Двенадцать коров

Хогвартс-экспресс. Такой чужой, холодный, далекий. И я в нем лишний, совершенно лишний. Может, это я чужой, холодный и далекий? Ведь поезд не изменился, он — бездушная машина, на которую не влияет война.

Я прошел на платформу сквозь барьер, на меня нахлынул шум голосов: женских, мужских и детских, радостных и тревожных. Эта какофония звуков била по ушам, пестрая толпа раздражала глаз. И алый паровоз, сказочный, выпускающий клубы дыма, словно пришелец из далекого прошлого. Как насмешка надо мной, над простым человеком, обладающим памятью и разумом. Паровоз, заставляющий усомниться в том, что моя память меня не подводит.

Кажется, будто я сошел с ума, придумал весь прошлый год, а на деле — лишь уснул, и мне снился какой-то кошмарный сон, бывший ошибкой больного мозга, пытающегося таким странным образом доказать реальность реальности.

Или же, напротив, я сплю сейчас, в лесу, и мне снится алый паровоз, везущий меня в Хогвартс — сказочную школу для юных волшебников сказочной реальности, никогда не существовавшей. Симулякр, изображающий искусственную реальность, пригодную для жизни, в отличие от реальности настоящей, злой и жестокой, холодной и грязной, в которой боль — не что-то плохое, а лишь подтверждение того, что ты существуешь. В которой нет добра и зла, нет вообще никаких категорий, есть лишь ты и то, что тебя окружает, и оно есть лишь до тех пор, пока Авада не попала тебе между глаз.

Что истинно из моих воспоминаний? Существует ли вообще истина, или это абстракция, философская категория, для мира людского не пригодная? Не знаю. Вообще ничего. Даже не уверен в том, что жив. Интересно, это пройдет?

* * *

— Рейвенкло! — вердикт шляпы однозначен.

Профессор МакГонагалл забирает шляпу, я на негнущихся ногах иду к столу моего факультета. Мне страшно, но я в предвкушении новой жизни. Ничего не знаю о мире, в который попал, но меня впечатляют плавающие в воздухе свечи и небо вместо потолка, умная шляпа, копающаяся в мозгах, а директор Дамблдор напоминает доброго волшебника из сказок.

Вот он говорит речь, поздравляя всех с началом нового учебного года, представляет нового преподавателя Защиты от темных искусств — профессора Амбридж. Тогда я не приглядываюсь, но уже на первом уроке пойму, что с ней что-то не так. И тогда же впервые задумаюсь, попал ли я в сказку или в кошмар.

* * *

— Я верю Гарри Поттеру и Дамблдору, — серьезным голосом говорит светловолосая девушка, и я улыбаюсь.

Не от ее слов, а от серьезности. Это забавно, потому что она не похожа на человека, слова которого вообще можно воспринимать серьезно. В ее ушах редиски, судя по их виду — даже настоящие, а не пластиковые, волосы спутаны, у корней жирные, словно она их не расчесывала и не мыла не меньше месяца, а под мантией у нее какое-то совсем уж кошмарное розовое платье с рюшами.

— И в мозгошмыгов ты тоже веришь, — бросает староста пятого курса.

— Если ты чего-то не видел, это не значит, что этого не существует, — парирует странная блондинка, — Говорят, если маггл верит в русалок, то его считают выдумщиком, но русалки ведь существуют!

Задумываюсь. А ведь действительно! За два месяца, что я здесь учусь, уже слышал о нескольких якобы мифических вещах, и людях, в их существование верящих. О Дарах смерти, диадеме Равены Рейвенкло, мозгошмыгах и куче других вещей, существование которых никак не доказать, но и не опровергнуть. Что, если это всего лишь следующий уровень? Вот есть магглы, которые даже не могут увидеть Хогвартс, есть сквибы, один из которых в Хогвартсе работает, способные на простейшие заклинания вроде Люмоса при большом старании, есть маги, способные в теории к любой магии. В теории. Но что если есть уровни дальше? И там, дальше и есть все эти мозгошмыги, Дары смерти и прочее...

