Ладамтам

ШАИЛ

«Ай, славный ты конь, Шаил!» — темная грива потрескивала под костяным гребнем. Доверчиво тянулся мокрый нос к ладони человека — чего вкусного принёс? Второй день подряд отчего-то не спешил хозяин в седло. Заскучал конь по простору, по стремительному бегу ветру навстречу. Есть, пить да спать — не про боевого коня жизнь. Ласково чистил щеткой конюший старые шрамы на его боках, осторожно проводя пальцами, вспоминая истории. Каждая вторая отметина — спасённая жизнь хозяина. Ничего не боялся Шаил — под обстрелом выносил, собой от недруга закрывал, забивал передними, сражаясь наравне с седоком. Ни в чем не отставая. И берегись, кто на пути встанет.

Самые тяжкие раны пришлись от предателей. В бою-то что? И подойти близко не давал. На дыбы ставал и бил тут же до смерти. На поле ратном сразу ясно — кто враг, кто друг. А научиться души видеть — у кого мелкая да подлая, а к кому и спиной повернуться можно — такая наука приходила только шрамами.

Глубокая борозда шла у самого конского плеча. Меч отвёл, собой закрывая, когда лучший друг хозяина оказался предателем. Никто и помыслить о таком не мог, а вот же — почувствовал конь, за миг до неминуемого остановив страшный удар.

По шее шёл белый плотный рубец от верёвки. Чёрная душа была у родного брата хозяина. И как всякого труса, до жути пугал его конь с человечьими глазами. Глазами, которые, казалось, насквозь глядели прямо в мысли. Наказал конюшим крепко-накрепко привязать вороного, и глаз не спускать. А сам зло задумал. Да не случилось. Не удержала самая крепкая привязь. Разметал и конюхов, и стражников. Забил копытами и брата-оборотня, вынес едва живого, раненого хозяина.

А ещё была история — не приведи господи! С нечистью другомирной повстречались, так говорят люди. Хозяин сам-то и вспоминать не хочет. Конь один и знает, как там было. И особенно вздрагивал старый конюх, промывая эти чёрные выжженные следы на лошадиной груди. Как огненные пальцы хватали и сердце вынуть пытались. Другого на ум не приходило. А о том, кому могли принадлежать жуткие руки — и думать было страшно. Не человеку — то ясно. Старуха Яшмина — что языком чесать горазда была, и тем на всю округу славилась — рассказывала, что повадилась по лесам чёрная ведьма ходить, пожары разводить, путников-грибников с дороги сбивать, деток в котёл свой колдовской заманивать. У кого погубила родственника — много таких было — рвались мстить. Да недалёко уходили. Лошади мстителей сбрасывали, едва в лес входили, да как с ума спятивши — копытами забивали. И хриплый хохот нёсся над чащобами. Верил в то воевода или нет — про то никто точно сказать не может. Но говорят, что оседлал он однажды Шаила, и поехали они ведьму искать. Уж как она на коня колдовала, как бежать пыталась — устоял верный друг, не испугался жути жуткой. Не отшатнулся, не бросил седока. Она его руками палит, а он — божилась Яшмина — знай, бьет змею, да близко к хозяину не пускает. Так и не стало ведьмы. И никто с той поры ещё в лесу не сгинул.

А нынче же неспокойно переминался с ноги на ногу конь. Как чуял — не скакать ему больше с землёю вровень, не нестись вперёд дружины в бой. Короток век людской. Не длинней лошадиного. И каждому приходит срок. Уходил хозяин в мир, откуда и вороному не вынести. Вверх к звёздам, и ещё выше.

Враз все понял, опустил блестящую гриву Шаил, выждал секунду, пока отвернулся конюший, да как рванется! Перелетел заграждение, двери вышиб. Во весь опор помчался к горизонту. И вдруг упал замертво.

В ту же секунду и душа воеводы распрощалась с телом.

«Смотрите!» — что есть сил заорала Яшмина — «Улетают! Они!»

Подняли головы люди. На сей раз никто уже не скажет, что старая сплетница придумала историю. Нёсся по серому небу призрачный конь, цепляя гривой за дождевые облака, и как влитой сидел всадник — воевода. Не спутаешь такую посадку! Плечо к плечу шли по жизни. И уходили тоже вместе, не отстав один от другого ни на миг…