Призрак мадам Кроул

Он, казалось, не замечал присутствия Питера, погрузившись в размышления, и это обнадеживало. Кроме того, помни, читатель, пожалуйста: наш герой выпил достаточно хорошего пунша, прежде чем начались его приключения. Так что он был защищен от сомнений и страхов, которым наверняка поддался бы в более разумном состоянии.

Идея французского вторжения ожила в полную силу в одурманенном воображении Питера, когда он стал догонять беспечно прогуливающегося офицера.

– Кем бы он ни был, пусть все мне объяснит! – пробормотал Питер во внезапном приступе безрассудства. – Он, конечно, может и не захотеть отвечать мне. Но спросить-то я у него могу, что здесь такого…

Вдохновившись этой идеей, Питер прочистил горло и начал:

– Капитан! Прошу прощения, капитан! Может, вы проявите снисходительность к моему невежеству и скажете – если это не военная тайна, – не является ли Ваша честь нашим врагом?

Питер обратился к офицеру, не задумавшись о том, что, если он прав, этот человек не поймет ни слова. Однако его поняли, потому что капитан ответил ему по-английски, замедлив шаг и немного посторонившись на дорожке, как бы приглашая догоняющего его парня пойти рядом.

– Нет, я ирландец, – пояснил он.

– Смиренно благодарю Вашу честь, – произнес Питер, подходя ближе, поскольку приветливость и дружелюбие офицера придали ему храбрости. – Но, возможно, Ваша честь находится на службе у короля Франции?

– Я служу тому же королю, что и вы, – ответил капитан с печальной многозначительностью, которую Питер не понял. Но капитан, решив, что пришла его очередь задавать вопросы, спросил: – Но что привело вас сюда в этот час дня?

– Дня, ваша честь?

– У нас всегда был способ превращать ночь в день, и мы пользуемся им до сих пор, – заметил солдат. – Но это неважно. Зайдем ко мне домой, это рядом. У меня есть для вас работа – если вы не против без труда заработать немного денег. Я живу здесь.

Сказав это, он властно поманил Питера, который почти машинально последовал за ним. Они свернули в узкий переулок возле старой католической часовни, в конце которого, как помнил Питер, находились руины высокого каменного дома.

Как и все остальное в городе, эти развалины тоже претерпели метаморфозы. Покрытые пятнами и обшарпанные стены стали теперь ровными, чистыми и отделанными штукатуркой с каменной крошкой. В каждом окне холодно блестели стекла, а на зеленой парадной двери висел новенький медный молоток. Питер уже не знал, чему верить. Но то, что видишь, – в то и веришь, а парень не мог оспаривать реальность того, что видел. Все содержимое его памяти казалось теперь лишь образами пьяного сна. Поэтому, оцепенев от изумления и непонимания, он отдался на волю судьбы.

Дверь открылась, меланхоличный офицер повелительным жестом пригласил Питера внутрь и вошел сам. Наш герой оказался в зале, погруженном во мрак. Но он следовал за хозяином, и они молча поднялись по лестнице. Лунный свет, проникавший в вестибюль, высвечивал старые темные панели и тяжелые дубовые перила. Питер с офицером миновали несколько этажей с закрытыми дверями на лестничных площадках, но везде было сумрачно и тихо, как, впрочем, и подобало в поздний час ночи.

На самом верхнем этаже капитан на минуту остановился у ближайшей двери и, со вздохом толкнув ее, вошел в комнату. Питер помедлил на пороге. Посреди комнаты он увидел хрупкую женскую фигурку спиной к ним в свободном белом одеянии, с пышной копной темных, свободно ниспадавших волос.

Солдат остановился, не дойдя до нее, и сказал голосом, полным глубокой муки:

– Все та же, голубка моя милая, голубушка! Вы все та же…

Женщина внезапно повернулась и обвила руками шею офицера жестом нежности и отчаяния. Ее тело содрогнулось, словно от рыданий. Военный молча прижал ее к груди. Честный Питер почувствовал, как его охватывает странный ужас оттого, что он стал свидетелем проявления этой таинственной печали и ласки.

