Двенадцать коров

Едва я успел это сделать и только спрятал в карман пергамент, как снова попался. Не оборотням, а опять егерям. Другим или тем же, без разницы, я их не отличал. Видимо, я аппарировал уже туда, где они были. Как неудачно вышло...

Сил на вторую подряд аппарацию не было совершенно, а потому я резко развернулся, и...

— Авада Кедавра! — заклинание попадает одному из них в грудь.

От всех не отобьюсь, но пусть они хоть сдохнут. Сдохнут, сдохнут! Твари, ненавижу! На меня накатывает небывалая злость за смерть Кристи, к которой я успел привыкнуть, за Элизабет, хоть и черт знает, что с ней случилось, за родителей, за то, что я вообще попал в этот мир фальшивой, извращенной сказки.

— Авада Кедавра! — второе заклинание пролетает мимо.

— Кто это такой смелый, что бросается сразу Непростительными? — ехидно спрашивает бородач, чем-то напоминающий Бэна.

— Авада Кедавра! — бородач уворачивается, и тут же с его палочки в меня летит красный луч. Увернуться не успеваю, его скорость заклинаний гораздо выше.

Сознание возвращается медленно. Даже открыв глаза, не сразу понимаю, где я и что произошло. Серое небо, на самом верху зелень сосен, а ниже — голые стволы. Кажется, будто события последних двух месяцев мне приснились, и я снова в лесу Бэна, уснул на улице у костра. Костер... Да, рядом определенно где-то костер.

— Очнулся, мелкий?

Пытаюсь нащупать палочку, но карман пуст.

— Ага, так мы тебе ее и оставили, чтобы ты продолжил Авадами бросаться?

Резко сажусь. От этого реальность перед глазами плывет, и кажется, что сидящие у костра заваливаются на бок. Дружно, словно исполняя какой-то танец. Их трое.

— Кто такой? — палочка самого молодого из них, лет шестнадцати на вид, утыкается мне в горло.

— Никто, — даже не лгу. Кто я? Да хрен его знает.

— Лет сколько тебе, никто? Какого хрена не в школе?

— Четырнадцать. Со школой не сложилось.

— Да грязнокровка он, это и гиппогрифу ясно.

— Сдадим, да и делов-то.

— Нам еще за прошлых не заплатили. Я сказал, что так больше не работаю. Или нам нормально платят, или пусть сами ищут.

— Он убил Говарда!

— Да и хуй с ним, с Говардом. От него одни проблемы, вечно лез на рожон, первым же и побежал, никакой осторожности!

Я все это слушал, даже не пытаясь осознать, что они говорят. Было жутко хлодно, а мне жутко хотелось жить, потому я потянул замерзшие руки к костру.

— Короче, мелкий, слушай. Говарда ты сделал, так что считай, ты у нас пока пленник, — заговорил бородач, самый старший из них. Хотя, возможно, ему было лет двадцать, но борода сразу накидывала ему десяток. — Палочку вернем, когда будем уверены, что ты нас не убьешь ночью.

— Держи, — мужчина, до этого молча гревший руки у костра, бросил в меня пергамент.

— Что это? — спросил я, разворачивая его.

— Говардовы документы, что еще. Он помер, а документы его живы. Хреново работает это министерство, даже я знаю чары, при которых все с пергамента сотрется при смерти человека, а им лениво было жопы поднять и попотеть, писали все обычными чернилами, — поясняет бородач.

Так я стал Говардом Дареном, полукровкой девятнадцати лет отроду. Конечно, на столько я не выглядел, но всем было насрать.

* * *

Министерство выплатило бригаде Стэна задолженность, и егеря продолжили свою деятельность. Я остался с ними. Жили мы не в палатке, а в деревянном доме с душем и нормальным сортиром.

Стэн был полукровкой, Марк — семнадцатилетний, а по документам девятнадцатилетний, блондин, чем-то напоминающий Луну Лавгуд, магглокровкой, так же убившим владельца своего нынешнего имени, как и я. С Медведем я пересекался нечасто и разговоров по душам у нас не сложилось. Знаю, что он был чистокровным, но родителей его убили Пожиратели. Но это мне сказал Стэн, сам Медведь на меня смотрел как на врага. Говорят, они были дружны с Говардом.

