Право на скелет

«Видимо, Нахимов был просто звездой, раз даже Починковские медсестры узнали его», – подумала Аня. Она все хотела поглядеть Ивану в глаза, чтобы понять, что делается у него на душе, но он не смотрел на нее. Рядом намывала коридорные полы энергичная бабулька в сером служебном халате. Было тихо, только ее ведро грохотало.

В открытые двери приемных покоев было видно, как пришел уставший хирург.

– Что у нас?.. Готовьте операционную… – доносился до коридора его уставший голос. К нему подошла медсестра, узнавшая Нахимова, и что-то тихо сказала. – Хотя… – врач кинул быстрый взгляд на сидящих в коридоре, – вряд ли у нас найдутся нужное оборудование и дорогие медикаменты… Скорей всего, нужно везти его до города… А кровопотери большие, не знаю, как он перенесет такую долгую дорогу…

Медсестра вышла в коридор.

– А вы езжайте, езжайте, чего ждать-то…

– Так он выживет или нет? – уточнила Аня.

– Ну откуда же мы знаем, – уклончиво ответила медсестра. – Мы сделаем всё, что должны, – и, вернувшись в кабинет, закрыла за собой дверь.

Проходя со шваброй мимо, энергичная бабулька, намывавшая всё это время полы, зашипела им:

– Да зачем вы его, ирода, привезли! Заставляете людей такой грех на душу брать!.. Лучше б сами закопали его под баней – и дело с концом… – демонстративно сплюнув, она быстро ушла по коридору. «Закопали под баней…» – Аня с Ваней переглянулись. Там, в зарослях крапивы, в старом бабушкином огороде, осталась некопанной баня… Как это глупо теперь.

Потом они поехали в милицию. Всё было как в бреду. Аня всё говорила, кричала, убеждала и вносила хаос в спокойный мужской коллектив. Мужчины говорили мало. Сонный участковый писал, Иван и дядя Паша коротко отвечали. Ане всё не верилось, что это происходит с ними, казалось, она со стороны смотрит дурацкий фильм. Ведь всего несколько часов назад всё было нормально! Ведь всё было нормально…

Когда Ивана проводили в «обезьянник», до Ани вдруг разом дошло, что суетиться больше не стоит. «Всё кончено…» – вспомнила она слова Ивана.

Она пробыла там до глубокой ночи.

– Уезжай домой. Смысл тебе здесь торчать, – устало сказал Иван, попросив передать ей ключи от дома и своей машины. – Дома запрись! – наказал он и, наконец, посмотрел ей в глаза. В них не было ничего, кроме усталости и заботы.

Дядя Паша вышел проводить Аню.

– Вот, вишь, как оно бывает, – он достал сигарету и закурил. – Сначала отца не смог уберечь… А теперь вот и сына. Эх, Ванёк, Ванёк… Сколько раз я просил его уехать в город… Но он никогда этого не сделает… Дом еще этот отцовский…

– Ну кто же знал, что так выйдет…

– Да все знали… – Он молча курил.

– Как это понимать? – Аня ждала разъяснений.

– Они ненавидели друг друга хуже дворовых собак…

– Ваня говорил, что смерть Нахимова не доставит ему радости! Хотя… Он же соврал.

– Ваня не мог простить ему смерть родителей. Еще тогда, когда ему 16 было, он сломал Нахимову челюсть прямо в зале суда. Такое унижение для зэка…Когда Нахимов выходил из тюрьмы, все ждали, что Ванька первым будет, перед трактористом и Антоном…

Но годы идут, а Ваня человек импульсивный, но добрый… Он уехал в город, вырос, потом вернулся и долго жил один… Он знал, что Нахимов никогда не оставит его в покое. Его и его близких. И – ты уж прости за прямоту, – но он никогда бы не женился, зная, что Нахимов жив. Да, прежней злости давно нет, и Иван, может, и не собирался убивать Нахимова. Но лучше уж так, чем наоборот… Нахимов… Он ничего не забывает. Я знал, что рано или поздно, но Нахимов найдет средства пролить кровь заклятого врага…всегда находил. Но всё же возвращаться на зону ему не очень-то хотелось, раз с годами он стал осторожнее… Ни сучка, ни задоринки – никто и никогда не ответит ни за Антона, ни за тракториста.

