Зависимы сейчас

Но в итоге я купил только один билет на самолет.

Я должен сделать это сам.

Никто не входил и не выходил из дома. Снаружи он похож на обычный дом семьи среднего класса. Это то, что у меня могло бы быть.

Нормальная жизнь.

Я выдыхаю и провожу руками по волосам.

Просто иди. Просто покончи с этим, чертов ублюдок.

Прежде чем я успеваю осознать, что делаю, я вылезаю из машины и добираюсь до почтового ящика. Я дышу так, будто нахожусь на середине восьмикилометровой пробежки. Вдох. Выдох. Раз... два... три. Но я не спринтер. Я не бегу. Я едва иду.

Мои изношенные кроссовки приземляются на крыльцо. Мои ноги отягощают меня. Моя обувь, какой бы уродливой она ни была, наполнена свинцом.

Я поднимаю кулак к двери, колеблюсь и опускаю руку. Ну же. Сделай это. Я проигрывал разговоры в своей голове, думая об этом моменте годами. Давай, Лорен. Повзрослей, блядь.

Вдох. Выдох.

Раз... два...

Я звоню в дверь.

Дверь открывается. И мой разум пустеет.

Женщина смотрит на меня с одинаковым ошеломленным и одурманенным выражением лица. Я никогда не звонил ей, не предупреждал об этой встрече. Я слишком боялся, что она меня пошлёт. Я просто хотел увидеть её лицо, услышать её голос, и всё это одновременно.

Она молода, ей нет и сорока. Я ищу её черты: тонкий нос, тонкие губы, блестящие каштановые волосы. Я вдруг понимаю, что ищу в ней себя.

— Я...

— Я знаю, кто ты, — у нее бархатный голос, такой, под который можно закрыть глаза и уснуть. Держу пари, она читает своим детям сказки на ночь. От этой мысли у меня сводит живот. — Я видела тебя в новостях.

Я жду, что она пригласит меня войти, но она держится за ручку, как будто через несколько секунд готова захлопнуть дверь перед моим носом.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.

Не уверен, какой реакции я ожидал. Мой отец — он сказал мне, что я ей не нужен. Я подумал, что, возможно, он лжет. Я все ещё цепляюсь за эту тщетную надежду, что ей не всё равно на меня, как матери на сына.

Вдох.

— Я просто хотел поговорить.

Мой голос звучит грубовато по сравнению с её. Как у животного по сравнению с ангелом. Это чертовски отстойно. И я не могу перестать смотреть на неё, как будто она на мгновение вырвана из моей памяти.

— Нам не о чем говорить, — её глаза несут извинения, даже если её слова не делают этого.

— Верно, — говорю я и киваю сам себе.

Я мог бы уйти. Я мог бы оставить всё как есть. Я увидел её. Что еще мне нужно? Какого хрена я ищу?

— Ты моя мама.

Я хочу забрать слова обратно, как только произношу их.

Она морщится, дверь закрывается, но она остается рядом с ней, зажатая между рамами. И она смотрит на меня так, будто я ошибка, черная клякса в её резюме, от которой она пытается избавиться. Она не говорит этого, но я вижу эту фразу по всему её лицу. Ты не мой сын, не совсем.

Она меня не воспитывала. Я был плохой частью её жизни, которую она пытается забыть.

Она прочищает горло, чувствуя себя неловко.

— Джонатан рассказал тебе что-нибудь?

— Не очень много.

— Ну... что ты хочешь знать?

Этот открытый вопрос на секунду выводит меня из равновесия. Что я хочу знать? Всё. Я хочу получить все ответы, которые от меня скрывали.

— Что произошло?

— Я была подростком... — она на минуту оглядывается через плечо, а затем говорит: — Я была молода и легко увлеклась таким парнем, как Джонатан. Мы переспали один раз. Вот и всё. И я была неосторожна, и поэтому ты здесь.

Что-то неприятное сидит на кончике моего языка, но я проглатываю более злобную реплику. Я вспотел в своей футболке, как же, блядь, жарко.

Я вытираю лоб и говорю: — Так вот кто я для тебя?

