Магические осадки не ожидаются

Но сначала я нашла лавку дешевого платья и подобрала себе самую скромную коричневую юбку и бежевую блузку. Сертификата не хватило, пришлось доплатить. Ведь я уже пошла на сделку с совестью, кутить так кутить! После грубой робы я чувствовала себя так, словно надела бальное платье. Щедрая хозяйка еще и подарила не новый, но вполне приличный жилет.

— Да у вас фигура девушки, почтенная. Поразительное преображение! — хозяйка лавки поцокала языком, когда я за ширмой переоделась в купленное и вышла. — Вы словно помолодели лет на десять!

То-то мне показалось при взгляде в зеркало, будто морщины слегка разгладились, а губы стали ярче. Значит, не показалось? Вот что значит свобода — лучшее средство от морщин!

И я потратила еще двадцать фритов на скромную шляпу-панаму вместо опостылевшей рабочей косынки. И еще сорок на холщовую сумку, куда и сложила пустую папку, конверт и свою полосатую робу. Да я транжира!

Но на мясную лепешку и ночлег в самых дешевых номерах деньги еще остались, а завтра… это и будем решать завтра.

Еще пять фритов я заплатила на ближайшей почте за конверт с маркой. Вложила в него чек на пять тысяч и отправила по адресу БлаФПОМа. Презирать себя буду, если приму эту подачку от «будущего мэра» Симона Альеди.

Ничего, если остатка от «проездных» не хватит на ночлег, подвину троллей и переночую у реки под мостом. В отличие от людей, у этих существ прекрасная память, а я не раз им помогала в прежней жизни.

А деньги… Есть у меня идея, как их заработать.

— Утренний номер «Вестей вольного града»! — донесся петушиный голос газетного разносчика. Мальчишка бежал мне навстречу, то и дело останавливаясь у открытых дверей лавок, совал торговцам газету, ловил монеты и мчался дальше. — Что будет с Фританом после падения Погодной башни? Смертелен ли магический град? Выживет ли кандидат в мэры? Объявлена охота на кладбищенского убийцу!

О, вот последнюю новость я не могла пропустить. Я нашарила в кармане купюры. Их ведь не обязательно возвращать прямо сейчас, правда? Я же могу вернуть их с первого заработка?

Мальчишка с коробом за спиной пробежал мимо меня, пришлось окликнуть. Взяла сложенный листок, сдачу, вдохнула давно забытый запах свежей типографской краски и торопливо развернула газету.

Отличная новость: объявлена премия за помощь в поимке серийного убийцы и кормильца личей. На это я и надеялась. Обычно мэрия в таких шумных делах не скромничает, назначает плату за любые сведения и честно платит, если они подтверждаются.

Конечно, есть вероятность, что мерзавец, приманивающий бедных людей на имя Арлиль, — заядлый рыболов или просто работает в рыбной лавке. И всех их работников наверняка уже проверяют. И вряд ли найдут. Потому что в таком случае преступник прекрасно знает, что пропах рыбой, и примет меры, чтобы не оставлять столь явные улики. Для этого хватит самого дешевого амулета, перебивающего запахи.

А значит, убийца не чувствует собственного запаха. И только одна болезнь имеет такие симптомы, когда человек пахнет тухлой рыбой и не чувствует этого. Болезнь, обостряющаяся, когда человек слишком часто ест дешевую пищу — яйца и потроха. А из этого следует еще один вывод: преступник не только орудует в тавернах бедного квартала, но и сам из бедняков.

И что получается? А получается, что у меня есть еще один повод навестить целителя с шоколадными глазами, чистосердечно признаться в растрате «проездных» денег и предложить компенсировать их из премии за поимку преступника. Потому что наверняка убийца, оскорбивший мое прежнее имя, когда-то засветился среди пациентов Смокта — люди с синдромом рыбного запаха страдают еще кучей попутных расстройств, одно из них — агрессия. И сопутствующие ей травмы. Надо лишь поднять истории болезней и внимательно изучить особые пометки. Может быть, кто-то из целителей обратил внимание на назойливый запах?

