Побывальщины

Скрытник

Деревеньку, приютившую в эвакуацию бабушкину семью, окружали леса.

Среди них, в глухой чащобе, протекала тихая неприметная речка. Узенькая такая, что можно было негромко разговаривать, стоя на противоположных берегах. Реку ту стразу трудно заприметить было. Неспешно пробиралась она через низменности и впадины, пряталась под сетью переплетенных корней, струилась через бурелом. На первый взгляд казалась неглубокой. Однако имелись и у неё бездонные обрывистые омуты.

И росла по берегам реки особая плакун-трава. Не чета той, что повсюду у воды встречается. Иная.

Поначалу-то она много где росла, после уже укрылась от людей подальше в глуши. Верили, что корень её колдовскими свойствами обладает - поможет договориться с любой нечистью, от чёрной немощи убережёт, сон хороший навеет.

Местные в ту сторону не решались ходить, боялись. Выбиралась к реке лишь знахарка деревенская. Всякий раз непременно брала с собой шерсть чёрного козла. Делала это с умыслом - тамошнего водяного задобрить, чтобы не изурочил да позволил траву собрать.

Рядом с рекой скрытник прижился, из старообрядцев. Откуда он появился и когда – неизвестно. Старики рассказывали, что из далЁка, из самого поморского согласия прибыл. Разлад там случился какой или ещё что, только прокляли его и изгнали прочь. Как попал оттуда в глубинку средней полосы – неведомо.

С внешним миром скрытник не контачил, в деревню не заходил ни разу. Питался скудно, выменивал кое-что у деревенских на мёд и воск. Мяса не признавал, но рыбу ловил, и помогал ему в том сам водяной.

Для местных пришлый иноверец, чурающийся общения и закрывшийся где-то в лесу, сам был сродни неведомой да незнаемой силы.

Считали деревенские, что вера у скрытников особенная – старая, скрытая, которая ещё до староверов была, неправославная, без креста. Судачили, что поклоняются они силам земли и трав, специальными знаниями ведают.

У скрытника что-то вроде пасеки было. Называли ее чёрной.

У деда Прохора, пасечника местного, мёд целительный, светлый. А у скрытника - что дёготь, густой да тёмный, в черноту отдавал цветом. Всё потому, уверяли бабки, что пчёлы ему от водяного в дар достались.

На вкус мёд нехороший был. Горький да несладкий совсем, зато особый. На наживку, обмазанную им, любая рыба шла.

Из воска с той же пасеки катали шарики и раскладывали повсюду в доме. Считалось, что оберегают они жилище от негатива да колдовского воздействия. Знахарка из него свечи отливала. Использовала в своих обрядах.

В глаза скрытника никто не видел. Связь с деревенскими тот держал через помощницу – бабу Мавру.

Когда-то давно, задолго до войны, случилась с ней порча. Рассказывали, что как-то ночью спала она с открытым ртом и влетело в него что-то, да там и осталось. И стало происходить странное – в церкви на обедне всякий раз корчило Мавру да ломало. То лаять принималась, то козой блеять. Хохотала страшно – грубым, не своим голосом. Ничего не помогало – ни лечение, ни молитвы.

И посоветовал кто-то к скрытнику Мавру отвести. Он вроде колдуна считался у деревенских. Скрытник Мавру принял. С отцом её перемолвился из-за дерева, показываться не стал. Сказал, что сор чёрный она проглотила, от него все напасти. Убрать его нет возможности. Но в узде держать можно.

- Если оставишь мне в помощницы – помогу. А нет – уходите. Только не выдюжит она с таким-то грузом.

Засомневался отец, на Мавру глянул, а та язык высунула и давай ему рожи корчить. Ну и махнул рукой. Оставил.

С тех пор изредка приходила Мавра в деревню, приносила для обмена травы или мёд с воском. А взамен брала, что давали – капусту, брюкву, лепешки печёные.

