Александр Курляндский

Белобрысенькая

Автобус шел по шоссе. И с каждым поворотом дороги открывались все новые и новые виды. Далекие холмы с желтыми проплешинами полей, белые домики, темно-зеленые ряды виноградников. А потом вдруг мелькнуло море. Мелькнуло и раздразнило ярким открыточным глянцем, бронзовыми фигурками на пляже. И Петр Савельевич почувствовал, будто от сердца его отваливают куски льда, как дома, когда жена размораживала холодильник.

— Смотри, смотри, чайки!

— Вижу, — ответил Петр Савельевич, не показывая что раздражение его постепенно проходит, уступая место любопытству перед новыми, неизвестными ему ранее формами жизни.

Поездка в Болгарию была предпринята по инициативе жены. Муж ее сестры, болгарин по национальности, будучи в Москве, пригласил их в гости, сказав, что они прекрасно отдохнут да еще страну новую посмотрят. Петр Савельевич для вида согласился, к чему обижать иностранца, хотя твердо решил не ехать, одна дорога чуть ли не сотен семь стоит, а море такое же. Черное, что в Болгарии, что на нашем побережье. Но потом под напором жены он шаг за шагом сдавал позиции. Сначала подали анкеты на оформление, «так, на всякий случай». А когда из ОВИРа пришло разрешение, тут уж отступать было поздно. И всю дорогу от своего дома на Волочаевской до маленького аэропорта в Бургасе Петра Савельевича мучила мысль: «Зачем нам эта Болгария?» Он вспоминал, сколько своих, кровно заработанных денег было обменяно на эти непонятные «левы». И вид земли с высоты десяти километров, и фужер вина, поданный стюардессой, — ничто его не радовало. В голове шевелилось одно: «Зачем нам эта Болгария?»

В автобусе ехало совсем немного народа. По совершенно непонятным правилам болгары продавали ровно столько билетов, сколько было в наличии мест, совершенно игнорируя огромные незаполненные пространства в проходе и между креслами. Еще когда тронулись с остановки, Петр Савельевич отметил, сколько дополнительных пассажиров можно было бы посадить в этот фактически пустой автобус.

Ехали весело, с шутками, криками. Иностранные парни в спортивных куртках хохотали, перескакивали с места на место, тыкали в окна пальцами, орали на непонятных языках. Чем-то они отличались от наших ребят. «Наши намного скромнее», — решил про себя Петр Савельевич.

Он обратил внимание на сидящую напротив пару. Длинный голубоглазый бородач и рядом с ним — белобрысенькая. Бородач без конца хохотал, а белобрысенькая смотрела в окно невидящим взглядом, словно думая одну, крепко приставшую мысль.

Петр Савельевич с женой вышли из автобуса, пересекли веселенькую в цветах площадь и пошли по улицам, сверяя их названия с записанным на бумажке адресом.

Домик, в котором им предстояло жить, оказался самой настоящей каменной виллой. С душем и сортиром. И платить надо было недорого, всего пять левов — что совсем уж чепуха по сегодняшним южным понятиям. Петр Савельевич заметно повеселел и, сняв с распаренного тела рубашку, вместе с женой устремился на пляж.

Жирная зеленая вода обступила его со всех сторон. Петр Савельевич нырнул, проплыл под водой несколько метров и, с шумом отфыркиваясь, двинул к полосатому поплавку, ограничивающему зону купания.

Через некоторое время помолодевший Петр Савельевич вышел из моря, пробежал по песочку и плюхнулся рядом с женой, которая заботливо накрыла его полотенцем.

Немного отогревшись, он поднял голову и рядом с собой увидел белобрысенькую. Она сидела, задумчиво обняв коленки, у ее ног лежал бородач. Задрав к солнцу кучерявую бороду, он счастливо улыбался в безоблачное синее небо.

Вдруг бородач подпрыгнул, дернул белобрысенькую за руку, и они побежали к морю, позвякивая висящими на шее колокольчиками.