Перспективы вырисовывались самые радужные, съеденная в булочной горячая лепешка придала сил, и я направилась в сторону реки, решив сначала заглянуть в тот трактир, где убийца обманул юного некроманта, как вдруг…

Я даже не поняла, что случилась, но, свернув за угол на перекрестке улиц, почувствовала, как закружилась голова, а в следующий миг я оказалась не на улице, а в незнакомом, пыльном и душном помещении.

И не одна.

Напротив стоял молодой, хрупкого сложения парень, смутно кого-то напоминавший.

— Кто это, Гилберт? — спросил низкий голос позади.

Справившись с изумлением от столь резкой смены обстановки, я оглянулась и успокоилась: полицейский. И не простой, а из магического подразделения. Только они могли позволить себе полное пренебрежение к служебному уставу: небритость и общая помятость, мундир расстегнут и даже, как мне показалось, местами прожжен, а местами в блестках. Но присутствие офицера магполиции означает, что все под контролем и бояться нечего.

Я переспросила у юноши:

— Гилберт?

И тут меня озарило. Ну конечно! Гилберт Грин! Именно так звали моего племянника, которого я помнила совсем еще мальчиком. То-то у него такие знакомые яркие глаза!

И тут он меня изумил еще раз просьбой прикоснуться. Он что, думает, что я призрак?

— Только быстро, — прошептала я.

И меня встряхнуло как молнией, когда Гилберт быстро дотронулся до моей руки. Да он же… он же вкачал в меня магию! И, главное, я ее приняла, впитала словно губка! Как? Я же уже не маг. С пережжеными каналами я — птица с вырванными крыльями…

— Невозможно! — прошептала я.

И только тогда заметила амулет в руке полицейского. Страшный амулет. Именно такими меня убивали, изымая магию на экзекуции. Надо спасать племянника! Как же не вовремя уехал из города отец, если верить болтливому шоферу!

К счастью, полицейский поверил в мой рассказ об особенностях семейной магии, а Гилберт оказался сообразительным и понял, что очную ставку пора прерывать, пока нас не поймали на несостыковках, а они неизбежны, взять хотя бы мой возраст на лице и в документах: какая из меня тетка для восемнадцатилетнего парня? Скорее бабушка.

Не прошло и десяти минут, как меня перенесло обратно, и я едва не наступила на хвост рыжего кота. Тот шарахнулся, обругал меня по-своему, и удалился, гордо взвеяв хвост.

А мой взгляд уперся в листок, наклеенный вместо вывески на обшарпанную голубую дверь: «Лавка Плюгта».

Не может быть! Тот самый ростовщик, о котором говорил студент-некромант? За которого по воле жадного отца должна выйти замуж его любимая? И это — в вольном граде Фритане?

Не раздумывая, я толкнула скрипящую дверь. Надтреснуто брякнул колокольчик, а я вошла в темную каморку. Ничего лишнего: стол с колченогим стулом, полупустая витрина, в которой валялись тусклые безделушки и амулеты вперемешку с дохлыми мухами, вдоль стен — пустые полки. Или тут была выставлена пыль и паутина на продажу? Постучала еще зонтом о рассохшиеся половицы — вдруг ростовщик плохо слышит?

На звук, шаркая ногами, из подсобки вышел старик, настолько древний, что впору звать некроманта и упокаивать. Ростовщик оглядел меня с ног до головы, пожевал сухими губами и прошамкал:

— Нищим не подаю!

— У нищих и не прошу, — я красноречиво посмотрела на пустые полки.

— Иди отсюда, иди, пока полицию не вызвал!

— А я, может, по делу! — и я достала из сумки магическую папку. — Мне нужно пятьсот фритов под залог артефакта. Эта магическая папка стоит гораздо больше. Не горит, не тонет, невозможно украсть…

— Дешевка, а не артефакт. У кого своровала? — Старик протянул руку, но я подалась назад и убрала папку.

