Принцесса на горошине

Правда, что-то мне подсказывает, что мои с ними отношения всё-таки испорчены. Они обе на меня обижены.

Телефон зазвонил, я посмотрела на незнакомый номер на экране. Немного сомневалась, обычно я не отвечаю на звонки с незнакомых номеров, но тут звонили настойчиво, да и номер был московский. Даже не мобильный.

Я поднесла телефон к уху, сказала «алло».

- Марьяна Александровна? – пропел мне в ухо незнакомый женский голос, полный медоточивости и энтузиазма.

- Да, - ответила я.

- Очень приятно. Меня зовут Людмила. Я представитель федерального канала. Мы бы хотели предложить вам дать интервью нашему каналу.

- Интервью? – переспросила я. – По какому поводу?

- В вашей жизни в последнее время столько поводов накопилось, - ответили мне. – Мы просто хотели бы с вами поговорить. Обо всём. И нашим телезрителям, я думаю, было бы очень интересно вас послушать.

- Послушать? – снова вырвалось у меня. – Предлагаете мне рассказать о своей жизни на всю страну?

- О своей жизни, о вашем отце, о компании. Неужели вам это не интересно?

Я нервно хмыкнула, и твердо ответила:

- Нет, знаете ли, не интересно. Личная жизнь на то и личная, чтобы о ней с экрана телевизора не распространяться. До свидания, - решила попрощаться я. И попросила напоследок: - И не звоните мне больше. Откуда вы, вообще, взяли мой личный номер? – вдруг озадачилась я.

Этот вопрос девушка по имени Людмила, проигнорировала, только затараторила:

- Если передумаете, перезвоните, пожалуйста. Мы бы очень хотели выслушать и вашу точку зрения.

- Что? – всерьёз озадачилась я, но звонившая уже отключилась. Я в недоумении глянула на телефон.

- Что там? – спросил Рыков.

- Ерунда какая-то, - пробормотала я, убирая телефон в сумку. – Откуда у них, вообще, мой номер?

Пал Палыч снова на меня обернулся, внимательно посмотрел, после чего заявил:

- Я тебе номер сменю.

Я согласно кивнула.

- Будь любезен.

Не хватает мне звонков всяких необузданных от любопытства молодых и рьяных журналисток. Я в последний месяц только вздохнула свободно. Сорок дней после смерти отца прошло, и разговоры, наконец, стихли. Его перестали обсуждать, перестали делать всякие предположения о причинах тех или иных его решений, анализировать его жизненный путь. Конечно, тот факт, что мой папа оказался достаточно весомой фигурой в жизни страны, льстил, я раньше об этом особо не задумывалась, но когда слышишь его имя каждый день, да не по разу, да от людей, которых знать не знаешь, начинаешь от этого уставать. Когда обсуждения стихли, я только порадовалась. Но, по всей видимости, кому-то сильно неймется.

- Надо было поинтересоваться, кто она и с какого именно канала, - проговорила я вслух. – Выяснить, что нужно.

Пал Палыч снова на меня обернулся. Деловито спросил:

- Что сказала?

Я плечами пожала.

- Федеральный канал. Какой именно не уточнила. Зовут Людмила.

- Всё равно попробую узнать.

- Попробуй, - согласилась я. И напомнила: - И номер мне смени.

- Не переживай. Всё сделаю.

Грызло меня какое-то нехорошее предчувствие. Звонок этот непонятный не давал покоя, хотя, я и говорила себе, что со дня смерти отца, я приняла несколько десятков таких звонков, с точно таким предложением, и не думала о них. А тут как-то не по себе стало.

- Ты обедать будешь? – спросила меня Шура, когда я приехала домой.

Я без особого энтузиазма кивнула. Есть совсем не хотелось, но расстраивать Шуру отказом не хотелось еще больше. Мы с ней вместе сели за стол, какой-то тихий и печальный обед получался. Всё больше молчали.

- Что-то случилось? – спросила меня Шура в какой-то момент.

Я головой качнула.

- Нет. Просто настроения нет.