Первый раз, когда пришла, даже не признали сразу - так изменилась. Степенная да сосредоточенная стояла. Лицо строгое, глаза опущены. Стали расспрашивать как живётся ей, она отмахнулась:

- Не велено мне с вами разговаривать, инАче зло, что во мне сидит, проснётся.

И ушла. Даже родню не навестила.

И стали про Мавру придумывать всякое… Шептались, что только напускает она на себя благонравную личину, что на деле полностью подчинила её себе сила, что из чёрного сора проросла внутри. Что шабаши да страшные обряды устраивают они со скрытником в непроходимой глуши. Что дурной глаз у Мавры теперь. Посмотрит им – худо потом случится.

Как раз осень ступила в пору, да необычная такая, с ветрами неистовыми, с грозами. Старики говорили - давно подобного не случалось. Не дОлжно грозам по осени греметь, не иначе проделки это скрытниковы да маврины.

Тут ещё баба одна слух пустила, будто видела лично, как Мавра месяц доила! Сам-то скрытник не станет, а вот она вполне может, наука не хитрая – подселенец ейный всё знает.

- Как лично-то видала? – недоумевали деревенские.

- А так! Вышла я проверить сарайку, у меня ж там порося, не убежал бы. Глянула вверх – батюшки святы! От месяца быдто ниточка тоненькая тянется и прямо в лес скатывается. И трепещет вся, вот словно тянет кто её!

Смотрела я на это диво, и стало мне блазниться, что месяц мелеет – уменьшается по маленечку, как пряжи клубочек. Что за наваждение? Протёрла глаза, глянула, а нить та оторвалась от края и упала вниз. А месяц тонюсенький стал, еле видимый!

Бабка моя сказывала когда-то, что у ведьм обычная практика – месяц доить! Для чего это им точно не знаю – то ли плетут из нитей тех, то ли сушат их, толкут в порошок да в зелье добавляют. А иной раз специально портят месяц. Тогда чернеет он словно уголёк и сваливаются на людей напасти – неурожай, мор или иное лихо.

Мавра, конечно, не ведьма. Это она всё для скрытника делает. Сам он не может с месяцем сладить, не даётся месяц колдунам. Вот он и просит её пособить...

И перестали местные с Маврой заговаривать. В день, когда она приходила, в домах укрывались, заранее старались всё для обмена разложить, чтобы даже не встречаться с ней.

А тут вдобавок бабка Пришипиха заявила, что Мавры настоящей уж давно на свете-то и нет. А ходит под её личиной упыриха.

- Все видели, какая она бескровная? Худая да костлявая, кожа синюшная. Неспроста!

Знахарка тамошняя пыталась урезонить Пришипиху.

Да куда уж. Та только сильнее распалялась, рассказывала всем всякие страсти. Мол, как по лесу плутала да и наткнулась на Мавру. Та сидела на земле, а в руках её птица билась. Мавра возьми да голову той птице и отверни! И засмеялась так противно, скрипуче. Нечеловеческим вовсе смехом!

- Я как увидала – так скорее оттудава бежать пустилась! Как дух из меня не вышел, от жути-то такой.

И хоть Пришипихе особой веры не было, повелось у местных правило носить с собой крестики из веток шиповника. Та же Пришипиха уверяла, что колючки на них лучшая защита от упырей. У родни Мавриной шиповник по всему участку разросся. К ним и ходили за ветками для крестов.

Перед Покровом видели Мавру у родного дома. Возле калитки стояла, смотрела на окна издали. Пришипиха после злорадствовала, что из-за шиповника не смогла та внутрь войти – боятся упыри его пуще осины.

Родня Маврина из дому тоже не вышла. То ли не захотели, то ли не видели, кто к ним пожаловал. Так и ушла ни с чем. По дороге Стёпку-дурачка повстречала, подошла и прошептала что-то. Он столбом и застыл! Долго смотрел ей вслед. Его конечно расспрашивали, что сказала. Да толку. Стёпка только глаза пучил и мычал. Не давалась ему с рождения человеческая речь.

