Право на скелет

– Потому что комбикормом обычно кормят свиней, – в полудрёме ответил Гюнтер. – Ну, и другую скотину…

– Что?? – и она пришлепнула подушкой его лицо. Он выбрался из-под подушки:

– Называй меня Иваном…

Она уснула, а ночью опять приходила бабка. Теперь, после поездки в Лукоянов, она еще и приводила с собой за руку девочку Аню… Они молча простояли до рассвета, а потом бабка сказала: «Не приходи больше в мой дом». И они ушли так же тихо, как и появились. «Скоро я уже начну беседовать с призраками, – с ужасом подумала Аня. – Это клиника… Всё же надо умыться святой водичкой, пока моя крыша еще на месте …»

Там, где деревня заканчивалась, начинался огромный зеленый холм, и часовня стояла прямо на его полуотвесном боку. Вокруг нее прямо из холма повсюду струились чистейшие родники, постепенно сливаясь ручейками вместе и превращаясь в исток реки.

– В этом роднике, говорят, когда-то нашли икону Казанской божьей матери, – сказал Иван, – поэтому и престольный праздник здесь Казанская,– а на этом месте выстроили часовню. Вода в родниках святая, а если поднимешься на вершину холма – тебе простятся грехи. Здесь просят об осуществлении желаний.

Аня набрала в ладони ледяной прозрачной воды и умылась, чувствуя, как смывает с себя остатки прежних мыслей и расстройств, страхов и обид, остатки прежней жизни. Всё будет хорошо! Она мысленно попросила прощения у бабы Шуры и у бабы Нюры – за то, что не принимала никакого участия в их жизни и смерти, и за то, что никогда не проявляла уважения к истории своей семьи. Потом подумала и попросила прощения у самой себя – за то, что столько лет шла не туда и не с теми людьми. «Скоро в город…Пожалуйста… пусть всё сложится так, что мы останемся вместе…Помоги мне принять правильное решение…Пожалуйста…» – загадала она «волшебной» воде.

Бросив велосипеды у подножья холма, они стали подниматься на вершину по едва заметной тропке. Подъем был такой крутой, что местами приходилось держаться за высокую траву, чтобы не съехать вниз. Под конец подъема Гюнтер буквально затаскивал Аню наверх за руку. Склон был усеян дикими колокольчиками, гвоздиками и зверобоем, а под ними, прямо на земле лежали переспелые, ароматные ягоды – что-то среднее между клубникой и земляникой. Над ягодками кружились синегрудые варакушки.

– Это и есть полевая клубника. Последние, поздние ягоды, – сказал Иван, втаскивая Аню в гору за руку. Когда они, наконец, поднялись, Аня обернулась и замерла перед красотой пейзажа: проводя где-то безумно далеко четкую линию горизонта, вокруг, под горой, лежали желтые поля, соседние деревни и полоска зеленого леса. Птицы пролетали на уровне их глаз, и свежий ветер колыхал волосы.

– Дух захватывает… Какие, оказывается, сильные места есть в нашей области.

– Еще бы… Здесь обзор на несколько километров в каждую сторону. Здесь мы ближе к Солнцу и свету. Здесь место силы и правды. – Он нарвал букет из ягод и протянул Ане.

Она не могла молчать о том, что лежало на сердце:

– Я не хочу уезжать… – она притихла, обняв его и положив подбородок ему на грудь. Запрокинув голову, она глядела в его голубые глаза, которые, казалось, сливались с небом. Наверное, ей всё же простился какой-то грех, потому что на сердце было хоть и грустно, но спокойно и чисто.

– С тобой я живая, с тобой не нужно никем притворяться…

Он оторвал сладкую ягодку от кустика, положил ей в рот:

– Полевая ягода – это не городская клубника, красивая и блестящая, но лоснящаяся искуственностью и фальшью. И это не деревенская земляника – капсула свободы и естественности, но слишком уж простая. Это особенная ягода. Это лучшая из всех ягод… Вот так живешь себе, и лето уже переваливает за половину, и кажется – всё, не будет больше полевой клубники, никогда в жизни больше не будет. Остаются с тобой на зиму только «пластмассовые» египетские виктории… И вдруг случайно находишь в поле одну-единственную, последнюю ягодку. И сразу кажется: лето еще не закончилось, впереди еще много солнца… Последняя ягода полевой клубники – самая яркая, самая удивительная. Вкус ее помнят долго… всю жизнь.

