Парусник в тумане

— Я переживу, — отзывается он тихо. — Лили, слушай…

Ей очень хочется услышать. Но не сейчас. Завтра. Или в следующем месяце. Через год. Сейчас — страшно.

— Спокойной ночи, — говорит она твердо, и Тедди, опустив раму, исчезает в саду.

Лили убирает тома на стол и, подобрав с пола плюшевого медведя, залезает с ним в кровать. За окном, высоко в небе, узкой розовой полоской занимается рассвет.

Скорпиус

Он тихонечко снимает ботинки и, раздевшись, проходит в спальню. В окна бьет утренний свет, и наручные часы показывают пять. Через три часа придется встать, затолкать в себя ненавистный завтрак, пахнущий старым маслом, и пойти на работу. И хорошо еще, если его не заставят переписывать вчерашний отчет.

Роза сидит в кресле, поджав под себя босые ноги и, закусив указательный палец, что-то читает на длинном пергаменте.

— Меня ждешь? — улыбается Скорпиус и, наклонившись к ней, целует в румяную щеку. По сравнению со всеми усталыми лицами, с которыми он недавно простился, ее розовый румянец бросается в глаза. Роза — как аппетитная булочка, от которой хочется отщипнуть кусочек.

— Сегодня вечером аттестация, — отзывается она и поднимает на него сонные глаза. — Ты что, всю ночь провел в Министерстве?

— Нет. В доме Поттеров, — Скорпиус вешает одежду на спинку кресла. — Не помни только. Мне не очень хочется гладить все это заново. У нас тупик с этими трупами, пришлось до утра работать.

— А, — Роза незаинтересованно кивает, и Скорпиус понимает: она не ревнует. И улыбается: значит, уверена в нем, значит, любит? Мысль, что ей может быть все равно, он гонит к чертям.

— Я скучал, — он вновь наклоняется к ней, вдыхая аромат хризантем, и быстро, жадно целует ее лицо, шею, плечи — пергамент выпадает из ее крепких рук, оторванным листом падая на паркет. — Иди сюда.

Роза опускается на кровать, сонно и вяло отвечая на поцелуи, но ее руки скользят по его спине, обнимают за шею, притягивают к себе. Лаская ее грудь с большими розовыми сосками, Скорпиус тихо стонет — и от наслаждения, и от восхитительного чувства близости, которое ему так нужно. Роза, такая теплая, сонная и беспомощная — в его руках, и вспомнить страшно, что еще не так давно она упрямо отвечала «нет».

— Попроси, — шепчет он, покрывая поцелуями ее живот и бедра. — Попроси, чтобы я продолжал…

— Ни за что, — вредничает она, выгибаясь ему навстречу, и слегка разводит ноги. — Не хочу.

— Черт с тобой, — отвечает он нетерпеливо и, подавшись вперед, входит в нее, с трудом подавляя громкий стон. Она такая влажная и горячая, что ему хочется стонать, но звук застревает в горле. Роза в его руках — одновременно податливая, но такая неживая, и он боится причинить ей боль. Он многого боится рядом с Розой. Жесты, слова, движения, страсть — ей это не нужно, и вместо того, чтобы быть собой, он осторожно двигается, разглядывая ее лицо.

Плевать. Любовь — это не секс.

И, наклонившись к ней, он целует ее, слегка прикусывая пухлую губу.

Роза недовольно мотает головой, и Скорпиус тут же отстраняется.

Роза словно тот бессмертник, что стоит в гостиной в голубой фарфоровой вазе — в корнях есть вода, но жизни в лепестках нет. И когда Роза, задрожав, кусает алые губы, сдерживая крик, Скорпиус отрешенно вспоминает буйство маков в саду отца.