- Ребеночка тебе надо родить, - неожиданно заявила Шура. Я перестала жевать и уставилась на неё в недоумении. Шура встретила мой взгляд, и невозмутимо продолжила: - А что? Ребеночек – это хорошо. Ты всегда будешь занята, всегда при деле. Это смысл жизни.

Я хмыкнула. Проговорила, не собираясь с ней спорить:

- Ребеночек – это, конечно, хорошо. Но по одному желанию дети не появляются, если ты понимаешь. Ребенку отец нужен, хотя бы, биологический.

Шура в нетерпении махнула на меня рукой.

- Да ну тебя, Марьяна. Будто ты не понимаешь, о чем я тебе говорю.

Я упрямо качнула головой.

- Не понимаю. Объясни.

Шура уставилась на меня горящим, возмущенным взглядом.

- Жениться вам с Маратом надо. Ребенка рожать. И жить уже… как положено.

- Как положено, - повторила я за ней со вздохом. Потом сказала: - Он женат, вообще-то.

- Вот я и говорю, - вскипела она. – Пора уже… разрешить все эти недоразумения.

Я на экономку смотрела, потом улыбнулась, поднялась и подошла к ней. Наклонилась, чтобы приобнять. Поинтересовалась:

- Тебе внуков хочется?

- Конечно, - удивилась она. – Но ещё больше хочется, чтобы у тебя всё сложилось по правильному.

- Ладно, я обещаю подумать, - решила я её успокоить.

- Тебе пора выходить замуж, - наставительно произнесла она. – Замуж, Марьяна! – И куда мягче, с ностальгией, добавила: - Александр Григорьевич был бы так рад.

Спорить с Шурой я не стала. Обняла её в знак утешения, посоветовала не терять надежду в плане моего пристройства замуж, и отправилась к себе.

Потенциальный супруг позвонил позже, и с места в карьер поинтересовался:

- Я на ужин еду?

- Понятия не имею, - отозвалась я. – Позвони Шуре и поинтересуйся.

- А что, Шура хочет меня видеть больше, чем ты? – хмыкнул Давыдов.

А я не стала таиться и честно призналась:

- Да. Шура внуков хочет. И видит тебя потенциальным зятем.

Марат присвистнул.

- Ничего себе. С чего вдруг такая спешка?

- Не знаю. Говорит, папа рад был бы.

- Маш, вы чем там занимаетесь с Шурой вдвоем?

- Планы строим, - ответила я. – Матримониальные, - выговорила я почти по слогам.

- Ты что, пьёшь? – тут же переспросил он.

Я тут же взглянула на бокал вина в своей руке, осторожно спрятала его за занавеску, поставила на подоконник. И со всей искренностью произнесла:

- Я? Нет, конечно.

- Понятно, - выдохнул Давыдов. И сообщил: - Я буду через час.

Я еще не успела выключить телефон, как дверь моей комнаты распахнулась, и я увидела всполошенную, задыхающуюся Шуру. Она дверь открыла, и посмотрела на меня большими, испуганными глазами.

- Марьяна, - выдохнула она, запричитав, - да что же это происходит!..

- Что происходит? – переспросила я.

Шура махнула рукой в замешательстве.

- Там, по телевизору, показывают…

- Что? Шура, говори толком. Что там показывают?

- Так про папу нашего… снова показывают!

Я вздохнула, пробормотала:

- Понятно.

- Марьяна, - Шура, казалось, сейчас подойдет ко мне, вцепиться и начнет трясти от нетерпения. – Мать там твоя, в студии этой!..

- Что? – Вот тут меня и накрыло, то самое предчувствие, которое мучило меня половину дня. И я почему-то сразу поверила, мне даже переспрашивать не пришлось. Я торопливо поднялась с кровати, прошмыгнула мимо Шуры и поспешила вниз, в гостиную, где работал телевизор.

С экрана неслись звуки аплодисментов. Таких, знаете, особых аплодисментов, какие слышишь только в скандальных ток-шоу. Вроде бы они ничем не отличаются от театральных или каких-либо других, но слыша их с экрана телевизора, ты безошибочно определяешь, что за программа в эфире.