Я бесшумно ступал по мху, выслеживая оленя. Главное, чтобы он не заметил раньше времени, его нельзя спугнуть. Он слегка хромал, что подтверждало мою теорию.

— Мать твою, — Марк споткнулся, наделав шума. Олень обернулся и бросился бежать.

— Ступефай! — медленно, мои заклинания всегда какие-то медленные...

Красный луч попадает оленю прямо в задницу.

— Марк! Мы из-за тебя его чуть не упустили! — орет Стэн.

— Простите...

— Говард и Медведь. Быстро за стариком, связывайте и тащите его сюда.

Мы посмотрели друг на друга и побежали в сторону оленя. Словно наперегонки, как будто соревнуясь за место. Словно нас двое, а остаться должен только один. Но мы добежали одновременно.

— Инкарцеро! — первым бросил Медведь, — Бери его за ноги и потащили.

Олень оказался тяжелым, Медведь был мрачным и полным решимости что-то сказать, но то ли боялся, то ли не знал как это сделать, чтобы задеть меня посильнее.

— Ну...

— Что?

— Твоя мыслительная деятельность отражена на тупом лице. Говори, что хотел сказать.

— Подонок! Ты маленькая сука, вот кто ты. Не противно тебе таких же как ты, грязнокровок, сдавать?

— А тебе не противно работать на тех, кто убил твоих родителей?

— Этот старик-анимаг, сдадим мы его, получим двенадцать сиклей, а что мешает мне получить двенадцать сиклей за тебя?

— Трусость.

Мы не подрались ни разу. Нас разъединяла ненависть, но объединяло желание выжить.

* * *

Все было хорошо до тех пор, пока нам не попался Бэн. Пьяный Бэн, который даже отпираться не мог руками, когда я его повалил, не то что прицелиться заклинанием. Борода его была совсем спутанной и прилично отросла за несколько месяцев, вид его стал еще более неотесанным, и я сжал зубы в приступе невиданной злобы.

— Связываем и тащим в министерство, — скомандовал Стэн.

— Стой, я его знаю.

— Что за тип?

— Я с ним осенью скрывался, мы когда из министерства сбежали, он нас в лес аппарировал. Можно я с ним вначале поговорю?

— Говори, — усмехнулся Стэн, видимо, по моему голосу понял, что у меня к нему какие-то счеты.

— Энервейт, падла! — к заклинанию я добавил пинок под ребра, чтобы пробуждение не казалось ему слишком радостным.

— А...Артур, ахаха, Артур, — Бэн попытался перевернуться на бок, но его остановил мой удар каблуком сапога в нос. Раздался противный хруст.

— Где Эндрю? Что с Элизабет? Отвечай, блять, когда тебя спрашивают!

— Ахаха, — я снова ударил его в лицо, — Кхе-кхе...

Из носа его текла кровь, он все пытался перевернуться, но я не давал ему это сделать. Я бил его под ребра и в лицо, прицельно и методично, после чего наступил ему на руку, вывернув ее.

— Отвечай! Что с Элизабет?

— О... кхе... умерла. Мы... кхе... похоронили...

— Отчего она умерла?

— Где... кхе... тьфу... Кристи?

— Вопросы задаю я, отчего умерла Элизабет? Где Эндрю?

— Она... кхе... ахаха, — он снова засмеялся, сплевывая кровь.

И это стало последней каплей. Я бил его ногами в голову, не знаю, сколько это продолжалось. Может быть, несколько минут или целую вечность. Он уже перестал что-либо отвечать, кашлять и плеваться кровью, а я все так же бил его в лицо, оставляя вместо него кровавое месиво.

— Говард, — Стэн остановил меня, когда было уже поздно. — Говард, он мертв.

Я обернулся. На меня смотрели все: Стэн, Марк и Медведь. Совершеннолетние волшебники, только что видевшие как четырнадцатилетний подросток ногами, по-маггловски, убил человека. Они не осуждали, не им меня осуждать. Просто смотрели. Медведь — брезгливо, Марк — испуганно, а Стэн — жалостливо. Самое противное — жалость.

