Принцесса на горошине

Я тоже поднялась, прошла к окну, выглянула в сад.

- А ты, вообще, звал её с собой? – решила поинтересоваться я.

- В Москву?

Я кивнула.

- Звал, конечно. Предлагал снять отдельное жилье, устроить на работу. Марина не хочет из Калининграда уезжать.

- Не посчитала тебя предателем? Ты увез её из Казани, и всё равно оставил с сыном, но уже в другом городе.

- Мне кажется, что, уехав из Казани, она успокоилась. В Калининграде она сама себе хозяйка, никто её не трогает.

- Ты сказал… что вы с ней думаете о разных людях, - осторожно напомнила я ему. – О ком думаешь ты?

- Маша, - проговорил он с определенной интонацией, - я не буду с тобой играть в эти игры. Ты знаешь, никогда не играл и не умею. – Я молчала, ждала, и он продолжил: - Ты удивлена, что я думал о тебе?

Я смотрела в окно, с напряжением, очень хотелось сделать выдох, или вдох, или всё вместе, но я старательно себя сдерживала.

- Я не хочу, чтобы ты думала, что я тебя обманываю, - сказала Марат. – Что я воспользовался моментом, случаем и влез в твою постель. Прошло пять лет, но я понимаю, вижу, что и для тебя всё до сих пор живо. Что тебе до сих пор обидно, непонятно, ты злишься на меня до сих пор.

- Не злюсь, - попыталась соврать я.

- Злишься, - возразил он. – И я ничего не могу изменить. Я столько раз за эти годы думал, как нужно было бы поступить в той ситуации, как правильно было бы. Перетерпеть, настоять, не слушать родителей. Наверное. Но сделано то, что сделано. На тот момент я всеми силами искал компромисс. Но не справился, признаю.

Я повернулась, посмотрела на него. Спросила:

- Сейчас бы ты так не поступил?

- Нет. Я бы поступил по-другому. Но не факт, что правильно.

Я выдала бодрую до фальшивости улыбку.

- А теперь всё запуталось ещё сильнее, чем тогда.

- Что ты имеешь в виду?

Я пожала плечами.

- Как ни крути, а ты семейный человек. У тебя ребенок, жена. А я опять… разлучница. И как такое в моей жизни случилось?

- Ты Абакумова имеешь в виду?

Неприятно было обсуждать эту тему, тем более с ним, но имя Дмитрия Алексеевича повисло между нами.

- Ты меня презираешь? – задала я ему самый главный вопрос. Усмехнулась. – Я почти разбила чужую семью. Сама на себя удивляюсь, - вздохнула я.

Давыдов отвернулся, дернул плечом.

- Ты влюбилась, - сказал он.

Я задумалась над его словами, потом головой качнула.

- Нет. Просто… мне очень хотелось быть нужной кому-то. А ещё я испугалась.

- Чего испугалась?

- Что после тебя не захочу ни с кем быть. Что так и буду одна, страдать, вспоминать. А тут Димка появился… весь такой бравый, самоуверенный. Он всегда и во всём уверен. В отличие от меня. Это подкупает.

- Ты могла бы выйти за него замуж. Думаю, он не отказался бы развестись.

- Не отказался бы, - согласилась я. – Я даже думала об этом. – И тут же добавила: - Но он не нравился папе.

- Что? Больше чем я? – удивился Давыдов. А я укоризненно на него глянула.

- Если бы ты не нравился моему папе, мы бы с тобой сейчас не разговаривали. Из-за тебя папа переживал. Считал, что ты загоняешь меня в рамки, о которых мне и узнать без тебя не пришлось бы. А Дима… он просто ему не нравился. Как сотрудник – да. Папа его ценил, прислушивался к его мнению, но… В какой-то момент застопорил его карьеру. Наверное, надеялся, что Димка разозлится и сам исчезнет с моего горизонта.

- Но Дмитрий Алексеевич оказался упрямым.

- Да. Наверное.

- Так что, он сделал предложение?

Мы с Маратом встретились глазами, и я с неким вызовом ответила:

- Сделал. А я сделала выбор в пользу его семьи. Я не имею права губить то, чего не создавала.

- Иногда губить уже нечего, - заметил Марат, поглядывая на меня в задумчивости.

- Что ты имеешь в виду?