Канал, на самом деле, был федеральный. Главный канал страны. Что меня, в принципе, не удивило. Где ещё обсудить моего отца? Я остановилась посреди комнаты, перед телевизором, уставилась на экран. Шура стояла рядом со мной, прижав руку к груди и горестно вздыхая. А я в этот момент смотрела на мать. Та сидела на красном, студийном диванчике, её как раз показали крупным планом, и мне захотелось протянуть руки и вцепиться ей в горло. Жутко думать о том, что я способна причинить вред собственной матери, но в тот момент, как я увидела её на экране, у меня было единственное желание.

Мама выглядела моложавой и горделивой. И смотрела в камеру печальным взглядом. Который ей совсем не шел, кстати. Достаточно яркое платье, правда, весьма сдержанного покроя, красиво уложенные волосы и правильный макияж. Явно постарались гримеры, я лично маму такой никогда не видела. Она смотрела вокруг печальным взглядом, держала спину прямо, вроде бы натужно улыбалась, но я видела, знала, что она наслаждается вниманием к своей персоне в этот момент.

- Как она могла? – проговорила Шура, стоя за моим плечом. – Против собственной дочери пойти!..

Мне на это сказать было нечего, я только сделала глубокий вдох, будто набиралась кислорода, собираясь нырнуть на большую глубину.

- Любовь Витальевна, - обратился к матери франтоватый ведущий. – Значит, это правда, вы первая жена Александра Дегтярева?

Маму снова показали крупным планом, она посмотрела в камеру и кивнула. А ведущего поправила:

- Я – его единственная жена. После нашего развода Саша так и не женился больше.

- Саша, - вновь не сдержала Шура своего возмущения. – Она называет его – Саша!

- Но разве вы не погибли в автокатастрофе в Европе? Александр Григорьевич, кстати, не скрывал этого печального факта своей биографии. Все знали, что он вдовец.

- Наверное, ему так было проще. Саша был… очень привязчивым, он однолюб. И наша с ним несложившаяся история, по всей видимости, его морально подкосила.

- Это попросту история любви десятилетия, - усмехнулся ведущий. – Такой сильный, властный человек, как Александр Дегтярев, не смог справиться со своими чувствами, и заочно похоронил бывшую жену.

- История любви, случившаяся почти три десятилетия назад. И, если честно, не такой уж и любви, - проговорила мама. – Вы правильно заметили, что Саша был очень властным человеком. Упрямым, непробиваемым, со своими комплексами.

- И что же за комплексы у такого мастодонта, как Александр Дегтярев?

- Он… - Мама вздохнула напоказ. – Он совсем не умел принимать поражение, он не умел проигрывать. Саша был обидчив, я бы сказала, что болезненно обидчиво. Но настолько самолюбив, что никогда бы этого посторонним не показал. Все держал в себе. Наверное, поэтому сердце его и подвело. Достаточно рано.

- Любовь Витальевна, расскажите нам свою версию ваших отношений. Конечно, Александр Григорьевич уже не сможет ничего опровергнуть, но, мне кажется, вы достойны того, чтобы высказаться. Даже спустя тридцать лет.

- Выйти из забвения, - подсказал кто-то в студии. А мне опять захотелось в один момент оказаться там, в студии, и настучать всем любопытствующим по голове. Даже если это покажут на всю страну.

- Рассказать, как мой родной муж меня заживо похоронил? – Мама сложила губы в скорбную улыбку. – Ничего веселого в этом нет. И никакой особой интриги тоже. У нас с Сашей была большая разница в возрасте. Когда мы познакомились, совершенно случайно, на московской улице, я была совсем девчонкой, приехавшей из провинции, учиться.

- Учиться она приехала, - услышала я голос Рыкова за спиной. Сказал это, будто плюнул. Я на него обернулась на секунду. Пал Палыч сидел на отодвинутом от обеденного стола, стуле, и хмурился.

- Сами понимаете, - понеслось с экрана продолжение, - начало девяностых годов, девочка из провинции. Что я видела в своей жизни? А тут, считай, принц на белом коне…