Сгоревшая жизнь

* * *

Почудилось, будто кто-то позвал меня, когда я снова вышла подышать в больничный сад. Эти передышки были необходимы, иначе я просто задохнулась бы в атмосфере беды и безнадежности.

Голуби уже заняли свои места в ожидании пунктуального кормильца, а из дверей нашего корпуса потянулись на прогулку унылые женщины. Я не стала мозолить им глаза и прошла в другой конец сада, где находился мужской корпус. Там меня и настиг голос, испугавший до дрожи… Накануне я наслушалась от Артура о галлюцинациях и уже выяснила, что бывают и слуховые, не только зрительные.

У меня ослабели колени: «Вот черт! Психоз что, заразен?!»

Никто не мог звать меня мужским голосом, ведь Артур определенно сказал, что не станет соваться сюда. По крайней мере, без особой необходимости. Я судорожно глотнула воздуха и, как воробей, задергала головой, осматриваясь.

И тогда он вышел из-за дерева…

– Сережка?! Малышенков?

Я не могла поверить своим глазам! Ведь буквально несколько дней назад я вспомнила о нем и даже попросила Артура выяснить что-нибудь о Сереге. Кстати, никакой информации я так и не получила… И вот он, пожалуйста, сам нарисовался в самом неожиданном месте – вытянувшийся, похудевший и как-то потускневший. Когда успел так измениться? Мы не виделись каких-то полгода…

Конечно, мы общались с ним в школе и до того, как он бесследно исчез, даже считались друзьями, но я никак не ожидала, что меня просто понесет к нему невидимой волной. Обхватив Сережку обеими руками, я подумала с облегчением: «Он – не глюк», но вслух этого говорить не стала. Его холодные ладони осторожно прижались к моим лопаткам. А голос прозвучал сипло:

– Я тебя еще вчера из окошка заметил. Понял, что ты тут работаешь… Решил подловить.

Я снизу заглянула ему в лицо:

– Из какого окошка?

Он мотнул головой в сторону корпуса:

– Из палаты.

– Ты лечишься тут? – Почему-то это ужаснуло меня так, словно моему другу был подписан смертный приговор.

Но в следующую секунду я вспомнила все, что произошло с ним за последний год: то дурацкое сочинение, его побег из школы, слухи о скинхедах… Неудивительно, что у Сереги сдали нервы. Надеюсь, только это…

– Ну да, – откликнулся он вяло.

Дольше стоять, обнявшись, было уже неловко, и я отступила, улыбнувшись ему, чтобы это не выглядело так, словно его признание меня оттолкнуло.

– Депрессия?

Глаза у него стали совсем тусклыми:

– Типа того. А ты? Не поступила никуда?

– И не пыталась.

– Почему? – искренне удивился Сережка. – Ты же лучше всех училась!

– Ну уж не лучше всех…

Я потянула его за рукав куртки:

– Пройдемся? Что мы тут торчим у всех на виду… Я не стала никуда поступать, потому что… Ты не слышал, наверное? Всю мою семью убили в мае. Ты уже не учился с нами. Куда ты делся? В другую школу перешел? Пропал совсем.

Забросав его вопросами, я надеялась замаскировать то страшное, что произнесла скороговоркой, но Сережка так и застыл как вкопанный. Желтая лиственница за его спиной казалась более живой, чем он… Дерево еще не догадывалось, что скоро потеряет мягкие иголки и останется обнаженным и беззащитным. Вот тогда они с Серегой станут похожи.

– Саш… – только и произнес он.

– Я знаю, – быстро проговорила я. – Не надо ничего… Я выжила. И у меня даже депрессии нет, как видишь. А у тебя отчего? Ты в итоге сдал ЕГЭ?

– Да черт с ним, с ЕГЭ! – внезапно вышел он из себя. – Подумаешь – цель жизни! Обойдусь я и без высшего…

В своем голосе я различила успокаивающие «докторские» нотки:

– Ну конечно, обойдешься. И я тоже. Кто спорит?

– Ну да, – так же мгновенно остыл Серега.

