Сверхчеловек

13. Семейные «разборки»

Ну вот мы и снова там же, где были вчера.

Только на этот раз она точно уверена — что я вовсе не тот, за кого себя выдаю.

И что теперь прикажете делать?!

Нет, ну, в-принципе можно, (Благо он сам «проявился»!) свалить вину за смерть её соплеменников — на идтота-барана. Но этим можно объяснить нематериальное, телепатическое воздействие. Передать мысль, как, вот именно, ещё один вид энергии, на расстояние — вполне возможно. Ведь с этим друды-греи сталкивались. И даже кое-что умеют.

А вот как быть с, вот именно, телекинезом?!

Придётся снова нагло врать. И чем наглее, тем лучше.

Впрочем, разве тут я буду хоть чем-то принципиально отличаться от нашего, или штатовского, Правительства? Которое, к примеру, показывает сенату, и всему миру пробирку с манной крупой, выдавая её за «споры сибирской язвы»? Вот именно.

Поэтому вздыхаю:

— Я — тот, кого ты знаешь уже девять месяцев. Краппен Свораж. Исследователь. Психолог. Биолог. Ксенобиолог. Эволюционист. Сядь-ка снова сюда, — показываю на нашу кровать, куда она сама затащила матрац, пока ждала меня, — Я всё расскажу.

Она действительно садится. На меня смотрит настороженно, и одновременно с интересом. И вижу я из её мозгов, что она вовсе не испугана. Поскольку чувствует и понимает, что люблю её. (Ох, уж эти женщины!) А, следовательно, ничего плохого ей не сделаю. Но настроена она не слишком оптимистично — ей кажется, что совру я ей!

Что ж. Основания для таких мыслей у неё есть, конечно…

Потому что на совсем уж глубинном уровне подсознания что-то от меня ей просочилось! Во время нашего «общения». Да и не могу же я контролировать — вот прямо всё!

— Подумай о чём-нибудь. О чём-нибудь таком, чего бы я о тебе ну никак не мог бы знать. Такого, скажем, что произошло в детстве. И не смущайся. Всё останется только между нами.

— А вот это — уж точно! — она криво усмехается, — Не людям же ты расскажешь?! Ну а наши… Кого я знала здесь — все мертвы. А перед теми, кто придёт потом, я откровенничать уж точно не собираюсь!

— Вот и славно. Но — вспоминай.

Пусть не мгновенно, но в её мозгу воспоминания начинают двигаться. Назад.

И вот они уже несутся, словно Ниагара! И отдаляемся мы в тот момент, когда ей пять. И её Наставница (А у друдов нет такого понятия, как мать и отец — там всех детей сразу после того, как они родились, сдают на попечение Государству. В специальные учреждения, типа круглосуточных яслей-интернатов. Где их и выращивают. Если пользоваться этим нейтральным и ничего не обозначающим словом. То есть — они чувствуют, что о них заботятся, и кормят и поят. И за ними убирают… Но это — вовсе не то, что чувствуют дети — от родителей. Подлинное тепло и любовь… А не забота от ответственных, и пусть добрых и терпеливых — но Воспитателей! А с четырёх лет у них — Наставники!) наказала её!

Собственно, у друдов, как, скажем, у наших, Земных, евреев, не принято наказывать детей! И те могут, в-принципе, делать всё, что угодно! Шалить, резвиться, визжать, драться, играть с чем угодно, и даже кататься в грязи, словно свиньи.

Но моя Ундред и здесь зашла уж слишком далеко.

Испортила она Большой Компьютер, контролирующий климат и условия жизни в здании, где всех детей её генерации содержали и воспитывали: вылив в его шкаф кастрюлю компота. Тот самый Компьютер, что полностью автономно работал, и отвечал за поддержание нормальных условий в большом Доме Первичного Воспитания.