Волшебный мир — странный. И совершенно такой же, как тот, где я жил до этого. В прошлом году здесь погиб ученик при неизвестных обстоятельствах, но расследовать его гибель не стали, так как у единственного свидетеля его гибели оказались большие связи, и он вообще довольно известная в обществе личность. Его репутации это, конечно, повредило, но такое поправимо со временем. В моей маггловской школе была похожая история, убийство по неосторожности в драке. У убившего — отец из мэрии, убитый — из многодетной бедной семьи, живущей на пособия. Расследование даже не начинали...

* * *

Женщина провозит тележку со сладостями, и меня передергивает. Искусственная реальность... И женщина эта — искусственная, и сладости ее такие же. Всего этого нет! Нет! Не существует! Потому что, если бы оно существовало, то что-то должно было бы измениться. Но оно не меняется... Как они этого не замечают?

Пытаюсь вспомнить отличия, но не могу. Почему-то кажется, что и люди на платформе всегда одни и те же. Вот ты проходишь сквозь барьер, слышишь слева наставления пожилой женщины, отправляющей на учебу внука и поправляющей ему мантию, справа бежит кудрявый подросток с какой-то коробкой, прямо у первого вагона старшекурсники помогают магглорожденной первокурснице, которой пришлось попрощаться с родителями до барьера, поднять чемодан... Я всегда прохожу в конец, с самого первого курса, потому что ищу пустое купе. Не хочу разговаривать с искусственными людьми? Возможно.

Был недавно в кино, на экраны как раз вышел фильм — Шоу Трумана. Мы ходили с Эндрю, решив немного развеяться. Да, точно. Вот она — реальность волшебного мира. Декорации чего-то... Чего?

За окнами однообразные пейзажи и ни одного города. Хогвартс-экспресс едет без остановок до самого вечера, но мы не проезжаем ни одного города, никакой станции, в окнах не мелькают люди, гуляющие по полям. Пейзаж — словно застывшая картина. Ровно в четыре часа мы проедем пастбище, там на одном и том же месте будет ровно двенадцать коров...

* * *

— Скоро война... Теперь уже точно.

— Я же говорила, что Сами-Знаете-Кто вернулся, — Луна Лавгуд говорит это, танцуя какой-то странный танец в центре гостиной.

Она кружится, сомкнув руки над головой и немного сместив их вбок. Я с ней никогда не разговаривал, но мне она нравится.

— Кто и что будет делать в войне?

— Спасать свою шкуру, естественно.

Гостиная похожа на улей. Пчелки-труженицы старательно делают домашние задания, параллельно обсуждают политику, копошатся, смеются и переживают. Мне до этого нет никакого дела. Мир словно застыл здесь и сейчас. Нет, он не застыл буквально, вокруг меня люди, они двигаются, их рты открываются... Мясо. Я вижу мясо. Органическая форма существования разума. Говорящее мясо, улыбающееся мясо, спорящее мясо, читающее мясо. Мясо, мясо, мясо!

* * *

— Рейвенкло, — вердикт шляпы однозначен.

Профессор МакГонагалл забирает шляпу, светловолосый кудрявый мальчишка на негнущихся ногах идет к столу моего факультета. Ему страшно, но он в предвкушении новой жизни. Ничего не знает о мире, в который попал, но его впечатляют плавающие в воздухе свечи и небо вместо потолка, умная шляпа, копающаяся в мозгах, а директор Дамблдор напоминает доброго волшебника из сказок.

Вижу себя со стороны. Он — это я. Я — это он. Ошибка генетики, сбой в системе. Кажется, никто не замечает нашего сходства, хоть оно очевидно. Возможно потому, что люди вообще ничего не замечают. Эгоистичная органическая форма существования разума.

Как назло первокурсник садится напротив меня и мы смотрим в глаза друг другу. Он, в отличие от других, заметил наше с ним сходство.