- Дмитрий Алексеевич создает впечатление человека деятельного и настойчивого. Иначе не достиг бы того уровня профессионализма, который имеет.

- Отрадно, что ты признаешь его способности, - не удержалась я от язвительности.

- Признаю, почему нет? Я стараюсь оценивать сотрудников по их заинтересованности в работе. У господина Абакумова заинтересованности хоть отбавляй, - хмыкнул Давыдов. – Кажется, он всё ещё надеется, стать членом Совета директоров. В качестве твоего протеже.

- Не протеже, а мужа, - поправила я его строго.

- Как скажешь. – И тут же переспросил: - Значит, о замужестве ты всё-таки думаешь?

- Конечно, - удивилась я. – У меня подходящий возраст, мне нужен муж. Понадобится в определенный момент.

- И тогда спасайся, кто может?

- Не смешно, между прочим.

- Как скажешь.

Мы снова замолчали. Смотрели друг на друга. Затем Марат задал короткий вопрос:

- Мне остаться?

Я медлила, медлила, после чего качнула головой.

- Нет, Марат. Тебе лучше уйти.

Я видела, что он разочарован. Его рот дернулся в короткой усмешке, но затем губы раздвинулись в улыбке.

- Хорошо. Ты права. Не будем торопиться.

Торопиться нам, на самом деле, было некуда. При одной мысли, что о нас с ним заговорят, становилось дурно. Я ещё отлично помнила, как за моей спиной шептались, когда о моей связи с Дмитрием Алексеевичем стало известно. Я сразу превратилась в хищницу и разлучницу. Что, конечно, понятно, но всё равно неприятно. Не будешь же каждому объяснять как, что и почему.

Почему меня надо понять и простить.

Иногда я принималась обосновывать для самой себя степень моей невиновности, и всё равно, даже в собственных глазах, оказывалась виноватой. Больше повторять этот опыт не хочу.

- Вы с Маратом обо всём договорились? – спросила меня утром Шура.

- О чем именно? – переспросила я.

Экономка аккуратно пожала плечами.

- Не знаю. Вы так долго разговаривали вчера вечером. Я всё уснуть не могла, переживала.

Я не удержалась от усмешки.

- О чем? Что он меня переспорит? Не получится у него, Шура.

Шура тут же махнула на меня рукой, взглянула строго.

- Тебе бы только спорить, Марьяна. Спорить и спорить. А иногда нужно послушать.

- Я вчера послушала, - успокоила я её. – Очень внимательно всё выслушала.

- И что?

- И ничего, - подытожила я со вздохом, и потянулась за звонившим телефоном. В некоторой досаде увидела имя сестры на дисплее. Промелькнула мысль проигнорировать звонок, но в последний момент я смалодушничала, поднесла трубку к уху. – Слушаю. Привет.

- Марьяна, - зазвенел возмущенный голос сестры в трубке. На моё приветствие она не обратила ровным счетом никакого внимания. – Марьяна, меня уволили!

- Уволили? – повторила я следом за ней, переглянулась с Шурой.

- Да! Я сегодня пришла на работу, а мне документы на руки выдали! Как это понимать?

Вопрос Лили был поставлен весьма конкретно. А интонация требовала от меня немедленного объяснения. А объяснений у меня не было.

Я вздохнула.

- Я тебе говорила, - промямлила я, понимая, что совершенно не хочу со всем этим разбираться. Но также понимала, что придется, именно мне придется. – Говорила, что на работу нужно ходить по графику, а не когда тебе заблагорассудится.

- А я что, не работала? – тут же затараторила в трубку Лиля. Голос её становился всё звонче. – Я единственный раз… ну да, не пришла, потому что мама приехала! Мама! Ни у кого нет матери, кроме меня? Всего два дня, я же заявление написала на отгул! А сегодня прихожу, а мне документы на руки!

Я поморщилась. Попросила:

- Не кричи, пожалуйста. – И пообещала: - Я всё узнаю и тебе перезвоню.

- Нет, - выдала Лиля в гневе, - пусть они мне перезвонят! Перезвонят и извинятся!

В исполнении этого её желания я сильно сомневалась, но спорить не стала. Мне легче было закончить этот разговор.

- Уволили её, - услышала я ворчание Шуры рядом. – Работать нужно! Кричит ещё.