И начальнице пришлось вызывать бригаду техников с материка. И ремонт занял целых шесть (!) часов. И в это время все воспитанницы, которых имелось аж восемьдесят, и Наставницы, коих насчитывалось тоже восемьдесят, вынуждены были мёрзнуть, закутавшись в тёплую одежду: Дом располагался на острове в арктических широтах.

Вот так у всех воспитанниц из этой партии появился уникальный опыт «выживания», и «укутывания», а у моей Ундред ещё и опыт сидения в замкнутом пространстве в полной темноте в течении этих самых шести часов. В ящике три фута на три фута на три фута. Причём — без тёплой одежды. Да и вообще — одежды!

А температура всё опускалась и опускалась, и на её призывы, крики и мольбы о помощи, и о том, что «она всё поняла, и больше так никогда делать не будет!», никто не отзывался… Ящик был звукоизолирован. И, свернувшись в маленький и беспомощный комочек, обхватив себя руками, она в конце уже только горько плакала, поскуливая, словно щеночек. Чувствуя, как замерзают, застывая на холодных щеках ледяные дорожки слёз.

И только потеря сознания спасла пятилетнюю малышку от безумия.

И пусть её и вылечили от воспаления лёгких и его последствий легко, но накрепко запомнила она «неподобающие действия» своего начальства. Которое после этого с должности, конечно, Комиссия по дисциплинарным проступкам, сняла. Но в морозильную камеру, как шалунью Ундред, конечно, не помещала…

— Я вижу всё, что ты вспомнила. Я вижу всё. До мельчайших нюансов. И то, как ты обломала три ногтя, пытаясь открыть крышку твоего «гроба», и то, как ты колотила головой о низкий потолок. Обитый мягкой пенолоновой тканью. И жалела, что не можешь разбить себе череп о него! И как холод пробирал тебя до костей твоего тоненького тельца. И как тебя трясло, и как ты ругалась, и потом уже только плакала. И подвывала. И потеряла сознание…

И ещё я вижу то, чего в нас, Друдах, возникать не должно никогда.

Ненависть. И подлинную и неукротимую ярость!

Которую, впрочем, ты позже с переменным успехом скрывала от штатных психологов и врачей твоего Дома. И Дома Предопределений. Но это тебя не спасло: они почуяли отголоски твоего состояния, твоих эмоций к Наставнице Свитур Жварсоко. Выявили твою «нестабильность», вязкость мышления, и потенциальную опасность для окружающих. То есть — никаких ответственных и, тем более, руководящих, должностей!

Но тебе повезло. Когда тебе было двенадцать, и ты уже вовсю планировала, как отомстишь твоей бывшей Наставнице, та погибла. Возможно, не только по случайности. Но и — по собственному желанию. Думаю, её всё же мучила совесть. И она сама схватилась за оголённые провода гипергенератора! Лишив тебя Мечты! И спася от физического убийства другого друда. Что у вас карается смертью.

Ты однако расстроилась. От того, что ей удалось избежать твоей мести. И почти этого не скрывала. И поэтому тебя и «отбраковали». И классифицировали только для неквалифицированных, низших, работ. И вот ты, с твоими способностями, силой воли, и незаурядным умом — девушка для удовлетворения плотских утех самцов.

Это — и наказание на всю оставшуюся жизнь, и твой, как говорят люди, крест.

Но ты — молодец. Скрыла свою обиду и даже пыталась найти удовлетворение в примитивных плотских утехах.

И даже смогла выбиться в «элитные». «Удовлетворительницы». И вот поэтому ты — здесь. На Станции. И тебя должны были после этой миссии перевести на почётный отдых. То есть — на пенсию. С полным обеспечением. И казённым жильём.

И ты жила бы до конца своих дней в гордом одиночестве, в крохотной комнатёнке в маленьком коттедже, пусть и в живописном месте, с лесом и озером, и горами поблизости. В окружении коттеджиков ещё десятка таких же, как ты, «ранних» пенсионерок. И самым значимым событием для вас всех был бы очередной прилёт раз в месяц транспортного бота с запасом продуктов и медикаментов… Хотя, как ты знаешь, постылого чувства покинутости и одиночества в таких Домах успокоения, ничто и никто не преодолеет! И многие пенсионерки так и топятся в озерах… Бросаются со скал. Уходят в тайгу. От безысходности и чувства своей невостребованности. А детей у тебя быть не может.

