Сгоревшая жизнь

* * *

Они заранее договорились, что встречать Сашку у больницы не стоит, – кто-нибудь из сотрудников может заметить, и тогда вся их легенда пойдет прахом. Даже сообщение о том, что ее дежурство закончилось, она отправила Артуру и удалила, дождавшись, когда он прочтет. Мало ли кто сунет нос в ее телефон…

Только спустя полчаса после Сашиного возвращения домой Логов подъехал к ее подъезду. Из машины вышел не сразу, внимательно осмотрел двор. Пока убийца не то что не пойман, но и не вычислен, нельзя расслабляться ни на минуту. Пусть внешне нынешнее дело не имеет никакого отношения к Сашке, но разве приходило ему в голову, что Оксана может быть как-то связана с делом Русалки? Будь он более проницательным, она осталась бы жива…

Не прошло ни дня, когда Артур не корил бы себя за то, что не хватило зоркости, чутья. Был бы ее псом, уловил бы запах угрозы, резкий, как угарный газ. В детстве от него слезились глаза и першило горло. Сейчас он согласился бы на ежедневную пытку этой вонью, лишь бы вернуться на полгода назад, успеть спасти любимую женщину. И ничуть не сомневался: Сашка тоже пошла бы на это… И для нее Оксана была целым миром.

Нырнув в подъезд, Артур подождал на нижней площадке – не зайдет ли кто следом? Постоял рядом с тем самым местом, где лежала она… Через середину Артур до сих пор перешагивал, и Сашка делала так же, он замечал не раз. Удивительно, что она вообще осталась в этом доме…

Ее личико в дверном проеме показалось ему серым и изможденным. Он так и ахнул:

– Сашка! Все, больше ты туда не пойдешь!

– Пойду, – отозвалась она не упрямо, а скорее обреченно, словно говорила о неизбежном, и даже чуть удивлялась, что Артур не понимает этого. – Ужинать будешь? Я тушенку с гречкой сделала.

Как ни ужасно звучит, это было ее любимое блюдо, значит, решила порадовать себя. Иногда это просто необходимо…

– Буду, – мужественно согласился Артур, мгновенно решив, что выдержит испытание гречкой, – его мутило от одного запаха. Не говоря уж о тушенке… Но сегодня он не мог обидеть девочку еще больше.

У него давно определилось свое место за кухонным столом, и так получилось, что – во главе, хотя Артур не претендовал на него. Просто Сашка любила облокачиваться, широко отставив руку, и чуть ли не ложилась на крышку, когда они долго болтали, опустошив тарелки. Манерам Оксана ее научила, но с ним наедине Сашка позволяла себе расслабиться, и Логову даже нравилось это – значит, она считает его абсолютно своим. Порой настолько, что иногда забывала о его присутствии и говорила вслух точно сама с собой, положив голову на руку, вытянутую на столе, и глядя на звездочку, часто заглядывающую сквозь сетчатую занавеску. В ее тихом бормотании сливались реалии прошедшего дня с фантазиями о том, что сулит завтрашний или некий другой – неопределенный – день из будущего.

Она перескакивала с одного на другое, переплетая впечатления с сожалениями, а он слушал затаив дыхание, опутанный неощутимыми разноцветными нитями, часто фактически впадая в транс. По коже головы пробегали приятно покалывающие волны, и тянуло от удовольствия закрыть глаза, но Артур крепился, боясь обидеть Сашку.

Однажды Оксана вспомнила при нем, как обожала, когда Сашка, еще совсем маленькая, возилась с игрушками на диване у нее под боком:

– Знаешь, это как кошка толкается, вылизываясь, – такое же приятное ощущение. Нет, еще приятней! Я даже читать не могла, так было хорошо… Только боялась уплыть…

Но сейчас Сашка была не расположена к магической беседе. Она казалась взвинченной и подавленной одновременно, Артур сразу это заметил. И начал полегоньку вытягивать из нее подробности дня: чем занималась? С кем познакомилась?

