Пленники

2

Когда колонна проходила мимо какого-то незнакомого села, пленных около получаса продержали в открытом поле.

Гарник использовал эту остановку, чтобы перевязать ногу. Он снял сапог и, оторвав кусок рубахи, забинтовал рану. Той же тряпкой он запеленал ступню, смастерив нечто вроде нелепого лаптя. Только он закончил эту работу, как его окликнули:

— Никак ты армянин, приятель?

Вскинув голову, Гарник увидел перед собой голубоглазого белокурого парня. Он ничем не походил на армянина и странно прозвучала в его устах чистая армянская речь.

— Да, армянин, — сказал Гарник.

— Я тебя еще утром приметил, но не мог подойти. Вижу, нога у тебя болит… ранен?

Гарник коротко и неохотно рассказал, что с ним случилось.

— Вот что, дружище… У меня здесь товарищ один — Великанов его фамилия, — очень хороший парень… Держись с нами, понял?

— Но я же буду обузой для вас.

— Ну, о чем говорить!.. Какая там обуза! Если мы сами не будем помогать друг другу, кто нам тут поможет?.. И потом, — идти в конце колонны хуже, человек быстрее устает. Я был замыкающим, знаю это по себе. Давай-ка подадимся вперед.

Парень протянул Гарнику руку, помог подняться и, обняв за плечи, провел между кучками угрюмо сидевших пленных вперед. Они остановились около коренастого, широкоплечего парня.

— Вот он, Великанов. Иван, поможем человеку, а? Мой земляк…

У этого русского солдата был такой же изнуренный вид, как и у всех. Бросив на Гарника равнодушный взгляд, он спросил:

— Ранен, что ли?

— Да, — ответил за Гарника его новый друг. — Вижу, мучается парняга… Как зовут тебя?

— Гарник.

— А меня Оник. Джирагян Оник. Кроме тебя, был тут еще один армянин. Смбатом звали. Видел, как стреляли в него? Нетерпелив был, кинулся к воде, — пуля в спину… А мне — словно в сердце эта пуля попала… Да уж, видно, надо терпеть, раз влипли… Тише, идет к нам!..

Вдоль колонны, поднимая ее, шел один из конвоиров.

— Держись за руку. Вот так.

— Скорей бы уж дойти… хоть куда-нибудь, — поморщился от боли Гарник.

— Придем! — успокоил Оник.

В пути приходилось помалкивать. Конвоиры зорко следили за тем, чтобы пленные не переговаривались.

Вот в конце колонны прогремела короткая автоматная очередь. Гарник помрачнел. Ему казалось, что не выдержит и он, — сядет на дорогу, тут и смерть. Великанов, шедший слева, тихо проговорил:

— Опять прикончили отставших…

Гарник и Оник ничего не сказали.

Через некоторое время Иван снова подал голос:

— Слушай, Оник, переходи на мою сторону, отдохни! Я подсоблю пареньку.

Они поменялись местами. Гарник ухватился за руку русского и почувствовал, что тот еще крепок. Как ему Хотелось в эту минуту высказать этим незнакомым людям горячую благодарность! Не было для этого подходящих слов, да и не нужны были тут слова!..

Измученный путник всегда с надеждой оглядывает человеческое жилье. То и дело по обеим сторонам дороги попадались деревни, и каждый втайне надеялся, что тут дадут передохнуть. Но нет, — деревни оставались позади, а пленные, потеряв всякую надежду, шагали все дальше, в неведомое.

Губы идущих потрескались от жажды, на грязных гимнастерках белой солью проступал пот.

Впереди показался утопающий в зелени поселок. В вечереющем воздухе носились ласточки, стрижи. Надо думать, где-то близко была вода. Но голову колонны повернули направо — село осталось позади.

Впереди виднелись длинные и низкие строения, должно быть животноводческие фермы. Около них бродили немецкие солдаты. Окружив нагруженную арбузами телегу, они выбирали из нее те, что поспелее. Вот один из солдат доел арбузный кусок. Швырнув корки в толпу пленных, он выбрал тяжелый арбуз, приподнял обеими руками и расшиб о колесо телеги. Немцы заржали: арбуз оказался гнилым. Солдат стал бросать в колонну розоватые мясистые куски. Онику удалось схватить один из них. Еще полетел в толпу мелкий арбуз. Кому-то из пленных он попал в голову, разом свалив его на землю. Солдаты загоготали.