— Нацепили бубенцы как коровы, — сказала жена, с одной стороны, высказывая неодобрение, а с другой — нащупывая тему для примирения.

Но Петру Савельевичу мириться с женой не хотелось. Ему вдруг неожиданно захотелось нацепить на шею колокольчик и под его веселый перезвон броситься с белобрысенькой в воду.

Но он только перевернулся на спину и закрыл глаза соломенной шляпой:

— Пусть звенят, если нравится…

Обедали в большом летнем ресторане типа нашей «стекляшки». Но застекленным, собственно говоря, было только помещение раздачи. Столики же находились под широким, продуваемым со всех сторон навесом, так что жары вовсе не чувствовалось.

Очередь двигалась быстро. Петр Савельевич стоял с подносом, а жена по старой московской привычке охраняла место.

Публика в основном была иностранного происхождения. Долговязые седые немки выставляли из шорт обгорелые ноги, а их пузатые спутники тащили полные подносы с пивом.

«Черти полосатые, — без злобы подумал Петр Савельевич, — им внучат нянчить, а они, видишь, по курортам ездят».

Перед Петром Савельевичем стояла молоденькая девушка лет семнадцати. Она поглядывала на своего пожилого спутника как обычно смотрят на родителей или любимых. «Кто она ему? — думал Петр Савельевич. — Дочь или не дочь?»

Когда-то в молодости у него была похожая девушка, и поэтому ему хотелось, чтоб она была своему спутнику всего лишь дочкой.

Кормили вкусно, но не очень привычно. На первое — странный молочный суп. Или, вернее, простокваша, заправленная зеленью и чесноком. На второе — перец с какой-то сладкой приправой. Самым привычным оказался компот. Петр Савельевич с наслаждением выпил стакан и полстакана жены.

Несколько отяжелев от еды, они возвратились в свою пахнущую морем комнату, разделись и легли в стоящие друг напротив друга кровати.

Ветерок с моря надувал легкую занавеску, и она, раскачиваясь, задевала Петра Савельевича. А он лежал с закрытыми глазами и думал, что хорошо, наверное, вот так путешествовать по разным странам пароходами, самолетами, поездами. Останавливаться где придется, покупать что попало. И не две недели отпуска, а год или больше… Ему представились зеленые острова, пальмы, обнаженные коричневые девушки… Мысли его стали сбиваться. Но тут сбоку придвинулось горячее тело жены, видно острая пища ее расшевелила. И чернокожим туземкам пришлось уступить место своей более счастливой сопернице…

Когда Петр Савельевич проснулся, был уже вечер. Над его головой, в темном квадрате окна, перемигивались звезды. Он лежал на спине и смотрел через голову в черное перевернутое небо. Жена все еще спала. И съехавшая простыня обнажала нетронутые загаром формы.

Петр Савельевич взял зубную пасту, щетку, полотенце и пошел освежиться. Когда он направлялся в ванную комнату, то едва не столкнулся с белобрысенькой. По ее плечам медленно сползали капельки воды.

Она равнодушно прошла мимо, промокая себя полотенцем. Босые ножки прошлепали по лестнице вверх.

«Они живут, наверное, здесь», — подумал Петр Савельевич, и от этой мысли его почему-то охватило волнение.

Вечером он и жена гуляли по городу. По улицам, как во время демонстрации, двигала толпа народу. Толпа шла веселая, яркая. Заваливалась в магазины, пила вино, смеялась, целовалась.

Петру Савельевичу вдруг сделалось не по себе. Он почувствовал себя неуклюжим и лишним. И тогда он прибег к старому испытанному способу. Купил бутылку болгарской водки, отошел в сторону и прямо из горлышка сделал несколько жадных глотков.

На следующий день задул холодный колючий ветер. Море сделалось изжелта-зеленым. Разноязыкая толпа куда-то попряталась, и если б не стоящие вдоль тротуаров машины, могло показаться, что все разъехались по домам.