Её глаза скользят по моему телу. Сосед напротив пристально смотрит на меня с места у своего почтового ящика, и я думаю, не пытается ли он определить, кто я — понять, откуда он меня знает.

— Ты могла бы пригласить меня войти, — предлагаю я.

Она качает головой и снова прочищает горло.

— Нет. Будет лучше, если ты останешься снаружи.

— Хорошо.

Это всё, что я могу сказать, не крича, не выплескивая всё, что тяжелеет в моей груди. Почему ты не вернулась за мной? Почему тебе было наплевать? Я твой чертов сын! Я провел годы без матери, без материнской фигуры. Больше всего у меня было людей, которые по утрам входили и выходили из моего дома. Накрашенные, полуодетые женщины, у которых не было для меня ни слов мудрости, ни ответов на мои проблемы, ни сладкого, заботливого голоса, чтобы успокоить меня перед сном.

— Ты должен понять... — её глаза упали на землю. — Я не хотела тебя.

— Да, я это уже понял, — резко говорю я.

Мой отец был прав. Я не должен был искать её.

— Я была в старшей школе, — говорит она. — Я была ещё девочкой, и я планировала поступить в колледж, завести парня и жить своей жизнью. Ты бы отнял у меня всё это.

Ты бы отнял у меня всё это. Эти слова звенят у меня в ушах.

Я смотрю на яркое небо, просто смотрю, просто ищу то, что никогда не откроется мне.

Какого черта я здесь делаю? Не просто здесь, а у этого дома. Мне кажется, что я родился, чтобы разрушать жизни людей. Я делал это ещё до того, как появился на свет. И я делал это после. Ты бы отнял у меня всё это.

— Из уважения к Джонатану я сказала ему, что иду в клинику абортов.

Я закрываю глаза, и горячая слеза скатывается по моей щеке. Я вытираю её. Выдыхаю.

— Хотел бы я, чтобы ты довела дело до конца, — внезапно говорю я.

Потому что тогда мне не пришлось бы терпеть эту боль. Мое лицо не искажалось бы таким образом. Лили не провела бы свое детство в моем разбитом доме. Её мать любила бы её так же сильно, как и её сестер. Райк рос бы с двумя родителями вместо одного. Моё существование разрушило так много людей, так много вещей. Без меня жизнь была бы проще.

— Что? — её бархатистый голос дрожит.

— Ты слышала меня, — говорю я, больше не любезничая. — Я бы хотел, чтобы ты меня убила.

Она бледнеет.

— Ты это несерьёзно.

— Почему бы и нет?

Она на мгновение касается пальцами своих губ, просто глядя на меня.

— Потому что... твой отец, он дал тебе всё.

У тебя есть всё, Лорен. Не будь таким неблагодарным маленьким засранцем, Лорен.

— Да, — киваю я. — Он дал мне всё.

Прежде чем она успевает заговорить, я спрашиваю: — Так что же тебя остановило? Твои родители? Какие-то религиозные убеждения? Струсила?

— Джонатан остановил меня, — говорит она. — Он был в ярости от мысли, что может потерять своего ребенка. Мы пришли к соглашению. Я бы родила тебя, и потом ты был бы полностью его. Я бы получила жизнь, которую планировала, а ты бы рос в роскоши, чего я не смогла бы дать тебе сама. Я думала, ты будешь счастлив.

— Да, я всё ещё работаю над счастьем.

Я жду вспышки сожаления в её глазах, но оно так и не появляется. Я — испорченный гнилой наследник, тот, кто пьёт до беспамятства. Тот, кто отправился в реабилитационный центр, как будто это был какой-то пиар-ход. И у меня сексуально зависимая девушка.

Эмили затихает, когда к обочине подъезжает школьный автобус. Двери открываются, и оттуда выпрыгивают дети среднего школьного возраста. Девочка с моими светло-каштановыми волосами и носом поправляет рюкзак, идя к дому.

Эмили улыбается своей дочери.

— Привет, дорогая, не могла бы ты зайти внутрь?