И даже попытался улыбнуться. Лицо у него было тонким и почти точеным, а русые волосы свешивались на левый глаз точно так же, как раньше. Наверное, в него можно было влюбиться – не мне, конечно, а вообще, ведь он выглядел таким милым, хоть и совсем угасшим. Но я это заметила потому, что знала его раньше, и мне было с чем сравнивать. А если б мы впервые встретились сейчас в этом осеннем саду, то Сережа оказался бы в полной гармонии с этой чуть грустной природой. Когда я обняла его, мне даже показалось, будто от него тоже свежо пахнет яблоками, и уж никак не больницей.

«Я забыла набрать их вчера», – спохватилась я и спросила вслух:

– Хочешь яблоко? Можно сорвать прямо с ветки. Только я не дотянусь…

– И Евой-искусительницей тебе не стать, – он произнес это и смутился. – То есть… Я не имел в виду, что ты не тянешь на Еву! Ничего такого. Ты очень даже классно выглядишь…

– Перестань, – остановила я его и по-свойски взяла под руку. – Пойдем. Не напрягайся, я знаю, как выгляжу. И меня это вполне устраивает. Это такая фигня в сравнении… со многими другими вещами в моей жизни.

– Я понимаю, – откликнулся он невесело. – В моей тоже до хрена дерьма…

– Например?

Сережка покосился на меня:

– А тебе-то что?

– Разве мы больше не друзья?

Мне и самой был известен ответ, но хотелось услышать, что скажет он. В его голосе прозвучало удивление:

– Друзья-я?! Ты серьезно?

И прежде чем я успела что-то ответить на это, он вырвался и прошипел мне в лицо:

– Пошла ты! Не нужны мне друзья… Пошли вы все!

И бросился бежать к своему корпусу – длинный, хрупкий, уязвимый до того, что у меня слезы навернулись, хоть он и послал меня. Как раз эти слова меня ничуть не обидели: сколько раз мне так же хотелось послать весь мир куда подальше! Только он никуда не делся бы от моего проклятия… Твердолобые машины продолжали бы вытеснять с улиц людей… А те из них, кто не хочет жить в стаде с тавром на крупе, скоро перестанут высовываться из своих квартир… Пастухи содрогаются от наслаждения, щелкая кнутами… А того, кто еще мнит себя человеком, пролечат электрошоком… Пингвины и коровы. Да пошел он – такой мир! Серега прав.

Я уже почти добралась до своей потайной двери, когда неожиданно вновь услышала его голос:

– Ты же не сдашь меня?

Обернувшись, я просто посмотрела в его глаза. Серые и тоскливые. Если Сережка хоть что-то помнил о том, какая я, сам должен был понять.

И он больше ни о чем не спросил, только с усилием моргнул, точно прогоняя наваждение, и хрипло признался:

– Я видел, как убивают людей…

Мне тоже за это время довелось повидать мертвые тела, но никого из них не убили прямо на моих глазах. Снова ухватив его острый локоть, я оттащила Сережку подальше от двери – мало ли кто мог стоять за ней.

– Ты сам видел?

Он кивнул:

– Меня тут втянули в одну… В одно…

– Скинхеды, – подсказала я, стараясь говорить спокойно, чтобы не спугнуть его порыв к откровенности. – Я слышала.

Яростно втянув воздух, Сережка произнес как сплюнул:

– Точно.

– Ты участвовал в их… зачистках?

– Не участвовал! Нет. Я сам никого… Но я был там.

Остановившись, он закрыл глаза, и лицо его на мгновение показалось мне мертвым. Это было страшно.

– Они убили троих парней. Таджиков. Те никого не трогали, просто сидели под деревом, болтали… А они… Эти… Они начали мочить их железными прутами. В кашу головы…

Его так передернуло, будто Серега снова увидел это наяву. И больше можно было не расспрашивать, как он оказался в психушке… Но почему-то я неожиданно подумала, что это сейчас была та самая мучительная судорога, после которой больным становится легче.

Я сжала его руки:

– Ты справишься, слышишь? Раз ужаснулся этому, значит, возвел стену. Ты больше не ходил к ним?

Сережка с усилием сглотнул:

– Нет. Ни разу.

– Вот и хорошо, – подбодрила я.