Он смотрел на Аню своими ласковыми голубыми глазами и знал, что она понимает его. Взял ее за руку и стал целовать ее пальцы и серединку ладошки.

– Спасибо тебе… Спасибо за мою последнюю ягоду.

Аня сдерживала слезы.

– Я не могу знать, что и как сложится дальше. И за тебя я решать не могу. Возможно, ты уедешь и больше не вспомнишь про меня. Но… Если я когда-нибудь надумаю прожить эту жизнь долго и счастливо – ты составишь мне компанию?..

Аня вопросительно смотрела в его глаза:

– Как же твой единственный страх…

– Я готов мириться со своими страхами… Лишь бы ты всегда была рядом…

Слеза не удержалась.

– Прости меня… Я не могу…

Несмотря на предостережения дяди Паши о «плохой энергетике», в бабкин дом они все же захаживали. Но чем дольше искали «наследство», тем больше утрачивался смысл поиска. Постепенно Ане стало казаться, что они ходят в старый дом как на работу, или по старой привычке. Сокровища все меньше и меньше были интересны ей, и в сам факт их существования она уже почти не верила:

– Как жила без них – так и дальше проживу; вот только во дворе еще проверим…

– Ты одержимая… – говорил Иван, и она мысленно соглашалась с ним… Она никак не могла остановиться, незавершенность действия тяготила ее, она думала о сокровищах по инерции и ей никак не хотелось ставить на поисках жирную точку.

– Давай договоримся, – сказал ей, наконец, однажды утром Иван, – что сегодня копаем последний день, и твоя душенька на этом успокаивается.

Ане пришлось согласиться: она понимала, что и сама порядком устала от поисков, и Ивана замучила. Ей хотелось избавиться от навязчивых мыслей о кладе, о бабке… обо всем, и просто спокойно пожить оставшиеся дни отпуска вдвоем с Ваней.

В этот день она никак не хотела уходить с раскопок домой. Они перекопали весь двор, где раньше жила скотина, перетрясли сено на чердаке двора, обшарили курятник, оторвали доски под крыльцом и даже перебрали кирпичи, сложенные во дворе…

– Всё, пойдем праздновать завершение этой бессмысленной эпопеи, – сказал Иван, забрасывая лопату на плечо.

– Сейчас, только одну минуточку, – говорила Аня и лезла прошарить очередную дыру за старой поленницей. В конце концов, Иван, не дождавшись, забросил Аню на второе плечо и вышел вон из этого проклятого дома.

– Ну что, отпразднуем? – сказал Иван, открывая бутылку дорогого вина.

– Ты же не пьешь?

– Водку – нет, а коллекционное вино очень даже…

Он подбросил дров в печку «топящейся» бани и сел на низенькую лавочку, протянув Ане пузырящийся бокал. Вкусно пахло банным дымком.

– За чистую Анину голову! – улыбнулся он. Аня взяла бокал и, как в кресле, уютно устроилась на светлом полу бани у него между ног, поставив свои локти ему на колени.

– Вкусно! – оценила она, глядя на огонь сквозь пузырики вина. Они вместе любовались костром в топке, который, изрядно пощелкивая, быстро поглощал белые остовы березовых дров. Огонь съедал всё – суету, усталость, ненужные мысли, отдавая взамен тепло и умиротворенность души. Казалось, что время остановилось и больше не властно над ними.