С того дня перестала Мавра в деревне появляться, пропала связь у местных со скрытником.

Вскорости осень в зиму перешла. Да нехорошую такую - бесснежную, лютую. Волком выли ветра. Морозы сковали землю посуху, и задубела она, пошла трещинами.

- К неурожаю это, - переживали деревенские. - К голодному году.

Отогревались по домам, старались лишний раз никуда не выходить.

Лишь в конце января первый снег лёг.

И тогда забеспокоился Стёпка. В лес рвался, всё сказать что-то силился. Перестали его на улицу пускать, закрывали в доме – он хоть и взрослый мужик с виду, а по разумению, что дитя малое. Повыл пару дней Стёпка, покричал. А потом исхитрился как-то и сбежал.

Мать его не особо за то переживала.

– Понесло идолову душу на погибель! – равнодушно говорила деревенским.

А вот знахарка, видно, подозревала что-то. Приметили, как толковала она с Прохором, пасечником местным, будто советовалась. Прохор тоже непрост был. С ендарём дружбу водил, знал лес как дом родной.

После разговоров тех и отправился дед Стёпку искать. А Пришипиха с ним увязалась. Хоть и скандальная, но смелая бабка была. И любопытная – страсть какая! Не могла пропустить никакого события в деревне, везде спешила отметиться.

По дороге всё приставала к Прохору с расспросами. Он и проговорился Пришипихе про день колдунов.

- Боюсь, опоздали мы. Павлов день нынче, 28 января.

Пришипиха дальше пристаёт - что за день такой?

Ну и вытянула, что в раз в год выпадает особый день, когда от мёртвого колдуна силу перенять можно. Не просто так, конечно, а обрядами да таинствами особыми, обычным людям неведомыми. И подозрение есть у Прохора, что Стёпку для этого в лес призвали.

- Да кто призвал-то? – дивится Пришипиха. – Давно Мавра не приходила в деревню.

- Ей самой приходить не надобно. Послала кого или просто слово манящее по воздуху пустила.

ЧуднО такое слушать, но Пришипиха сразу поверила, всякое в жизни повидать успела.

- Что делать-то будем? – только и спросила у деда.

А он плечами пожал. Мол, поглядим потом.

По первопутку хорошо им идти было – легко. Да и следы Стёпкины как на ладони – чёткие, нетронутые. А глубже в лес зашли – плутать начали, повсюду теперь эти следы мерещились.

- Леший? – испугалась Пришипиха, начала было тулупчик свой старенький наизнанку выворачивать. Да Прохор остановил:

- Бесполезное дело. Не нечисть балует, а человек. Эту морочь кто-то из знающих наслал. Может и Мавра. Не хочет нас подпускать к себе, время тянет, чтобы обряд совершился.

Словно подтверждая его слова повалил снег. Сквозь густую взвесь замелькали тени, завертелись круговертью.

Рогатые. Огромные. С крылами да клювами. С телами человеческими. С ногами длинными тонкими.

Они метались вокруг. Подступали всё ближе. Не останавливались ни на минуту. И невозможно было рассмотреть их как следует, понять, кто же это на самом деле.

От кружения, от бесконечной череды промельков да образов поплыло перед глазами у Пришипихи. Да так, что не выдержала бабка, упала на снег. Поэтому пропустила, как Прохор достал мешочек вышитый, для махорки приспособленный, зачерпнул из него что-то, кинул в гущу теней.

И сгинуло всё. Спала морочная завеса.

Впереди за деревьями изба обозначилась, почти по крышу утонувшая в земле. Перед нею – Мавра. Молча стояла и смотрела пронзительно.

Поклонился дед да попросил:

- Отпусти Стёпку.

- Поздно, - только и сказала.

- Нам бы хоть глянуть на него.

- Чего глядеть попусту? Был – дурачком, стал – знатким да хватким.