Ангелы постапокалипсиса: Голод

Произнося последнюю фразу, он смиренно возвел очи к потолку, словно бы прося Господа подтвердить наши полномочия. Потолок был белый и, судя по яркости, белили его совсем недавно. В воздухе витал легкий запах краски. Никаких знаков свыше на потолке не отразилось.

Впрочем, тут нам поверили на слово.

— Лещинский Василий Никанорыч, — отрекомендовался мужчина. — Коллежский секретарь. Здесь, стало быть, староста городской.

Про секретаря у него прозвучало заметно солиднее, чем про старосту, хотя, казалось бы, чем там гордиться-то? Чиновник 10 ранга — это на наши армейские деньги простой поручик. Впрочем, если подумать, и городской староста тоже не бог весть какая птица. На одну ступеньку повыше деревенского.

— Я к вашим услугам, господа инквизиторы, — сказал староста и вопросительно посмотрел на нас.

Выглядело это так, будто он собирался, но никак не решался спросить прямо: вы зачем пожаловали-то, голуби сизокрылые?

— Нам поручено отловить каннибала, — сказал Факел.

— Ах, да-да, каннибала, — сразу согласился староста, заглядывая в бумаги на столе, словно бы искомый людоед мог прятаться среди них.

Его там не оказалось.

— Ну да, проблема существует, — нехотя признал староста. — Куда деваться-то? Мы, конечно, и сами ищем, но ваша помощь будет очень кстати. Да-да, очень кстати.

Факел с интересом смотрел на него. Староста под его взглядом замялся. На его лице отчетливо читалась спешная инвентаризация своих грехов, достойных внимания инквизиции. Судя по откровенному недоумению, с этой стороны Василий Никанорыч был чист. Однако инквизиции праздное любопытство обычно не свойственно, и староста усердно продолжал копать вглубь. Пока он не погрузился слишком глубоко, Факел подсказал:

— Ты же нас сам вызвал, Василий Никанорыч. Сегодня утром. Телеграммой.

— Вызвал? — удивленно переспросил староста. — Я?

Вместо ответа Факел вынул из кармана бланк телеграммы и вручил его старосте. Тот осторожно взял в руки бумагу, поправил пенсне и внимательно изучил текст. Глаза за стеклами пенсне постепенно округлились в полном изумлении.

— Это ведь твоя телеграмма? — строгим тоном спросил Факел.

— Что? — староста вскинул голову, и тотчас исправно ею закивал. — Ах, да-да. То есть, я хотел сказать, что я не то чтобы вызывал… Нет-нет, что вы, — тут он замотал головой. — Я попросил о помощи. Вот, тут сказано, — староста потыкал пальцем в телеграмму. — Что мы нуждаемся в помощи и это действительно так, но если эта просьба отрывает инквизицию от важных дел…

— Не отрывает, — спокойно сказал Факел. — Что тебе известно об этом каннибале?

Староста вздохнул, как перед прыжком с крыши, и честно признал, что рассказывать, по правде говоря, нечего. Вообще. Никто в городе ни разу каннибала не видел. Разве что те, кто пропал, но они, понятное дело, никаких показаний дать не могли. За них это сделали распространители слухов, а пара досужих старушек на завалинке запросто могла дать фору дюжине газетных писак.

— У меня хозяйство по всей округе расползлось, а люди боятся лишний раз за ограду выйти, — жаловался староста. — А у нас план поставок на год вперед расписан!

— Погодите-ка, — сказал я. — Если его никто не видел, с чего вы вообще взяли, что у вас тут орудует каннибал?

— Так… — староста развел руками. — Иначе мы бы хотя бы трупы нашли. А так, стало быть, он всех съел.

Факел тихо хмыкнул и покачал головой.

— А может, они все просто сбежали, — сказал я. — Например, на фронт.

По правде говоря, на шестой год войны такое случалось редко. Поначалу-то, как ветераны рассказывали, бывало, заявлялась толпа с дрекольем да иконами прямо на позиции, и спрашивала, где им встать, чтобы биться за землю русскую. Сейчас куда чаще бежали в обратную сторону.

Тем не менее добровольцы еще встречались. В моей старой роте был один. У него всю семью убили бесы, вот он и пошел мстить. Хороший стрелок оказался. Погиб, когда мы всей ротой валили демона в Гатчине. Завалили, кстати. Надеюсь, на том свете это послужило ему утешением.

— Простите, господин Глаз, — произнес староста и покачал головой. — Тут не тот контингент, так сказать. У нас не только рабочие пропадали, а старики, женщины… У одной здесь двое детей осталось. Пришлось их в сиротский приют определить. До возвращения, так сказать.

Он махнул рукой в сторону окна. Я выглянул. За окном вольготно раскинулся яблоневый сад. Высокие деревья закрывали вид даже со второго этажа. В узкий просвет между зеленью я едва разглядел серую каменную колокольню.

— Да и беженцев уже с десяток куда-то сгинуло, — добавил староста. — Им-то, простите, куда на фронт? Можно сказать, только что оттуда.

— Здесь есть беженцы? — спросил Факел.

А где их нет? Другое дело, что беженцы обычно стремились к городам покрупнее, но тут уж кто докуда добежал. Я их лагеря, бывало, встречал прямо в чистом поле.

— Целый табор, — пожаловался староста, после чего, спохватившись, добавил: — Но мы к ним, конечно, относимся по-христиански, как полагается. Работу даем, если есть. Да вот хоть взять машинистку мою, — староста указал на дверь. — Из них как раз будет. Ну а что на всех работы не хватает, так, простите, где я ее им возьму? Они идут и идут, а у меня бюджет, знаете ли.

Он широко развел руками, всем своим видом показывая, что да, дескать, виноват, но что он может сделать с таким бюджетом?

— Что ж, понятно, — сказал Факел. — Есть список пропавших?

— Есть, господин Факел, — с готовностью откликнулся староста.

После чего замялся и признал, что список, конечно, был, но был он у местного полицейского, который, как оказалось, пару дней назад тоже пропал. Вместе со списком.

— Стало быть, нашел, — спокойно констатировал Факел. — И где именно он пропал?

— Вроде бы он собирался на лесопилку, — не вполне уверенно ответил староста.

— Значит, оттуда и начнем, — сказал Факел. — Идем, Глаз. Разберемся, что за бесовщина у них тут творится.