– Они не похожи на людей! – наконец выплеснулось из нее.

Вилка сдавленно звякнула о тарелку.

– Больные?

– Ну конечно, не врачи. Хотя ты прав! В них еще меньше человечности. Ты представляешь, там пациентов до сих пор лечат электрошоком!

Логов неуверенно дернул плечом:

– Наверное, ничего лучшего не придумали…

– Лучшего?! Да они превратили их в… пингвинов!

– Почему в пингвинов?

– Они все ходят вот так, – выскочив из-за стола, Сашка медленно проковыляла от стены к стене, беспомощно растопырив руки и подтаскивая непослушные ноги.

Улыбнуться он себе не позволил, ведь она была на грани истерики:

– Похоже.

– И они еще смеют утверждать, что кому-то их электросудорожная терапия идет на пользу!

– Мы не знаем статистики, – осторожно заметил Артур. – А ты в курсе, как вообще родился этот метод?

Она посмотрела на него с подозрением:

– Ну?

– Один психиатр, уже не помню, как его зовут… Европеец, кажется. В общем, он обратил внимание на то, что после приема некоторых препаратов у его больных начинаются сильные судороги. Но вот после них почему-то их сознание проясняется… Научного обоснования этому феномену он дать не смог, но решил попробовать вызывать судороги искусственно. В гуманных целях, разумеется. Так эта терапия и родилась…

Дослушав, Сашка мрачно буркнула:

– Один хрен. Гуманные цели, говоришь? Людей в пингвинов превращать?

– Обычно говорят: в растения…

– Я тоже так подумала о первой девушке, которую увидела там. Но потом появились остальные… И это была настоящая пингвинья стая.

Смахнув неприятную картинку, Артур осторожно заметил:

– Мы же не знаем, в каком состоянии эти люди были раньше. Я видел троих больных в состоянии острого психоза. И только один из них был безопасен… Он часами стоял, подняв одну ногу, как цапля, и, выгнув шею, смотрел в одну точку. Не знаю, что он там видел… И как ему удавалось так долго сохранять равновесие, тоже не представляю.

– А двое других? – спросила Сашка, не глядя на него.

– Другие были… активными. Был один толстячок, очень добродушный с виду, как многие полноватые люди… Но ему мерещилось, будто со всех сторон подкрадываются ядовитые змеи. Они были на стенах, на полу, на людях вокруг него. И он лупил их палкой. В такие минуты он не видел людей и уж тем более не хотел причинить им вред, он просто сражался со змеями. Но человека, которого он едва не забил палкой, еле выходили в реанимации… Наверняка пострадавший предпочел бы увидеть пингвина, а не разъяренную гориллу с палкой.

Она подняла глаза, полные печали:

– Про третьего можешь не рассказывать…

– Почему же? Это была женщина. Она никого не пыталась убить или ударить. Она спасала.

– От кого?

– От чего… На нее постоянно мчался поезд. Видимо, скоростной. Ей слышался страшный лязг, стук колес, свистки… И она в ужасе пыталась увернуться от поезда-убийцы. А заодно вытолкнуть с рельсов тех, кто оказался рядом.

– Только никаких рельсов не было…

Артур кивнул:

– Именно. А были тротуары, с которых эта несчастная выталкивала прохожих прямо под колеса машин. Лестницы… Эскалаторы.

– Я поняла, – прервала Сашка. – Но Патрикеевна… То есть Софья… Это медсестра отделения. Она сказала, что в основном к ним попадают пациенты с депрессией. Они же безобидные!

– Серьезно? – Артур качнул головой. – Не хочу тебя пугать, но только в моей практике было несколько случаев, когда человек в состоянии депрессии вырезал всю свою семью. Искренне полагая, что тем самым спасает их… Насколько я помню, шестьдесят процентов детоубийств совершается родителями, чаще всего матерями, в состоянии депрессии. Иногда послеродовой. Но сплошь и рядом депрессия настигает женщину гораздо позднее, когда она остается с проблемами один на один: муж ушел, денег нет, ни работы, ни жилья… Дети еще маленькие, они не только не помощники, а как раз тот камень на шее, от которого ей хочется избавиться. Невмоготу просто…

Сморщившись, Сашка замотала головой:

– Не хочу этого слышать!