– Сегодня ночью, только сегодня ночью… а потом еще десять лет… десять долгих лет… десять лет.

Офицер и леди, казалось, произносили эти слова вместе. Их голоса сливались в мелодичном и пугающем стенании, подобном далекому летнему ветру, блуждавшему по руинам в глухой час ночи. А потом Питер услышал голос солдата, полный боли:

– Это моя вина. Пусть вся боль останется только со мной навсегда, голубушка моя, только со мной.

И снова они как будто скорбели вместе в том же тихом и безутешном стоне, похожем на рыдания, доносящиеся откуда-то издалека.

Питер был охвачен ужасом, но и странным очарованием. Непреодолимое, отчаянное любопытство крепко держало его на месте.

Лунные лучи косо падали в комнату, и парень увидел через окно знакомые склоны парка, спящие туманным сном под их мерцанием. Он также мог довольно отчетливо разглядеть мебель в комнате – старые стулья с круглыми спинками, кровать с балдахином в углублении и вешалку у стены, на которой висела военная одежда и снаряжение. Вид всех этих обыденных предметов несколько успокоил его, но Питер не смог избавиться от необоримого желания увидеть лицо девушки, чьи длинные волосы струились по офицерским эполетам.

Питер кашлянул, сначала слегка, а затем громче, чтобы отвлечь пару от их скорби. По-видимому, ему это удалось, потому что леди обернулась, как и ее спутник. Оба замерли рука об руку, пристально глядя на него. Питер подумал, что никогда в жизни не видел таких больших и странных глаз, как у этой дамы. Их взгляд, казалось, холодил воздух вокруг и останавливал биение сердца. Безмерные страдания и бесконечное раскаяние отражалось в повернувшихся к нему темных лицах.

Если бы Питер выпил хоть на один наперсток виски меньше, вполне вероятно, он бы совсем пал духом перед этими фигурами. А они, казалось, с каждым мгновением приобретали все более заметное и пугающее, хотя и трудноопределимое отличие от обычных людей.

– Чего вы хотите от меня? – спросил он и запнулся.

– Чтобы вы отнесли мое потерянное сокровище на церковное кладбище, – ответила леди серебристым голосом, полным смертельного отчаяния.

Слово «сокровище» оживило решимость Питера, хотя тело покрывал холодный пот, а волосы на голове встали дыбом от ужаса. Однако он полагал, что находится на пороге удачи, если только соберется с духом, чтобы выдержать беседу до конца.

– И где оно спрятано? – выдохнул он. – Где я его найду?

Оба незнакомца повернулись к дальнему концу комнаты и указали на подоконник, залитый лунным светом.

– Под этим камнем, – сказал капитан.

Питер глубоко вздохнул и вытер с лица холодный пот, намереваясь подойти к окну, где рассчитывал увидеть награду за перенесенные страхи. Но, взглянув на окно повнимательней, он различил смутный силуэт младенца, сидящего на подоконнике в лунном сиянии, с протянутыми к нему ручками и такой ангельской улыбкой, какой юноша и представить не мог.

При виде ребенка сердце Питера замерло. Он посмотрел на мужчину и женщину, стоявших рядом, и обомлел. Их лица, обращенные к детской фигурке, искажали такие виноватые и измученные улыбки, что парню показалось, будто он входит живым в декорации ада. Содрогнувшись, он закричал в неописуемом ужасе:

– Мне не о чем с вами говорить и нечего с вами делать! Я не знаю, кто вы и чего от меня хотите, но отпустите меня сию минуту, заклинаю каждого из вас, во имя бога!

Едва произнеся эти слова, Питер услышал странный гул и вздохи. Он перестал видеть комнату и почувствовал то странное ощущение мягкого падения, которое иногда возникает во сне и заканчивается легким толчком. И провалился в черное забытье.