– Но я же смотрел! – внезапно заорал он и вырвался. – Ты не врубаешься, что ли?! Их убивали! А я стоял и смотрел. И ничего не сделал.

Мы уже порядочно углубились в сад, вряд ли кто-то мог нас услышать, поэтому я решила не прерывать его. Пусть выплеснет из себя всю накопившуюся тягостную муть.

– Эти мужики… Они же просто работяги. Я слышал потом: они своим семьям все деньги отсылали… Пахали в чужой стране, чтобы детей своих прокормить. Они никого не обидели здесь… Они просто были первыми попавшимися!

Утешить его было нечем. Он и в самом деле стал соучастником… Хотелось верить, что я смогла бы предпринять какие-то действия, чтобы спасти невинных людей. Хотя бы полицию вызвала бы… Успели бы те приехать – это уже другой вопрос. Но, наверное, я не стала бы просто смотреть. Хотя… Сережка считал этих уродов с палками своими друзьями. Кто станет сдавать друзей, даже когда они превращаются в чудовищ?

– Пошли они, – процедила я.

Не для того, чтобы подладиться под его язык, я действительно именно это и чувствовала.

И вдруг меня осенило…

– Сережка, помнишь, мы в детстве играли в совпадения?

Он посмотрел на меня как на ненормальную: какое отношение наши игры имели к той жути, о которой мне только что стало известно? Но я не отступила:

– Ты сейчас все поймешь, только мне кое-что нужно проверить… Готов?

– Ну, – выдавил Сережка, хотя выражение его глаз ничуть не изменилось.

– Давай… Книга или фильм?

Смысл нашей игры заключался в том, чтобы произнести ответ одновременно и проверить – во многом ли мы совпадаем. Раньше мы любили похожие вещи… Но теперь я назвала книгу, а он буркнул:

– Фильм.

Но как раз это меня не особо волновало, к главному еще предстояло добраться. Только сначала:

– Яблоко или апельсин?

– Яблоко, – это прозвучало в унисон, и мы оба улыбнулись.

– Лето или зима?

– Зима.

– Лето, – ответила я и удивилась: – Почему – зима?

Сережка застенчиво усмехнулся:

– Я люблю на лыжах гонять…

– Кошки или собаки?

Вот тут я замерла в ожидании, ведь это и был мой главный вопрос. И чуть не подпрыгнула от радости, когда Серега уверенно произнес:

– Собаки.

– Собаки! – завопила я и, схватив его за плечи, так тряхнула, что он состроил испуганную гримасу:

– Эй! А ты правда тут работаешь, а не лечишься?

– Ты не понял. Я нашла, что тебе по-настоящему поможет. Безо всяких таблеток и электросудорожной терапии…

– Эта радость меня завтра ждет. В десять утра.

– Да не нужна она тебе! Хочешь в пингвина превратиться?

Он удивился:

– В кого?

– Не важно. Серега, тебе нужно выбираться отсюда. Собаки – вот кто тебе нужен. Они – настоящие друзья. Не предадут.

– Какие собаки? Ты что несешь?

Вобрав в грудь воздуха, я выпалила:

– Сережка, я открываю собачий приют. В бывшем отцовском доме. И мне нужны люди, которые любят собак и на которых я могу положиться. Жить можно там же, места полно. Сейчас я всякие разрешения собираю, но почему бы им не дать их мне?

– На которых можешь положиться? – повторил он каким-то странным тоном.

– Ну да. Это ты.

Взгляд у него вдруг стал затравленным. Отступив, Сережка резко мотнул головой:

– Нет. Нельзя. Меня же не было рядом, когда ты… Когда у тебя…

– Ты не знал, – возразила я.

Он упрямо набычился:

– Все равно. Должен был знать.

«Должен был, – согласилась я про себя. – Пропал и даже ни разу не поинтересовался, как я… Бесчувственная скотина!»

Но укорять его тем, каков он есть, не имело смысла, и я попросила:

– Давай не будем заниматься самобичеванием. Лучше попробуем вместе выкарабкаться из этой чертовой ямы дерьма, в которую нас спихнули. Хватит уже глотать его…