— Невозможно, говорю. Нет, в руки не дам. Я передумала. У тебя грядут большие перемены и разорение, и прощай моя ценная вещь…

— Что ты каркаешь, дрянь?

— Видишь, у меня в роду эльфийская кровь? — я приподняла шляпу и показала слегка заостренное ухо. — И пророческий дар. Вот ты жениться хочешь на молоденькой красотке. Не женись.

— У тебя еще не спросил! Почему?

— Плохая примета. Денег не будет. Уже никогда, господин Плюгт. Ни денег, ни жизни.

Оценив ужас в глазах ростовщика, я повернулась и гордо покинула лавку, хлопнув так, чтобы звук колокольчика превратился в похоронный звон.

Ну и что с того, что у меня уже нет целительской магии, а вместе с ней — дара внушения! Наша непредсказуемая семейная магия проявилась в моем случае именно так: забирая болезнь, я пробуждала душу, а с ней — и совесть пациента.

Но это не всегда во благо. Точнее, никогда. Мой дар — мое проклятье.

Главу купеческой гильдии замучила совесть за бессчетные обманы, и он разорился, раздав нищим все свое состояние. Его семья выступила на суде обвинителями.

Ведьма, попавшая ко мне с безнадежно запущенным открытым переломом и заражением крови, встала на ноги, выбросила свои яды и любовные привороты и громогласно раскаялась. Полгорода узнало о коварстве и изменах своих супругов. Вторая половина города обвинила меня в том, что довела ведьму до сумасшествия.

Так что обвинение семьи Альеди в привороте и соблазнении их сына и моего жениха Симона стало только камушком, с которого началась убившая меня лавина.

Но теперь-то никто не сможет обвинить меня в применении запрещенной ментальной магии. Чего нет, того нет. Но зато есть подвешенный язык, медицинские знания и наблюдательность. Не надо быть пророком, чтобы знать: женитьба убьет Плюгта — в его возрасте вредно так волноваться — и сломает жизни двум молодым людям, лишив их будущего. Разве можно пройти мимо и не попытаться излечить их судьбы?

Вот только почему я так устала, словно и правда потратила магию на лечение, как раньше? Пожалуй, до таверны у реки я не доползу. Если бы не зонт, на который я опиралась, как на трость, давно бы упала. И так уже полгорода прошла пешком, и мои ботинки скоро развалятся.

Подходящий ночлег я нашла, уже совсем выбившись из сил.

И это была даже не ночлежка, а тесный полуподвальный чулан постоялого двора в самом конце квартала мастеровых. Только на этот великолепный одноместный номер у меня хватило оставшихся денег. Из мебели — вешалка в виде ржавого гвоздя на стене и грязный соломенный тюфяк, брошенный на пол. Я постелила на него газету, переоделась в старую робу, чтобы не помять обновки и провалилась в сон. На самой грани сна и яви мне привиделось, будто в крохотное разбитое оконце под потолком проскочила рыжая молния, свернулась у меня под боком в теплый клубок и заурчала.

Мне снилось огромное рыжее солнце. Не палящее, а ласковое, окутывающее теплом как мамины руки. Давно мне не было так хорошо, словно я вернулась в детство. С чего бы это?

Вздрогнув, я проснулась. Села и непонимающе поморгала: где я? С трудом вспомнила, задрала рукав робы и с изумлением уставилась на след от метки. Точнее, на полное отсутствие следа. И кожа! Святой Понтимоний, что с моей кожей? Бархатная, тугая, чистая, как у ребенка! На руках ни морщинки!

Я скинула платье и обследовала свое внезапно помолодевшее тело. Грудь как у девушки. Живот… Ноги… Я потрогала подушечками пальцев лицо. Упругое, гладкое. И прядь волос на плече — черная, ни единого седого волоса.

Я сплю. Я все еще сплю.