Колонну разделили надвое и погнали в хлева. Оказалось, что они уже забиты пленными, приведенными сюда еще накануне.

В хлеву стоял терпкий запах навоза, человеческого пота, гнили. Пленные вповалку лежали на грязном полу, сидели вдоль стен.

— Посмотрим, друг, что за гостиницу нам предоставили, — с напускной бодростью сказал Гарнику Оник, переступая через порог.

— А ничего, скажу я вам! Иван, вон тут даже свободное место есть, — давай, присядем!..

Перешагивая через лежавших пленных, они пробрались к стене.

Драгоценный кусок арбуза, поднятый с земли, Оник держал под гимнастеркой, словно остерегаясь, как бы у него не отняли. Разместившись теперь со всеми, как он выразился, удобствами, он вытащил арбуз и разделил его на три равные доли.

Гарник хотел отбросить корку, но Оник предупредил:

— Ешь и корку, приятель, она тоже съедобная.

Соседи, заметив, что они что-то жуют, сразу окружили их. Но даже и корки были уже съедены, и Оник, виновато подняв руки, сказал:

— Все, друзья! Нечем поделиться!..

Один из подошедших был желт как мертвец — с огромными черными глазами, с орлиным носом.

— Да ты не армянин ли, дружок? — спросил Оник.

— Ого, опять земляки!.. Откуда только вы беретесь?

— Каждый откуда-нибудь берется, дорогой. Есть ли еще тут кто из армян? Да ты что стоишь, присаживайся к нам!..

Земляк не замедлил присесть.

— Как зовут тебя?

— Бабкен.

— Эх, был у меня дружок — Бабкен, на железной дороге работал. Каждый раз, приезжая в Ленинакан, я заходил к нему в гости. И всегда он угощал меня хашем[1]. Случаем, не ленинаканец ли ты?

— Нет, я из Тифлиса. Последнее время в Ашхабаде жил. Если ты бывал в Тифлисе, обо мне не мог не слышать, меня называли Бакенбардом… — И он впился в Оника взглядом, стараясь оценить впечатление, которое произведет это имя. Но Оник не жил в Тбилиси, и то, что парня звали там Бакенбардом, не произвело на него ровно никакого впечатления.

— Есть еще тут армяне? — спросил Оник.

— Имеются. Один, говорят, был даже комиссаром. Сейчас выискивает мышиную щелочку, чтоб спасти шкуру. Петлицы-то спорол, а голову, хе-хе, голову, как бы ему тут не спороли!..

Злорадство Бабкена не понравилось Онику и показалось подозрительным. Он внимательно вгляделся в желтое лицо тифлисца.

— Там они строили из себя героев — посмотрим, как здесь запляшут, — продолжал Бабкен.

— Кто? — недоуменно спросил Оник.

— Комиссары, политруки…

Гарник не вмешивался в разговор. Он перебинтовывал ногу. Но, услышав последние слова, поднял голову и пристально посмотрел на Бакенбарда.

Бабкен Касабьян, не замечая его, рассказывал, как находясь в армии, неделями просиживал на гауптвахте.

— Так что, братец, эти комиссары вот где у меня сидят! — он провел рукой по горлу и помолчал. — Подхожу к этому Варданову: «Ну, как дела, комиссар?» А он мне: «Здесь нет комиссара, кого вы имеете в виду?» «Нету? — говорю. — Очень жаль, а то можно было бы провести политзанятие». Вижу, — зубами заскрипел, хе-хе! Ничего, поскрипел, довольно!

Оник представил себя на месте Варданова и от души пожалел его. Какой же глупец выдал этому негодяю, что среди пленных находится комиссар? Общительный, не терявшийся ни при каких обстоятельствах, Оник вдруг смолк, — он не находил, о чем ему говорить с Бабкеном. Шаря глазами по углам хлева, он сказал только: «Жаль комиссара…»

— Жаль? А меня они жалели? Расстрелять хотели!.. За опоздание на четыре часа. Суд устроили, мерзавцы! Потом объявили: пиши, мол, Калинину, может отменит приговор.