Петр Савельевич с женой долго завтракали привезенными из Москвы продуктами: сухой колбасой, домашними огурчиками, растворимым кофе. Потом жена убрала все со стола, и они отправились по магазинам.

Магазинчики мало чем отличались от наших. И в смысле обслуживания, и в смысле товаров. Но жена вдруг засуетилась, лицо ее покрылось испариной. Она лезла через руки и спины. Холеные немки только иронически посмеивались, глядя на эти ее действия.

Наконец она купила замшевую юбку. Модную, с пробитым дырочками узором. Шла ей эта юбка как корове седло. А стоила целых тридцать семь левов. Петр Савельевич чувствовал, как накипает в нем злоба. Напрасно жена суетилась, доказывая, что за такие деньги такую юбку у нас не купишь. Петр Савельевич только сильнее сжимал зубы, чтобы не высказаться при посторонних.

Они свернули в переулок. Петр Савельевич посмотрел по сторонам и, убедившись, что никого вокруг нет, дал волю чувствам. Да так, что перебегавшая дорогу кошка, услышав непривычные русские выражения, присела в испуге и кинулась назад, так и не осуществив своего намерения.

Глаза у жены набухли, Петр Савельевич не стал дожидаться ливня, пошел вперед, сворачивая в первые попавшиеся переулочки.

Между тем выглянуло солнце, стало жарко и празднично. Петр Савельевич неожиданно вышел к морю. Он присел на отполированное волнами дерево, поерзал задом, выбирая впадину поудобнее, и закурил, пытаясь остыть после ссоры с женой.

И вдруг он похолодел. Прямо на него двигалась абсолютно голая девица. Она равнодушно прошлепала мимо, и массивный бюст плавно покачивался в такт движению.

Петр Савельевич посмотрел по сторонам и понял, что все люди на пляже, которых он не разглядел вначале, были совершенно голыми. Они бегали, смеялись, разговаривали, словно не замечая своей наготы.

Справа от него, выставив напоказ могучие детородные органы, стоял пожилой мужчина. Заложив за голову руки, он подставлял всего себя солнцу. А чуть левее, в шезлонге, возлежала его супруга. Да так откровенно, в такой совершенно бесстыдной позе, в какой Петр Савельевич видел женщин только на непристойных открытках. Тут же сидел их сын и как ни в чем не бывало читал толстую книгу.

Петр Савельевич хотел было уйти, но в этот момент заметил белобрысенькую.

Она только что вышла из моря и, наклонив голову набок, выжимала волосы. Петр Савельевич видел всю ее целиком, от маленьких вздернутых грудей до пушистого треугольника.

Белобрысенькая дернула головой, откидывая назад волосы, и подошла к лежащему на песке бородачу. Тот радостно заржал, задрав вверх бороду. Белобрысенькая опустилась на подстилку и включила магнитофон. Бородач задергался в такт несущемуся из динамика биг-биту.

Вдруг он притянул белобрысенькую к себе, и она повалилась на песок, едва успев отдернуть руку с зажженной сигареткой.

Петр Савельевич с ужасом смотрел на разворачивающуюся перед его глазами картинку. Бородач, не стесняясь присутствующих, барахтался с белобрысенькой, пытаясь подмять ее под себя. А она все выскальзывала и выскальзывала, взбивая пятками фонтанчики песка.

Все на пляже повернули головы и с хохотом наблюдали подробности игры.

Бородач все больше входил в азарт. По-видимому, он чересчур сильно крутанул ей руку, белобрысенькая вскрикнула, высвободилась на секунду и со всего размаха влепила ему оплеуху.

Бородач сразу сник, а белобрысенькая встала, стряхнула с тела песок и пошла вдоль моря, ни разу не оглянувшись в его сторону.

Петр Савельевич долго смотрел ей вслед, пока маленькая тугая попка не превратилась в еле различимую точку.