Поскольку после сразу принудительного Предопределения тебе хирургическим путём удалили яичники. Как удаляют их и всем представительницам твоей профессии.

И теперь ты видишь, что проникаю я туда, куда ты никого и никогда не впускала, легко. И я сейчас — самый сильный телепат. И не только телепат.

Хорошо, что она сидела, пока я всё это ей пересказывал. Чувствовал себя… Жутко. Словно гвозди в крышку её гроба загоняю: каждое слово, как удар молотка!

На добрых две (!) минуты у нас в нашей крохотной каютке воцаряется гнетущая тишина. Она молчит. Смотрит в угол. Кожа её то темнеет, то светлеет.

Наконец она вскидывает на меня свои огромные выразительные глазищи. В них — и страх, и мольба:

— Да, ты не мог всего этого знать!

Ни в каком моём досье, ни в архивах психологов про ящик с мягкими стенами нет ни слова! Как нет там ни слова про то, что я испытывала к своей Наставнице. Этой твари!

— И, тем не менее, я всё знаю. Потому что я теперь и правда, — стучу себя по виску, — самый сильный экстрасенс в мире! И могу не только проникать, как никто, глубоко в сознания, и наших, и людей, но и… двигать предметы! Усилием воли!

А вот теперь — ответ на твой вопрос.

Как я стал таким.

Это всё — мои командировки.

Во время последней я побывал возле Большого Адронного Коллайдера. Прикинулся, ну — взял образ! — одного тамошнего техника. Но во время обхода этого агрегата, когда я пытался работать, как работал он, а заодно и выяснить основные возможности людской техники, и о том, насколько люди реально близки к пониманию тайн микромира…

Случился сбой!

И меня чем-то облучило! Это было… Да — как удар!

Я помню только, что потерял сознание прямо там — на полу в тоннеле. Но позже…

Я уже пришёл в себя, когда за мной пришли врачи, и даже смог снова натянуть «личину» человека. И они отправили меня в реанимацию. И вылечили.

А вернее — я вылечился сам. Потому что после облучения понял, кто я. Кто я — теперь. Ощутил, и даже опробовал, свои новые возможности и способности.

Я — сверхчеловек.

Да, вот так буднично и банально — сверхчеловек. И эти мои способности и возможности постоянно растут! И если раньше я «видел» мысленным взором только мысли одного-двух людей, и то — только находящихся в паре метров от меня, да и те — поверхностно, только самую суть, не мысли, а, скорее, эмоции, то теперь…

Я вижу и мысли любого человека, или даже — целого подразделения, находящегося на другом конце Земли! И вижу — глубоко. До самых, как говорят люди, печёнок! Подсознательное. Комплексы. Страхи. Детские воспоминания. То, что каждый человек хотел бы забыть навсегда. Его подлинные чувства к другим людям. Словом — всю подноготную!

И понял я, что мои способности будут ещё и ещё расти, почти сразу! Как и возрастут и возможности в плане перемещать, нагревать, охлаждать, трансформировать во что-то другое, предметы и вещества, одним лишь усилием воли!

Это — дар! Что-то такое, что есть в мозгах всех друдов, и, наверное, даже людей, раз уж они — от нас, и даже гхаш. Разумны же! Но пробудить его можно, только подвергнув наши жизни опасности смерти — именно тем облучением, что вырвалось тогда случайно из БАК-а!

— И ты…

— Да. Я очень сильно… Испугался. Ощутил свою ответственность. Ведь я — хороший друд. Ну, относительно, конечно… А если такое оружие попадёт в руки неподготовленного? Человека, скажем? Существа без совести и чести?! Дикаря! Или беспринципного урода без морали и совести — как гхаш?