Очнулся Питер, окоченевший от холода, лежа между двумя кучами старого хлама, среди почерневших полуобвалившихся стен разрушенного дома.

Едва ли нужно упоминать, что городок приобрел привычный вид запустения и упадка. Питер тщетно оглядывался вокруг в поисках следов тех новшеств, которые так озадачили его и сбили с толку прошлой ночью.

– Да-да, – сказала его бабушка, выбивая трубку, когда он закончил описание вида с моста. – Конечно помню: когда я была маленькой девочкой, эти маленькие белые домики стояли среди садов на берегу реки. Раньше в них жили женатые солдаты или те, кому не нашлось места в казармах. Но домиков давным-давно нет.

– Да будет милостив к нам господь! – продолжила она, когда ее внук описал военную процессию. – Я часто видела, как полк марширует по городу точно так же, как ты описываешь, малыш. Ох, ох, у меня болит сердце, когда я думаю о тех временах. Конечно, хорошие были деньки! Но страшно даже подумать, внучек, – ведь ты встретил призраков из этого полка! Видно, Господь гневается на нас, потому что это были именно призраки. Это так же верно, как то, что я сижу здесь.

Потом Питер упомянул необычное лицо и фигуру старого офицера, который ехал во главе полка…

– Это старый полковник Гримшоу, да спасет нас Господь! – уверенно воскликнула старуха. – Он похоронен на церковном кладбище в Чапелизоде, и я хорошо помню его из детства. С подчиненными он был злобным и безжалостным, чуть что – жестоко их наказывал. А еще он был дьявольским дамским угодником – упокой его душу!

– Аминь! – сказал Питер. – Я и сам видел его надгробие, но он давно мертв.

– Конечно, говорю же тебе: он умер, когда я была еще девочкой – господь да благословит нас!

– Боюсь я его благословений после того, что увидел! – испуганно проговорил Питер.

– Глупости, малыш, – возмущенно возразила бабушка, хотя у нее самой были дурные предчувствия. – Ты же помнишь, конечно, как Фил Дулан, перевозчик, видел черную Энн Сканлан в собственной лодке? И какой от этого был вред?

Питер продолжил рассказ, но когда дошел до описания дома, в котором его приключение имело столь зловещее завершение, старая женщина растерянно развела руками.

– Я хорошо знаю этот дом и его старые стены. И помню время, когда у него была крыша, а также двери и окна. Но он имел дурную славу из-за привидений, правда, в чем там дело, я уже совсем забыла.

– Ты когда-нибудь слышала, что там спрятали золото или серебро? – спросил молодой человек.

– Нет-нет, внучек, даже не думай ни о чем таком. Послушай моего совета – никогда больше не подходи близко к этим отвратительным черным стенам. Любой священник скажет тебе то же самое, потому что ясно: все, что ты там увидел, добра не принесет. В этом доме нет ни удачи, ни благодати божьей.

Как читатель может догадаться, приключение Питера наделало немало шума среди соседей. Через несколько вечеров после этого он выполнял поручение старого майора Венделера, который жил с матерью в уютном старомодном доме в окружении прекрасных вековых деревьев недалеко от реки. И Питера позвали рассказать эту историю в гостиной.

Венделер был, как я уже говорил, стариком – маленьким, худым и прямым, с красноватым лицом, на котором всегда сохранялось деревянно-непреклонное выражение. И если он стар, то из этого ясно следовало, что его мать еще старше. Никто не мог угадать или вспомнить, сколько ей лет, но все знали, что ее собственное поколение давно ушло в прошлое и у нее не осталось ровесников. В ее жилах текла французская кровь. И хотя эта дама не так хорошо сохранила свое очарование, как Нинон дэ Ланкло[15], она оставалась полностью в здравом уме, а ее красноречия вполне хватало и на себя, и на немногословного майора.