Я нашел его в тот же день, как он утопил Антона. Я знал, что Антона, так же, как и тракториста, ему не предъявят – ни свидетелей, ни реальных доказательств. Заявление и свидетель есть только по изнасилованию. Ну что ему дадут за это? Год? А потом он вновь выйдет и прирежет Ивана. Я предложил ему негласный договор: я не трогаю его, а он пока не трогает Ивана. Мне нужно было хотя бы выиграть время. Ваня не знал… Нахимов дал мне слово, и я уверен, он не нарушил бы его… Но на горизонте тогда не было тебя, – он с сожалением помолчал. – Подстроить Ванино «наказание» так, чтобы следствию не за что было уцепиться, Нахимову было трудно. По жизни они не пересекались, на провокации Ваню не подцепить, болевых точек в виде близких людей у Вани не было. Может, это все продолжалось бы еще долго, но тут появилась ты. Это был шанс для Нахимова. Если он пока не может подступиться к самому Ивану, то он может хотя бы сделать ему этакую «маленькую гадость», уничтожив близких ему людей… Тем более, если они сами так и лезут к нему в руки. Ну зачем ты ему глаза мозолила?

Дядя Паша затянулся и пустил в ночное небо облако дыма.

– Нахимов понял, что у него, наконец, появился некий рычаг давления на Ванину психику. В твой дом его привела случайность – в заброшенный дом легко попасть. И если поначалу он иногда скрывался в твоем доме, не зная, кто его новый хозяин, то узнав, что ты – девушка Ивана, стал специально искать встречи с тобой. Последние дни – ты не знаешь, ведь вы почти забросили поиски – он не очень-то скрывался и ждал тебя в доме иногда даже днем…

– Да, пока он не знал, что я с Иваном, он ко мне относился явно лучше, – зачем-то промямлила Аня.

– Сначала я надеялся, что у тебя получится уговорить Ваню уехать жить в город. Когда понял, что Ваня не изменяет своим привычкам, я пытался убедить тебя, что надо уехать тебе. Ты уж прости, если обидел… Когда Нахимов приходил ко мне тогда, на стакан водки – помнишь? – я просил его не трогать тебя, но он не дал мне такого обещания…

– И Вы меня простите…

– Ну, ничего, ничего… Еще повоюем. Когда Ванькин отец умирал, он велел мне приглядывать за сыном. Ванька тогда шпаной был, и неизвестно было, какой путь он себе выберет. Но он сам себя человеком сделал. А я до сих пор приглядываю… Я асфальт выгрызу, я погоны сложу, но Ваньку из тюрьмы выну! – Он докурил сигарету, бросил окурок и вернулся в здание.

Аня на ватных ногах вышла под звездное небо и села за руль его машины. Всё здесь, в машине, было уже такое родное и хранило его энергетику… Аня не знала, что будет дальше, но одно знала точно: что больше она никуда не уедет, пока все не прояснится, сколько бы времени это ни заняло – день, месяц, год… Больше она никогда никуда не уедет.

Аня катилась по ночному шоссе, как во сне. Черная ночь окутала ее, охватила, обняла. Все небо усыпали звезды. Всего сутки назад он обнимал ее и говорил, что всё будет хорошо… Внезапная злость охватила Аню. Домой к Ивану она не поехала. У нее было одно незаконченное дельце в этом проклятом доме… Вдавив газ до пола, она не ощущала страха скорости. Въехав чуть ли не на крыльцо, она бросила машину Ивана открытой, схватила из багажника топор – инструменты он давно уже перестал выкладывать – и, включив фонарик, пошла на огород, не ощущая ни тяжести топора, ни жжения крапивы, вымахавшей выше ее роста, которая бурным потоком хлестала ее со всех сторон. Была полночь, и деревня молчала. Только цикады нещадно звенели в ушах. Тьма, непроглядная тьма кругом, вечная тьма…

Чёрная кошка, как в первую ночь, снова бросилась ей под ноги. Но Ане больше не было страшно. Ярость бушевала в душе ее.