Нет, конечно, мы с ним совершенно разные. У меня голубые глаза, а у него — светло карие, у меня тонкие губы, а у него слегка пухлые, я выше ростом, потому что старше. И вообще он — коротко стриженная девочка. Мы похожи чем-то другим. Отчужденностью.

— Элизабет Ройстон, — она протягивает мне руку.

* * *

Ровно двенадцать коров. Ровно четыре часа. Из-за событий прошлого года я так и не проверил свою догадку, которая возникла после ощущения дежавю на втором курсе. Тогда ровно в четыре часа я проехал этих проклятых коров и мне показалось, что я их уже видел. Возвращаясь на летние каникулы, сфотографировал их.

Поезд отъезжает в одиннадцать часов от Кингс-Кросс в сторону Хогсмида, и в одиннадцать из Хогсмида до Кингс-Кросс. Прибывает в семь вечера. И если в ту и другую сторону этих коров можно увидеть ровно в четыре часа, значит, искусственная реальность зеркалит саму себя. Симулякр третьего порядка перешел для меня на порядок выше.

Вспышка фотокамеры. Делаю вторую идентичную фотографию этих проклятых коров. Нащупываю собственный пульс. Шестьдесят ударов в минуту. Ни больше, ни меньше. Секунда на удар. Искусственный я...

* * *

— Профессор МакГонагалл, а какое максимально возможное время действия трансфигурации?

— Оно зависит от концентрации. В вашем возрасте, скорее всего, до того момента, пока вы не уснете. Поддерживать магию подсознательно могут не все взрослые волшебники.

Зачем я это спрашивал? Мне было лень читать, хотя я знаю, что найду это практически в любой книге по трансфигурации. Но для чего-то же нужен урок помимо тех идиотских попыток превратить птицу в бокал. Я не был тем, у кого это получалось сразу. Но мне было неинтересно. Не думаю, что это умение мне когда-либо пригодится.

Я смотрел на свой пернатый бокал и думал, что мне жалко птицу. Нигде не читал о превращении человека в неживой предмет, но это должно быть возможным. Что должен чувствовать человек? Как это превращение затрагивает мыслительные процессы? Способен ли он будет осознавать себя? Если да, то чем? Не знаю, как может работать мозг у табуретки.

И если птица осознает сейчас себя... У птиц может случиться инфаркт? А то есть вероятность, что ты будешь пить что-либо из бокала, по сути являющегося дохлой птицей, умершей от страха и непонимания происходящего.

— Профессор МакГонагалл? — снова поднимаю руку.

— Да, мистер Мерфи?

— А что произойдет с птицей, если я разобью бокал?

Профессор поджала губы, прежде чем ответить.

— Советую использовать Репаро. Иначе обратная трансфгурация пройдет некорректно.

— То есть, если использовать Репаро, все будет нормально?

— Скорее всего.

Скорее всего. Они не знали ничего. Всегда, когда я пытался что-либо спрашивать, меня считали странным. Когда я спросил профессора Снейпа, поможет ли безоар от маггловских ядов, он тоже не ответил. Просто он этого не знал.

Странно все это как-то. В желудочных камнях точно нет ничего такого, что способно бы было нейтрализовать некоторые вещества. Но безоар каким-то образом это делает, хотя в зависимости от яда, должны отличаться и противоядия. Может, он — универсальная материя, которая может быть чем угодно, попадая в желудок? И тогда, выходит, что козу, имеющую в желудке безоары, невозможно отравить?

Меня всегда интересовали подобные вопросы, мне было интересно понять, как функционирует мир. Я еще не знал, что через два месяца, уехав на летние каникулы, не вернусь на третий курс. Как и не знал, что снова увижу этих проклятых коров ровно в четыре часа.

* * *

Они пришли вечером. В грязных мантиях и старых ботинках, лохматые, от них сильно разило алкоголем. Егеря. Откуда глава чистокровных набрал этих отбросов, мне не было известно. Да вообще ничего не было известно, и кто они такие я тоже узнал позже, в министерстве.