Ее дочь щурится на меня, поправляя на носу большие круглые очки.

— Разве ты не Лорен Хэйл?

Я ненавижу, что девочка из средней школы знает меня. Мое лицо во всех таблоидах. Вчера они разбирали на кусочки фотографию, на которой я выхожу из ресторана рука об руку с Лили.

И тут меня осеняет.

Она моя единоутробная сестра.

— Да, это я.

— И ты в моем доме...? Ты знаешь мою маму?

Эмили нетерпеливо ждет свою дочь, собираясь вмешаться, но я делаю ей одолжение и пресекаю её расспросы.

— Не совсем, — говорю я. — Она друг моего отца.

— Мама, — шепчет она. — Ты знаешь знаменитых людей?

Эмили пожимает напряженными плечами.

И тут мои глаза ловят значок на лямке джинсового рюкзака девочки. Я мутант и этим горжусь. Каковы шансы в этом совпадении?

— Тебе нравятся Люди Икс?

— Мультфильмы, — говорит она. — Люди Икс: Эволюция.

— Моей девушке они тоже нравятся.

— Ты имеешь в виду свою невесту? Я только что прочитала в Celebrity Crush, что ты женишься, — она покачивается на ногах и сдвигает очки ещё дальше на нос, когда они сползают вниз. — Это правда?

— Да, это правда, — её глаза сияют, как будто у неё есть что-то хорошее, что она сможет рассказать своим друзьям завтра за обедом.

Эмили расширяет дверь, чтобы её дочь могла пройти.

— Уиллоу, заходи, пожалуйста.

Уиллоу изучает меня пытливым взглядом, прежде чем покориться просьбам матери. Затем она проскальзывает внутрь и скрывается из виду.

— Ты назвала свою дочь в честь персонажа Баффи?

Может быть, нам нравятся одни и те же вещи, глупо думаю я. Наверное, потому что Уиллоу, как ни странно, нравятся.

Она хмурится.

— Что?

— Телешоу, Баффи — истребительница вампиров? — она все еще в замешательстве. — Неважно.

— Чего ты хочешь, Лорен? — наконец спрашивает она. — Что, как ты думал, произойдет, если ты придешь сюда?

Ее голос понижается, и дверь начинает закрываться, так что я не могу видеть дальше её тела, не могу заглянуть в дом. Не могу увидеть жизнь, которой у меня никогда бы не было.

— Тебе двадцать один. Ты уже взрослый.

— Ты не моя мать. Кажется, я понял, — грубо говорю я.

Я ненавижу то, что я не ненавижу её. Ни капельки. Я делаю шаг назад, мои глаза пробегают по дому, по чему-то, что я не хочу разрушать. А я это делаю со всем, к чему прикасаюсь.

И я не собираюсь портить её жизнь. Даже если моя и так в полном дерьме. В тот самый момент, когда я собираюсь оставить всё это позади, что-то еще привлекает моё внимание в окне.

Девочка. Ребенок. Не старше двух или трех лет. Она смотрит сквозь стекло, сжимая в руках мягкого динозавра. Я вижу себя. Растущего и обманутого. Никогда не знающего о своем брате и находящего ответы на вопросы самым неожиданным, ужасным образом. Секреты. Предательство.

Я снова встречаюсь взглядом с Эмили. Кажется, она смирилась со своим решением и своей жизнью, но она повторяет ту же ошибку, что и мой отец. Что и Сара Хэйл. Сейчас она этого не видит, но ложь, которую она плетет, разъест её семью изнутри.

— Ты должна знать, — говорю я, — что хотя я и не твой сын, я всё равно их брат.

Её губы сжимаются в линию.

Но я продолжаю говорить.

— И может быть, ты не видишь этого, но поверь тому, кто уже был в их ситуации — они увидят, — я думаю о Райке. — Я не говорю, что ты должна рассказать им обо мне сейчас или в ближайшее время, но в конце концов они узнают. Если не из прессы, то от какого-нибудь незнакомца, и они должны услышать это от тебя.

— Я буду иметь это в виду, — коротко говорит она. — Что-нибудь еще?