– Ладно, – согласился Артур.

И уже собирался встать, чтобы собрать грязную посуду, когда она сама спросила:

– Тот жуткий случай, о котором недавно рассказывали в новостях, – это то самое? Ну, когда мать придушила шарфом своих детей и бросила их на морозе… В лесу. Почти голенькими.

Он постарался, чтобы голос звучал ровно:

– Старший мальчик не выжил. Девочку удалось спасти, но ей ампутировали ручку.

– И та, которая шагнула с малышом с двенадцатого этажа? У нее тоже была депрессия?

Молча кивнув, Артур накрыл ее худенькую руку:

– Сашка, это серьезное заболевание. Тяжелое. Врачи – не садисты какие-то… Ты увидела жутковатую картинку, и я понимаю, что от такого дрожь пробирает. Но это промежуточная фаза лечения. А в каком состоянии эти женщины поступили в больницу, мы понятия не имеем… Даже если большинство из них суицидники, их все равно нужно было спасать от самих себя.

Убрав руку, он обнадеживающе улыбнулся:

– Я очень надеюсь, что скоро они все выпишутся и больше никогда не попадут в эту больницу.

Сделав уклончивое движение головой, Сашка пробормотала:

– Хотелось бы верить…

И решительно выпрямилась:

– Ладно, давай о деле.

Он едва не рассмеялся: «Ах ты, мой маленький солдатик!» Но не позволил себе даже улыбнуться, только деловито кивнул:

– Давай.

– Я познакомилась с двумя медсестрами, но они обе молодые и с убитыми не дружили. Кузьмичева постоянно ворчала на них, так что Софья даже обронила, что никто по ней не заплачет. Работы у них прибавилось без третьей медсестры, но они такие… расторопные! Справляются. Может, и ставку ее теперь делят.

– То есть их можно рассматривать как лиц вполне заинтересованных?

– Ой, ну не думаю… Было бы из-за чего! Они же копейки получают.

– Не очень правдоподобно, – согласился Артур.

– Еще я поболтала со второй санитаркой. Татьяна Васильевна ее зовут. Она постарше, и с Шалимовой они нормально общались, не цапались. Она мне даже обрадовалась, ей тяжело одной приходится. Ну я и начала из кожи вон лезть, чтобы помочь…

– Я и смотрю – ты совсем выжатая.

– Да это больше морально. Не так уж я устала от работы. Зато мы с Татьяной Васильевной поболтали по душам, когда минутка выдалась. Она говорит, что Шалимова с Кузьмичевой были прямо такие подружки-подружки! Сто лет вместе работали. А сама Татьяна Васильевна в этом отделении десятый год. И на ее памяти ничего криминального не случалось. Так что – увы! Никаких зацепок…

Артур с кряхтением потянулся:

– Ну понятно… Значит, надо искать тех, кто обитал там до твоей Татьяны Васильевны, – раздумывая, он побарабанил пальцами по столу. – Мне лучше не показываться там слишком часто… Узнай сама у заведующей, кто в девяностых работал в отделении вместе с Кузьмичевой и Шалимовой. Не дает мне покоя этот перстень! И эпоха эта… Я почти уверен: оттуда ноги растут.

– Но это же когда было!

– Знаешь, – усмехнулся он, – бывают вещи, которые не забываются.

Ее печальный вздох прозвучал тихим шелестом:

– Бывают.

Логов торопливо перенаправил поток ее мыслей:

– Что еще осложняет задачу: Шалимова никому не отправляла ту фотографию, которую украли из ее квартиры. В это трудно поверить, но с ее телефона вообще не было отправлено ни одного сообщения.

В прямом Сашкином взгляде отчетливо прочитывалось недоверие: