.

— Ну и кто теперь врёт?

Она хмыкает, поднимает пальцы и проводит ими по пройме моего пиджака. Я смотрю на это движение, мои руки сжимаются в кулаки, чтобы не протянуть руку и не притянуть её к себе. Чтобы напомнить ей, как сильно ей понравилось то, что я заставил её чувствовать.

— И это новая работа, которую ты начинаешь? — пробормотала она, не отрывая внимания от каждого места, к которому прикасается. — Работа с моим отцом?

— Просто новая авантюра, — пробормотал я. — Расширяю свои горизонты. Я не знал, что он твой отец.

Она наклоняет голову, как будто впитывая мои слова и позволяя им опуститься в её мозг, чтобы потом использовать их против меня.

Я никогда не встречал никого, похожего на неё.

Она нервирует меня так, что по коже бегут мурашки. Она была бы прекрасным следователем.

Её пальцы обхватывают мою куртку, она поднимается на цыпочки и тянет меня вниз, пока её губы не касаются моей челюсти.

— Николас. Брейден. Как бы тебя, блять, ни звали… держись от меня подальше и держись подальше от моей семьи. Тебе здесь не рады.

Она разжимает свои ладони и грубо толкает меня, прежде чем развернуться и уйти.