Великанова не интересовал этот разговор Оника с незнакомым пленным (разговор шел по-армянски). Он отвернулся к стене. А Гарник уже не мог не прислушиваться. Ему было ясно, что за птица этот якобы известный некогда всему Тбилиси Бакенбард.

— Как же ты спасся?

— Слава богу, повезло, — взяли в плен.

Оник хмуро переглянулся с Гарником и опять замолчал. Потом с притворным безразличием обратился к Касабьяну:

— Что за комиссар, покажи-ка его.

— Отсюда не видать. С ним еще один сопляк из армян. Когда я разыгрывал Варданова, он все косился на меня. Щенок — не знает, кто такой Бакенбард!.. Захочу — сверну и ему шею как цыпленку.

— К чему это, приятель! Мы все тут должны помогать друг другу, — мирным тоном проговорил Оник. Но Бакенбард, все время поглядывавший по сторонам, вдруг вскочил, заметив кого-то.

— Вроде-бы тифлисская морда… Пойду-ка, проверю!..

Он отошел. Великанов спросил Оника:

— О чем вы тут балакали?

Оник шепотом передал ему свой разговор с Бакенбардом.

— А, вот оно что! — протянул Великанов. — Предатель! — заключил он. — Он и к нам подошел неспроста, — думал выведать что-нибудь.

— Ну и негодяй же! А жаль тех обоих — выдаст…

Не успел договорить Оник, как в хлеву послышались сдавленные крики.

— Что-то случилось, ребята, — сказал Оник, поднимаясь. — Должно быть, бьют кого-нибудь. Слышите — плачет! Погодите, сейчас разузнаю!.. — и Оник затерялся в толпе пленных.

Пробившись вперед, он увидел в углу хлева людей, склонившихся над скрючившимся на земле парнем. Парень крепко стискивал руками свой живот. Сквозь вопли и стоны Оник разобрал несколько слов, сказанных по-армянски.

— Что с ним? — спросил Оник.

— Кажись, отравился, — ответил кто-то.

— Пустите-ка, я погляжу.

Он склонился над земляком:

— Что с тобой, друг?

Мертвенное лицо парня перекосилось от боли. На секунду открыв глаза, он посмотрел на Оника:

— Ой, живот, живот!.. О-о-о! О-о-о!..

Около больного, прикусив губу, сидел смуглый горбоносый парень. Оник, решив, что это тоже земляк, спросил по-армянски:

— Чем он отравился?

Парень оказался грузином.

— Кто его знает! — сказал он по-русски. — Мы только тут познакомились. Это ваш ереванец, по фамилии Адоян. В селе он поднял консервную банку с остатками рыбы, съел…

— Нет ли тут среди нас врача?

— Врача?.. Может, профессора хочешь? — ехидно ухмыльнулся вынырнувший из толпы Бакенбард.

Оник беспомощно смотрел на земляка, мучившегося в корчах на полу. Толпа любопытных росла. И вдруг, расталкивая ее, кто-то с криком бросился к больному. Это был Гарник.

— Ваан! Ваан! — повторял он, стиснув ладонями лицо больного. — Что с тобой, Ваан?.. Откуда ты? Ваан, родной, посмотри: это я, Гарник… твой брат…

Подняв голову Ваана, он целовал его лоб, щеки. Казалось, это привело в себя больного. Широко открытыми глазами он посмотрел в лицо Гарника, прохрипев:

— Брат… умираю…

Еле сдерживая слезы, Гарник расспрашивал брата:

— Что с тобой? Ты ранен, Ваан? Как же это я тебя не видел?.. Когда ты сюда попал? Скажи, что с тобой?..

Больной неверным языком повторил то, что Оник уже слышал от грузина, добавив:

— Я ранен… вот в плечо… Но рана — ничего… Живот меня мучает! Ой, ой, не могу!..

Он задыхался, скрипя зубами, и в его глазах, когда он их открывал, чтобы проверить — тут ли его брат, мелькало выражение смертельной муки.

— Воды! Хоть каплю воды!.. — просил он.

— Воды! — Гарник оглядел стоявших вокруг пленных.

— Воды! — выкрикнул Оник.

Воды не было. Вода могла быть только там, за стеной сарая. Но, может, найдется глоток у кого-либо из пленных? Оник обошел хлев, — он умолял, просил, требовал и вернулся ни с чем.