– Остаток отпуска проведем как адекватные люди, – говорил Иван.– Свожу тебя покататься на Починковских верховых лошадях. И на тяжеловозах! Поверь мне, это нечто! Еще съездим в Болдино – ты не была там? Там душевно. Почувствуешь себя русской дворянкой, как ты хотела, прогуливаясь между трехуровневыми озерами или по анфиладам барских комнат. Мне иногда кажется, что в прошлой жизни я жил в одной из таких усадеб, катался верхом по заповедным рощам и аллеям, лежал на таком же диване, как у Пушкина, и прятал документы от управляющего в шкафу из цельного дерева…

Аню осенило:

– А шкаф-то я толком так и не проверила! А вдруг там двойное дно? – она секунду помедлила, потом вскочила и стала быстро одеваться.

– Куда ты, сумасшедшая! – одернул её Иван. – Мы же договаривались: последний день!

– День еще не закончен! – крикнула Аня, поспешно натягивая эспадрильи и застегивая ремешок на платье. – У меня есть еще целый час! Я быстро! До 12 вернусь, обещаю!

– Да у тебя совсем крыша поехала! Деньги важнее здравого смысла? Учти, что я в этот раз с места не сдвинусь! – Иван был зол, как никогда раньше. – Езжай одна и потом не жалуйся, что тебя бабка страхами замучила!

– Не боись, не замучает! – крикнула Аня и выбежала из бани. – Мне надо поставить жирную точку!

Сейчас она прощупает шкаф и, если найдет клад, Иван поймет, что был неправ, и смягчится. Ну, а не найдет, так не найдет, зато точно успокоится.

Аня подбежала к старому дому привычной и уже хорошо протоптанной тропинкой, стараясь не вспоминать старые страхи. Мысль о том, что она здесь в последний раз, вдохновляла забыть все неприятные эмоции. Про фонарик она и не вспомнила, и теперь в кромешной тьме нащупывала дырку в замке, чтобы вставить ключ. Внезапно ей опять показалось, что она слышит шаги в доме. Аня прислушалась, обернулась на тропинку: не пошёл ли вслед за ней Иван? Нет, его не было.

– Ну уж нет, в этот раз я просто не могу вернуться к нему как испуганная прибитая собачонка! – решила Аня и, наконец, отперев замок, решительно толкнула скрипучую входную дверь. Ей показалось, что в сенях она увидела отблески света, идущего через глухую дверь комнат, и услышала чей-то голос. Жуть на секунду напала на нее, но отступить сейчас она не могла. «Со щитом или на щите», – подумала девушка и, уже привычно собрав храбрость, быстро прошла сени и открыла тяжелую дверь в комнату. Открыла и обмерла: в ее доме, посреди комнаты, при тусклом свете свечки, на тряпках восседали какие-то пьяные бомжи! Один мужик, хорошо «позавтракамши», лапал отвратительную пьяную бабу, что-то счастливо повизгивающую матом, а второй, лет 50-ти, обросший недельной щетиной, что-то жрал, склонившись над пакетами, и остатки пожираемой жижи стекали с его подбородка обратно в пакет.

Аня пришла в ужас! Говорить в этой ситуации «Что вы делаете в моем доме?!» было по меньшей мере глупо, а по большей – опасно… Спасаться! Нужно спасаться, пока не поздно! «Беги!» – мелькнуло в ее мозгу, но ноги словно окаменели. Все эти типы обернулись на звук открываемой двери и замолкли. Отвратительный чавкающий субъект встал, и Аня узнала его: это был тот самый «бомжеватый мужик», который помогал ей вынуть подол из спиц велосипеда… По пьяни он чуть не упал, но на удивление быстро и ловко подобрался к Ане и схватил ее грязной рукой за ремешок платья.

– Ну вот, Шагал, а ты обижался, что баба только одна! – крикнул он «товарищам» пропитым хриплым голосом, и все трое зашлись пьяным ржанием. Перепуганная в усмерть Аня рванулась от бомжа, но тот крепко вцепился в треклятый ремешок и потащил ее поближе к свету. От него блевотворно разило, и его мутные от алкоголя глаза сладко шарили по Ане, которая пыталась вырваться, ничего не соображая от ужаса.

– Давай делай дело скорей и уходим отсюда! – кажется, сказал на матерном языке первый субъект и вновь занялся своей очаровательной барышней. Второй же швырнул Аню на сальные фуфайки и, придерживая ее коленом, стал копаться в ширинке…