– Ну что же, кто здесь – призрак бабки или уголовники – выходите, поговорим! Вот она я ! Я не боюсь вас! – крикнула она в темноту. Никто не ответил ей, только ночные цикады притихли на минутку. – Я ничего больше не боюсь, – тихо добавила она и, размахнувшись, со всей дури ударила топором по замку. Он отлетел, как детская игрушка. Она вошла в кромешный мрак передбанника, слабым лучом фонаря нашла дверь в саму баню, дернула ее и вошла. Кругом пахло сыростью и плесенью. Ошалелые пауки спешно спасались от луча ее фонарика. Она закрепила его, взяла топор и со всей силы шарахнула по доскам пола. Столько злости в ней было, что, казалось, ей не хватает места в голове, и мозг вот-вот взорвется от ярости. Злость давала силу рукам, много силы. Она лупила доски, пока они, уже прихваченные гниением, не поломались. Аня вышвырнула их, сходила за лопатой и принялась копать.

– Всё из-за меня! Из-за моей вечной жадности! Проклятые сокровища! Сейчас или никогда найду я вас, и будьте прокляты! – пульсировало криком в ее голове. – Я виновата во всем, одна я… – и слезы сами потекли по ее лицу, смешиваясь с грязью. Страшные мысли лезли ей в голову. – А уходя, подожгу проклятый дом…

Она копала несколько часов, не замечая усталости и быстро образовавшихся мозолей. Довольно часто ей казалось, что лопата на что-то натыкается, но каждый раз это оказывались обломки кирпичей и досок. Она разворотила весь пол несчастной бани, ставшую жертвой ее нечаянной злости. Но постепенно ярость уходила, и приходило бессилие. Руки ее слабели. В конце концов, с первым лучом солнца, забрезжившим в крохотном окошечке бани, она отпустила лопату и без сил опустилась на колени.

– Ничего нет! Ничего и не было… – в бессилии думала она. – «Утопия…» – вспомнила она слова Гюнтера. – Из-за утопии я погубила жизнь Ивана. И наше счастье я схоронила здесь, в кучах этого бесполезного чернозема. Она легла на кучу земли, как на могильный холмик, и зарыдала. Она плакала долго, уткнувшись в грязь лбом, и постепенно успокаивалась. Ее некогда любимое платье было окончательно испорчено и вся она, измазавшись в грязи, была похожа на черта из преисподней.

А Солнце, вечное Солнце всходило над горизонтом и обещало жаркий день. «Жизнь продолжается» – всё вспоминала и вспоминала она слова Гюнтера. – Жизнь… Жизнь без Ивана.

Она успокоилась и притихла. Не хотелось ничего. Ни спать, ни есть, ни шевелиться. Она лежала в грязи, уставившись бессмысленным взглядом в дыру, где раньше был фундамент глиняной печки, а теперь лишь торчали ржавые железки, и взгляд её угасал. «Всё кончено», – в последний раз подумала она. Голова ее была пуста, все мысли куда-то ушли, оставив ее одну. Она закрыла глаза и стала вспоминать, как им с Ваней было хорошо вместе. Как он смеялся… Целовал ее в макушку… Заботился и во всех смыслах носил на руках. Она открыла глаза и лицо ее стало озаряться тихой радостью в лучах взошедшего солнца, а взгляд стал более осознанным и постепенно сфокусировался.

Внезапно ей стало интересно, на что именно она смотрит столько времени. Что это за железки под печкой?.. Она вскочила и стала вытирать с них грязь руками. Постепенно они приобрели очертания какого-то железного короба.

Да, это были сокровища.

Аня откапывала этот короб, сколько смогла, а потом, собрав все последние силы, потянула его на себя. Он подался и выскочил ей в руки. Это оказался небольшой, кованный, довольно простой сундучок. Никаких замков, как показывают в фильмах. Грязный, проржавевший ящик. Аня попыталась открыть его, но крышка «приварилась» от времени и влаги. Аня взяла топор и с большим трудом, но открыла его. В нем лежали серебряная посуда, золотые и драгоценные украшения и старинные деньги. А на дне – пожелтевший лист бумаги. Аня достала его.