— Что он сделал?

— Я не знаю... Многое.

— Это были наши двенадцать, мать твою, сиклей! — заорал Медведь, схватив меня за грудки.

* * *

А потом была битва за Хогвартс. Егерям пообещали по два галеона каждому, кто придет. И мы пришли. Мне плевать на галеоны, но жизнь к тому моменту относительно стабилизировалась, я мог появляться в Косом переулке и Хогсмиде, не боясь. Документы у меня ни разу так и не спросили. Однажды лишь пришлось называть свое ненастоящее имя и говорить, что я из банды Стэна. Егеря всех в лицо, конечно, не знали, но имена главарей банд были на слуху.

Сколько мы могли прикрываться чужими именами — неизвестно. Возможно, до тех пор, пока не встретим тех, кто знал Говардов и Марков, но с Пожирателями мы виделись редко, а из оппозиции все попрятались в норы и не высовывались.

Только вот произошло неожиданное. Битва завершилась не так, как мы предполагали. И вместо министерства, куда бы я отправился получать положенные два галеона, я остался в школе, наблюдать за разрушенным замком и оказанием помощи раненым, не зная, имею ли право там находиться. Рядом со мной на лавке одного из столов — уже не ясно чьего именно факультета — сидел Медведь, так же раздумывая, не то слинять ему отсюда по-тихому, не то остаться.

— Артур! Артур! — на меня кто-то налетел, обнимая.

Именно тогда я и принял окончательное решение — уйти, пока ворота открыты. Не убегать позорно, но и не оплакивать с победителями их — не мою — победу. Моей победы в этой войне не могло быть априори, как не могло быть и стороны, которую бы я выбрал. Потому что все это — полнейшее дерьмо. Фальшивое добро, причинившее мне едва ли не больше страданий, чем фальшивое зло, было явно не тем, что мне нужно.

Свечи, потухшие и растоптанные, валялись на полу. Небо Большого зала было утренним и ясным, один взгляд на него веял весенней шотландской прохладой. Профессор МакГонагалл и мадам Помфри суетились вокруг раненных учеников, домовики уже начинали грандиозную уборку полуразрушенного замка. Все было спокойно и обычно, а люди, казалось, выдавали совершенно неестественные реакции на события. Наигранные, как в школьном театре с непрофессиональными актерами. Мир как будто крутился вокруг нас, неподвижных. Мы словно были его центром. Искусственный замок.

А Эндрю был настоящим и живым, и я был безумно рад его видеть, не представляя, как он оказался в школе. И даже Медведь был живым, нас с ним объединяло гораздо больше, чем с любым другим человеком в этом замке.

— Идем, — сказал я ему, — Нам здесь нет места.

* * *

— Ральф Мерфи, вы обвиняетесь в убийстве Бенджамина Боуди, Кристины Паркер и Говарда Дарена, с последующим присвоением себе документов последнего. Вами было использовано более ста пятидесяти Непростительных заклинаний в период с 11 октября 1997 года по 2 мая 1998 года. Обвиняемый, вы признаете себя виновным?

— Да, — я спокоен.

В зале нет дементоров, а все присутствующие отбрасывают тень. Говорят, дементоров вообще больше нет, даже в Азкабане. Теперь они подлежат уничтожению, как полуразумные опасные твари, согласно какому-то очередному дурацкому постановлению нового министерства.

— Вы можете назвать причины, по которым это сделали?

— Самооборона и месть.

— Подробнее, пожалуйста, мистер Мерфи.

— Бэн насиловал Кристину Паркер, пока мы скрывались от егерей. Пытался убить меня за то, что я назвал Неназываемого по имени. Я тогда не знал о «табу». Нам с Кристиной удалось сбежать. После этого, спустя месяц воздержания, Бэн изнасиловал Элизабет Ройстон. Он напился и... Она умерла. Ей было двенадцать, — мой голос сочится ядом. Я ненавижу это фальшивое добро не меньше фальшивого зла. Ненавижу!