Комментировать я не стала, вместо этого, после недолгого колебания, набрала номер Марата. Интуиция подсказывала, что без его участия тут не обошлось.

Так и оказалось. После моего осторожного уточнения, Давыдов легко и четко ответил:

- Да, я распорядился, чтобы её уволили.

Я устало прикрыла глаза, а в трубку протянула жалобное:

- Зачем?

- Затем, что твоих родственников в компании не будет. Я, по-моему, довольно четко это обозначил, и даже не вчера. Не будет она здесь работать, Маша. Не будет.

- А мне теперь что делать? Снова искать ей работу?

- Тебе предлагаю успокоить свою сестринскую совесть, и дать взрослой девочке устроить свою жизнь самой. Так, как у неё получится.

- Мама будет просить за неё, - посетовала я.

- Ни минуты в этом не сомневаюсь. И за дочку попросит, и за себя попросит. За ней не застоится.

- Ты говоришь, как Пал Палыч, - обиделась я.

- И мы с ним оба правы.

- А что мне сказать Лиле теперь?

- Что ты не сможешь ей помочь, - подсказал Давыдов. – И, поверь, чем дальше она будет от тебя, тем лучше.

Конечно, ему легко говорить. Ему не нужно выслушивать от сестры и от матери, что я их не люблю, не ценю, что мне всё равно на их благополучие, и, судя по всему, они мне только мешают.

- Ты даже встретиться с нами не хочешь, - печально заметила мама, и я, сама не знаю как, согласилась пообедать с ней и с сестрой сегодня. Чтобы подумать, как решить проблему с Лилиным трудоустройством.

- А ты не хочешь устроиться на работу? – задала я матери вопрос, когда мы сидели за столиком в ресторане и ждали, когда нам принесут заказ. До этого минут десять я выслушивала жалобы родственниц на несправедливость и черствость работодателей, Марата Давыдова в частности.

- Это ведь по его указке меня уволили, - печалилась, едва ли не плакала, Лиля. – А мне нравилось там работать. Хорошая работа, хорошая зарплата.

- Работать нравилось, а ходить на работу не нравилось, - не удержалась я от замечания.

- Не говори так. Твоя сестра осталась дома на пару дней, чтобы меня поддержать. Всё-таки это непросто в моем возрасте решиться на переезд, изменить всю жизнь.

Я на мать смотрела, улыбалась, кивала. Потом повторила:

- Тебе тоже надо устраиваться в Москве.

- Что ты хочешь сказать? – удивилась Лиля. – Чтобы мама шла работать? В её возрасте?

- Маме всего пятьдесят, Лиля.

- Вот именно! И, по-моему, она заслужила, чтобы ей помогали дети. Ты и я. А не гнуть спину до пенсионного возраста. Разве я не права?

Я наблюдала, как мама протянула руку и накрыла ладонью руку младшей дочери. Попросила ту:

- Лиля, успокойся. Всё устроится. Дороги назад у нас всё равно нет. – Выдала бодрую улыбку. – Будем покорять Москву.

Они держались за руки, смотрели друг на друга с пониманием и поддержкой, а я чувствовала себя лишней. А ещё предательницей. Что могу, но не хочу помочь и поддержать.

- Мы что-нибудь решим, - проговорила я неуверенно, не зная, куда деть глаза.

- Ты ведь не хочешь ничего решать, правда?

Лиля вышла вместе со мной из ресторана, я собралась уезжать, а мама с сестрой, по всей видимости, вознамерились продолжить ужин. Я не слишком этому была рада, хотя бы потому, что посетители начали с любопытством поглядывать в нашу сторону. Метрдотель, судя по всему, новенький, в лицо я его не помнила, без конца подгонял к нашему столику официанта, в надежде поразить меня сервисом и обслуживанием, и ещё этим привлекал лишнее внимание.

В конце концов, я решила уехать, а вот мама с сестрой воспротивились. Заведение их впечатлило, а я зареклась встречаться с ними в дальнейшем в любимых мною ресторанах. Много знакомых, чрезмерное любопытство, всё на виду. И мне весь вечер казалось, что с нас глаз не сводят, точнее, с меня. Вроде бы кому какое дело, с кем я ужинаю, правда? Но дело было.